По закону сломанных ногтей (СИ) - Лабрус Елена - Страница 40

— Вижу у вас не так плохо с деревом, — сказал он, пытаясь отодвинуть неподъёмное кресло, похожее на трон.

— Да, когда-то этот остров был покрыт лесами, а не воронками месторождений, — ответила королева, глядя в маленькое окно.

Она вздрогнула, когда монахиня бухнула на стол фолиант в старинном деревянном футляре. Мэга собственноручно повернула в замке, протянутый ей ключ и извлекла на свет альбом.

Макс смотрел на него с недоумением. Обычный школьный альбом для рисования. С какими-то японскими мотивами на обложке. Лисёнок любит такие, для акварели, с плотными белыми листами, за то, что рисовать в них можно чем угодно, даже фломастеры не просвечивают. Макс купил ей не один такой. Он невольно положил руку на кулон. От воспоминаний о сестре и той жизни, что осталась где-то там, неизвестно где, комок встал в горле.

Альбом был не новый, изрядно потёртый, с загнутыми уголками, отпечатками грязных пальцев и следами шариковой ручки на обложке. Он протянул к нему руку — почему-то все ждали, что это сделает именно он.

  И да простят его эти женщины, когда, открыв первую страницу, он, поправ все правила приличия, сел на монументальный стул. С гладкого листа на него смотрел его собственный портрет.

Ещё такой юный, лопоухий, с короткой стрижкой, перерисованный с фотографии. Макс пытался вспомнить сколько ему там лет. Двадцать? Двадцать один? Да, тогда, чтобы казаться взрослее, он начал отращивать усы и бороду.

Он листал альбом и уносился в прошлое. В своё прошлое, в то, которое он не хотел вспоминать.

Он в свитере на замке с высоким воротником. Он купил его сам и он так нравился Верочке. Весь пропитанный её кровью, Макс сжёг его на пустыре в старой бочке вместе с фотографиями.

Его старый байк с пузатым шмелём на проволочке, прикреплённый к зеркалу. Шмель оторвался во время падения и Макс поднял его и сунул в карман. Он сгорел в той же бочке. Помятый байк он отдал с расчётом на то, что больше никогда его не увидит.

Но кто-то помнил это и рисовал. Он перевернул страницу и замер. Эту фотографию он не сжёг. Он помнил, когда её сделали, помнил, как упирался, стеснялся, а она настаивала, смешила его, и всё равно он вышел чересчур серьёзным. У него не сохранилось ни этой фотографии, ни любой другой, на которой была эта девочка. Верочка Пряжкина. Вечно юная и погибшая по его вине.

Стиснув зубы, он продолжал листать дальше.

Она рисовала его лучше, чем он был. В тёмных очках и без. Серьёзным и улыбающимся. В анфас и профиль. С щетиной и без. На байке и на коне. В строгом костюме и рыцарских доспехах. Точными линиями выводила его губы, глаза, нос. Изображая его таким, каким ему никогда не стать.

Он хотел захлопнуть альбом. Это слишком тяжело, это невыносимо. К счастью, следующим рисунком оказался пейзаж. Скалы. Но не такие безжизненные и перепаханные вдоль и поперёк как сейчас, а покрытые лесами. Величественные и строгие, они отражались в большом озере вместе с облаками, позолоченными солнцем. И на самом краю одной из них Макс увидел перевёрнутое вверх ногами изображение монастыря.

— Но это же, — сказал он, тыкая пальцем в рисунок и словно просыпаясь от глубокого сна своих тяжёлых воспоминаний.

— Да, горный монастырь, в котором мы сейчас находимся, — сказала Мэга.

— В чистейшей воде этого озера когда-то даже водилась рыба, — сказала скромная женщина в рясе, вдохнув. — Но леса вырубили, а озеро высохло и превратилось в безжизненную пустыню. Я днём и ночью молила богиню-мать ниспослать нам спасение. И, кажется она меня услышала.

Макс с недоумением посмотрел на Мэгу, она кивнула ему на альбом, и он перевернул ещё одну страницу.

Шахта. Обвалившиеся деревянные подпорки. Осыпавшиеся стены, сплошь искрящиеся разноцветными камнями. Копи царя Соломона выглядели беднее. «Ну, вот же, вот!» — хотел показать им Макс, что они сами не понимают своего счастья. Ведь это драгоценные камни! Но повинуясь нетерпеливому жесту королевы, снова и снова переворачивал страницы, успевая выхватить из них сцены жизни пустошей: табуны лошадей, мускулистых девушек с кирками, гружёные повозки, и — неожиданно! — мужской труп на дне глубокой ямы.

Он отпрянул. Что за больные фантазии были у этой девочки! На краю ямы замер подросток. Гадючья нора — прочитал он подпись.

— Кто это? — спросил он, вглядываясь в анатомически точно прорисованные подробности смерти. Неестественно вывернутая нога, разбитая голова, лужа крови под ней и — он наклонился, чтобы рассмотреть предмет лучше — корона.

— Да, — кивнула Мэга на его ошарашенный взгляд. Наш предыдущий король. Бакстер четвёртый.

— Какая несчастливая цифра, — заметил он. — Бакстер?

— Да, отец нашего короля, Варта третьего погиб в Гадючьей яме шестнадцать лет назад. При странных обстоятельствах.

— А это? — он показал на застывшего на краю подростка.

— Варт третий стал единственным свидетелем того, как он сорвался, — поясняла Мэга.

— Чем же эти обстоятельства странные?

— Тем, что деревянные ограждения оказались подпилены. И с ним оказалась корона, которую он надевал единственный раз в жизни. На свою свадьбу.

— Зачем же он потащил с собой на этот рудник корону?

— Я же говорю, странные обстоятельства. Не отвлекайся, я жду, когда ты наконец, долистаешь, — постучала она ногтями по столу.

И он долистал. Мэга ткнула пальцем: «Вот!» Карандашный набросок.  Макс с кулоном на груди.

И это было странно. Когда Верочка погибла, Алиса ещё даже не родилась. Алиса, которая подарила ему эту вещицу. Каким образом Вера нарисовала эту подвеску за несколько лет до того, как он оказался у Макса? Он снова перевернул страницу, надеясь найти ответы на свои вопросы, но дальше листы оказались не закреплены и рассыпались.  

Мэга кинулась ему помогать, но её позвала монахиня.

Макс поднял разрозненные листы, но внимание его привлёк только один акварельный рисунок девушки. Он положил его перед собой.

Он знал её. Девушка с кафе. Девушка с самолёта. Девушка с площади. Девушка, которую знал Че. Арина — девушка вокруг которой разворачивались все эти события. Девушка, от портрета которой он пытался, но никак не мог отвести взгляд.

— Макс! — крикнула ему королева. — Иди сюда. Ты должен это увидеть.

Повинуясь необъяснимому порыву, прежде чем встать, он сложил рисунок и положил в карман.  

Выдолбленная в скале коморка, в которой читала какие-то молитвы и билась лбом об пол монахиня ярко освещалось. И глубоко неверующий Макс застыл на пороге и сам готов был перекреститься. На выступающем из стены ровном куске мрамора точь-в-точь как на кладбище в полный рост красовалось изображение Верочки Пряжкиной.

Её широкое лицо и короткая шея всегда контрастировали с её хрупкой фигуркой, но на барельефе этого не было видно. А то, что повергло в священный трепет монахиню, а вслед за ней королеву и Макса — это свет. Свет, который лился сквозь прорези в мраморе, делая её лик поистине божественным. Сомнений не осталось, девушка, которая создала этот мир и стала его богиней-матерью — Верочка Пряжкина. Девушка, которую он убил.

Ему срочно понадобился свежий воздух. И найдя выход, он с облегчением набрал полную грудь живительного кислорода. Уставшее солнце уже садилось в скалы. Голова гудела. Что делает он в этом странном мире? Навязчиво пульсировала в висках мысль о возмездии, о расплате за свои грехи. Только это его грехи. Причём здесь эта девушка с кафе? И как она связана с Верочкой?

Он оглянулся, чтобы убедится, что за ним не следят и достал из кармана рисунок. Он обязан её найти.

— Я должна тебе признаться, — сказала Арина. Она лежала под тонкой простыней на животе и ела клубнику из рук Ричарда. — В нашем мире нет таких жестоких законов в отношении замужества, как я рассказала.