Ввысь (ЛП) - Сандерсон Брэндон - Страница 34

Хмыкнув, Кобб исчез в коридоре.

На следующий день после гибели Зари и Бима я опоздала на занятия. Всего минут на пять, но это было мое первое опоздание.

Все казалось очень неправильным.

Я смутно помнила, как накануне добрела до пещеры. Риг уже ушел домой. Не обращая внимания на М-Бота, я свернулась калачиком в кабине. И просто лежала. Не спала, но хотела заснуть. Думала, но хотела ни о чем не думать. Не плакала… но почему-то хотела поплакать.

Сегодня никто не упрекнул меня за опоздание. Кобба еще не было, хотя собрались почти все оставшиеся курсанты. Все, кроме Киммалин, и это меня обеспокоило. Как она?

Я зашла и уселась в кабину, только ботинки скрипнули. Не хотелось смотреть на пустые места, такие заметные, но тогда я была бы трусихой. Так что я заставила себя поднять глаза на кабину Зари. Всего два дня назад я стояла там и помогала ей разобрать слова…

Она почти никогда ничего не говорила, но почему-то казалось, что без нее стало гораздо тише.

— Эй, Штопор, — наконец нарушил молчание Недд. — Ты вот всегда вещаешь о «чести», «славной воинской гибели» и прочей ерунде.

— И что?

— Нам сейчас, наверное, не помешает немного этой ерунды.

Недд плюхнулся в кресло, едва поместившись в кабине. Он был самым высоким среди нас и самым крупным. Я всегда думала о нем просто как о более крупном из двух дружков Говнюка, но в нем угадывалось что-то большее — некое глубокомыслие.

— Ну, так что? — спросил он.

— Мне… — Я силилась найти слова. — Сейчас это все как-то глупо.

Я не могла разразиться тирадой о мести. Не сегодня. Это было все равно что сыграть роль в какой-нибудь бабулиной сказке, когда боль от утраты еще слишком свежа. Но… неужели все мои убеждения — просто напускная смелость? Неужели я всего лишь трусиха, прикрывающаяся воинственными банальностями?

Настоящий воин отнесся бы к потере товарищей спокойно. Или я в самом деле думаю, что больше такого не случится?

ФМ выбралась из кабины, подошла и стиснула мое плечо — поразительно привычным жестом для девушки, которую я почти не знаю, хоть мы и летаем в одном звене. Как она сюда попала? Я так и не сподобилась расспросить.

Я посмотрела на место Бима, вспомнив, как он ужасно неуклюже, но в то же время чудесно пытался со мной флиртовать.

— Не знаешь, где Киммалин? — спросила я ФМ.

— Она встала и позавтракала с нами, но по пути в класс зашла в уборную. Наверное, надо сходить проверить, все ли с ней в порядке.

Не успела я подняться с места, как Говнюк был уже на ногах. Прочистив горло, он оглядел нас пятерых. Меня и ФМ. Приунывшую Рвоту. Похоже, она больше не считала, что все вокруг игра. Артуро сидел, сцепив руки, и барабанил указательными пальцами один о другой, словно в нервном тике. Недд задрал ботинки, что примечательно, с развязанными шнурками, на бесценный голографический проектор.

— Наверное, мне надо что-то сказать, — произнес Говнюк.

— А как же, — прошептала ФМ, закатив глаза, но вернулась на свое место.

Говнюк начал официальным тоном:

— В перечне протоколов АОН говорится, что погибнуть в кабине пилота, защищая родину, — это самый смелый и великий дар, который может преподнести человек. Наши друзья, пусть и ушедшие слишком рано, стали воплощением идеалов Непокорных.

Он читает, поняла я. У него на ладони, что ли, написано?

— Мы запомним их как воинов, — продолжал Говнюк, теперь держа руку перед лицом. — Если вам нужно выговориться после этой утраты или по любой другой причине, я как командир звена всегда рядом. Обращайтесь ко мне за поддержкой. Я с радостью приму на себя бремя вашего горя, чтобы вы могли сосредоточиться на учебе. Спасибо.

Он сел. Пожалуй, глупее речи я в жизни не слышала. Больше о нем самом, чем об опустевших кабинах. Но… он хотя бы попытался.

Наконец в дверях показался Кобб. Он проковылял в класс с пачкой бумаг в руках, что-то бормоча себе под нос.

— По местам! Сегодня мы займемся маневрированием в паре. Снова. Вы так бестолково прикрываете друг друга, что подносите себя врагу на блюдечке с голубой каемочкой.

Мы просто пялились на него.

— Шевелитесь!

Все начали пристегиваться.

А я встала и требовательно спросила:

— И это все? Вы ничего о них не скажете? О Биме, о Заре, о том, что сделала адмирал…

— Адмирал ничего вам не сделала, — перебил Кобб. — Ваших друзей убили креллы.

— Крысиная чушь! — выпалила я. — Если вы швыряете ребенка в логово льва, то почему вините зверя?

Он сцепился со мной взглядом, но на этот раз я не собиралась отступать. Не знаю, чего я хотела, но, по крайней мере, эта злость на него, на адмирала, на АОН лучше, чем пустота.

Мы зыркали друг на друга, пока не скрипнула дверь и не вошла Киммалин. Ее длинные черные кудряшки были как обычно идеальны, но глаза покраснели и опухли. Кобб глянул на нее так, словно не ожидал увидеть.

Он думал, что она сдалась, поняла я.

Однако, несмотря на опухшие глаза и все прочее, Киммалин вздернула подбородок.

Кобб кивнул на ее место. Она прошла к кабине — образец выдержки Непокорных — и забралась внутрь. В тот миг она напоминала воина больше, чем я когда-либо.

Стиснув зубы, я села на место и пристегнулась. Нападки на Кобба не рассеют гнев на адмирала. Хотелось сжать сферу управления и давить пальцем на спуск. Возможно, именно поэтому Кобб собирался нас сегодня погонять — чтобы мы взмокли, чтобы хоть ненадолго забылись. И… да, я в деле.

Однако Кобб не включил проекторы. Вместо этого он медленно взял складной стул, прохромал к центру комнаты и разложил его. Сел, сложив руки на коленях. Мне, как и большинству остальных, пришлось высунуться из кабины, чтобы видеть его.

Он казался старым. Старше, чем следовало.

— Я знаю, каково это, — проговорил он. — Как будто в тебе вырезали дыру. Кусок плоти, который не вырастет снова. Ты можешь что-то делать, можешь летать, но некоторое время за тобой будет тянуться кровавый след. Мне следует что-нибудь сказать насчет утраты. Что-то мудрое. Старая Мара, которая учила меня летать, знала, что сказать. Теперь она мертва. — Кобб покачал головой. — Иногда я не чувствую себя учителем. Я чувствую себя заряжающим в артиллерии. Я закладываю вас в ствол орудия, запускаю в небо, потом беру следующий снаряд…

Слушать его было неловко и неестественно. Словно родитель вдруг решил признаться, что не знает, что такое любовь. Мы все слышали россказни о летных инструкторах. Старые, седые, не успеешь оглянуться, откусят тебе голову, но до отказа набитые мудростью.

Однако в тот миг я увидела человека, а не инструктора. Этот человек был напуган и растерян: ему так же больно терять учеников, как и нам друзей. Он не какой-нибудь седой ветеран с готовыми ответами. Он тот, кто по стечению обстоятельств прожил достаточно долго, чтобы сделаться учителем. Ему приходится учить нас тому, что он знает, и тому, в чем сам еще явно не разобрался.

— Дотянись до звезд, — сказала я.

Кобб взглянул на меня.

— В детстве я хотела стать пилотом, прославиться. А отец сказал, чтобы я смотрела выше. Он сказал: «Дотянись до звезд», — пояснила я.

Задрав голову, я попыталась представить мерцающие огоньки. Мой взор устремился сквозь крышу, небеса, пояс обломков — туда, где Святые приветствовали души павших.

— Это больно. Больнее, чем я думала. Я так мало знала о Биме, только что он любил улыбаться. Заря с трудом нас понимала. Но она не сдавалась.

На миг показалось, будто я взмываю к огонькам, как учила Бабуля. Я чувствовала, что все вокруг отдаляется. Были видны только светящиеся, разбегающиеся во все стороны точки.

— Они сейчас на небесах, — тихо добавила я. — На веки вечные, среди звезд. Когда-нибудь я к ним присоединюсь. — Я вышла из транса и внезапно очутилась в классе с остальными. — Пристегнусь и буду сражаться. И когда погибну, по крайней мере, погибну в кабине. Пока буду тянуться к небесам.