Мирные завоеватели (Избранные сочинения. Том IV) - Оссендовский Антоний - Страница 19

На нарах лежали толстые циновки; стены и потолок, сколоченные из досок, были оклеены пестрыми картинами религиозного или эротического содержания. Тут же на красной бумаге крупными черными буквами были напечатаны особые объявления о том, что больные «черной болезнью»[25] не могли оставаться в помещении «хойми» и должны были покидать до захода солнца городские ворота. У самой стены на особой скамеечке стояла небольшая масляная лампа, запас трубок и медный сосуд с опиумом.

Когда Вольф вошел, многие отделения на нарах были уже заняты, и в них, словно в подземелье, где-то глубоко светились огоньки ламп.

Некоторые из посетителей сидели на нарах у своих отделений, из маленьких чайников наливали чай и прихлебывали его, жуя черную, вязкую пастилу. Вольф подал подошедшему к нему китайцу, содержащему ночлежку, серебряную монету и приказал дать ему помещение для ночлега.

Китаец хитро улыбнулся.

— Капитан[26] хочет, — сказал он, — посмотреть, как ночуют бедные китайцы? Шанго!..

— Ты угадал, тайе![27] — ответил Вольф.

Китаец привел его в конец «хойми», где были отделения для более зажиточных ночлежников. Здесь нары шли только в два яруса, и в каждом отделении можно было даже сидеть. Китаец указал Вольфу на свободное место.

Вольф потребовал чаю и, напившись, лег навзничь и стал курить папиросу. Напротив его отделения, через проход, лежал старый, толстый китаец. У него была одышка, и он шумно и тяжело переводил дыхание, с трудом переворачиваясь с боку на бок. Возле его головы горела под стеклянным колпачком маленькая лампа, и толстый китаец, умяв пальцами шарик смолистого опиума, натыкал его на тонкую костяную палочку и медленно плавил над огнем, поворачивая то одной, то другой стороной. По временам опиум вспыхивал синим огнем и распространял сладкий дурманящий дым, плывущий в воздухе извилистыми тяжелыми струями. Тогда старик торопливо вкладывал шарик в толстую бамбуковую трубку и делал несколько глубоких затяжек, после которых он откидывался на нары и долго лежал без движения, уставившись глазами в потолок и медленно маленькими кольцами выпуская дым. Потом он снова, кряхтя и вздыхая, поворачивался на бок и снова приготовлял ядовитое курево, все более и более дымящее и наполняющее подвал «хойми» клубами сладкого, медленно опадающего дыма. Вскоре голова китайца грузно упала на нары, а желтая, безжизненная рука выронила трубку. Тогда к курильщику подбежал хозяин, с любопытством заглянул ему в лицо, положил руку на висок, послушал, а затем, лукаво улыбаясь, подошел к Вольфу и, указывая на уснувшего китайца своими черными бегающими глазами, шепнул:

— Пусть смотрит капитан! Это Сяо-Нан, самый богатый купец в Ляояне. Раз в неделю он приходит в мою «хойми» и так спит до утра, а потом, днем, снова дела… И так на целую неделю. Сяо-Нан приходит отдохнуть ко мне, забыться…

Словоохотливый китаец прервал свой рассказ, так как в это время в ночлежке появился новый посетитель. Это был высокий, широкоплечий китаец со смелым лицом и горящими глазами. Он взглянул на хозяина «хойми», и тот немедленно бросился к нему навстречу и начал его устраивать в соседнем с Вольфом отделении. Вольф поднялся и сел на краю нар. Вновь пришедший также сидел, медленно расстегивая на себе черный халат и тихо звеня двумя толстыми серебряными браслетами на правой руке.

Вольф невольно улыбнулся. Он был уверен, что видит рядом с собой того рассказчика, чей голос он слышал, стоя перед воротами дома.

Он заговорил с китайцем. Тот охотно вступил в беседу и, не таясь, рассказал ему, что он народный рассказчик и что действует он по поручению других лиц, гораздо более могущественных, чем он, так как его сила лишь в любви к обиженному Пэ-Синю.

Они разговорились, так как Вольф умел вызывать людей на откровенность.

Китаец, назвавшийся Фай-Цзынем, с пылкостью, свойственной южанам, начал говорить о том, как радуются китайцы, что между двумя соседними с ними государствами вспыхнула война, потому что она повлечет за собою раньше или позже другую большую войну. В то время, как чужеземцы, проливая кровь, будут ослабевать, Китай будет усиливаться, и тогда настанет день, когда все шестьсот миллионов людей, населяющих древний Пэ-Синь, подымутся и сметут с лица земли все те народы, которые попытаются остановить его могучее пробуждение. Фай-Цзынь рассказал Вольфу, что уже теперь агитаторы набирают несметные полчища бездомных и безработных бедняков, переселяют их в пустынные места, где они образуют общины мужчин, целые города, над которыми витает возбужденная тревога, желание мести и деятельности. Отсюда, из этих «городов мужчин»[28], когда понадобится, китайцы бросят миллионы воинов, мстительных, не знающих боязни и пощады. Тот будет победителем, кто сумеет привлечь на свою сторону эти бесчисленные орды людей, которые живут, «сжав сердце», но в глубине души лелеют мечту о великом кровавом деле.

Когда говорил китаец, Вольф не мог удержаться от печальной улыбки.

— Как все однообразно на земле! — подумал он. — Разве что-нибудь иное думают о будущем своего народа в Германии? Разве наш план чем-нибудь отличается от плана этого Фай-Цзыня и пославших его?..

Какая-то усталость и мгновенное разочарование тяжелым камнем упали на мозг капитана. Он инстинктивно понимал, что все то, из-за чего он рисковал своей жизнью и чем наносил, быть может, непоправимый вред той стране и тому народу, среди которого он жил, все это давно применяется всеми людьми, и нет в этом ничего нового и, главное, необыкновенного.

— Система! — пожав плечами, проворчал Вольф. — Система… а потому вещь скучная, как скучен старый Вотан, всю свою жизнь проживший в подчинении этой системе!

Закурив папиросу, Вольф улегся на толстой циновке, укрылся пальто и затих, стараясь заснуть. Ночь он провел в полузабытье и, когда некоторые посетители рано утром начали покидать «хойми», наполненную дымом и испарениями нескольких десятков человеческих тел, — вместе с ними вышел на улицу и Вольф. Он с удовольствием втягивал в себя свежий морозный воздух и чувствовал, как постепенно спадает с него та предательская усталость и разочарование, которые внезапно напали на него вчера, когда он слушал излияния Фай-Цзыня.

В тот же день, вместе с караваном, везущим гаолян и бобовое масло в Фын-Хуан-Чен, капитан отправился на юг, и в Ляояне, где совсем уже было открыли след загадочного Клейна, получающего предписания о шпионаже от кого-то, кто метил свои письма перечеркнутой дважды буквой «D», след этот вдруг потерялся, подобно тому, как теряется след скачущей лошади, которую искусный всадник пустил вплавь по реке.

Вольф старательно избегал Ляояна. Но он объезжал все пункты, где находились отделения или агенты торгового дома «Артиг и Вейс» и других немецких фирм, получившие последний циркуляр германского посла в Пекине.

Веселый, жизнерадостный, как всегда, Вольф приехал в город в вагоне первого класса. Знакомый начальник станции приветливо козырнул ему, и извозчик, который всегда возил инженера фирмы «Артиг и Вейс» подал пролетку и с гиком и звоном колокольчиков помчал его к зданию торгового дома.

Вольфа никто не ожидал в магазине, а потому появление его было встречено выражением бурной радости и недоумения. Его обнимали, расспрашивали, водили то в одну, то в другую комнату. Вольф говорил о всяких пустяках, рассказывал об интересных подрядах, которые он получил, и об огромных запасах хлеба и фуража, закупленных им в Манчжурии. Рассказывая обо всем этом с веселой беззаботной улыбкой, Вольф заметил, однако, перемену, происшедшую в торговом доме во время его отсутствия.

Появились новые лица.

Несколько незнакомых приказчиков отпускали товар покупателям, и в кассе сидел человек, которого Вольф никогда раньше не видел в магазине.