Шаг в сторону. Часть 2 (СИ) - Никонов Андрей - Страница 23

Я обошел все лавки, где торговали камнями. Кристаллы кварца продавались везде — и в качестве накопителей, в том числе для моего пепелаца, и для других целей, когда нужен был постоянный энергетический поток. Но найти среди бесчисленных россыпей местных изделий нужные мне инореальные было почти невозможно. Почти — потому что я надеялся, ведь если кто-то посетил этот мир, оставив дефектный портальный камень, то нормальные-то у него с собой были. И наверняка за столько лет это был не один человек — как я успел понять, новые шумеры предпочитали уже изученные миры для периодических посещений, посылая в неизвестные экстремалов вроде моего шапочного знакомого Анура.

В библиотеке мои вопросы о способах перемещения подозрений не вызвали — главный по книжкам был в курсе, куда я попадал и откуда выпал, вот только местная наука действительно считала, что реальных способов попасть в другой мир нет. Теоретически — да, допускалось, что есть другие миры, и даже одно время проводились какие-то опыты. Но потом один умник первого круга, а по совместительству великий князь, доказал, что перемещение физического тела невозможно, и дискуссии утихли.

И вообще, Модест, библиотекарь, считал, что ни в какие параллельные миры деревенька не перемещалась, ее просто отбросило в обособленное пространство. Интересно, что он подумает, когда местные жители расскажут ему о длинных, похожих на нити облаках высоко в небе, из которых не идет дождь. Конденсационный след от какого-то летящего аппарата я лично наблюдал во время эпической битвы Тятьевых и Хилкова. Тятьев-старший наверняка знал больше, чем мне сказал, может быть даже выбирался во внешний мир, но теперь не спросить — удар мечом-хапу прервал блестящую карьеру ученого-исследователя.

Оставалось только надеяться, что есть вещи, которые мне пока знать, по мнению книжных червей, не нужно. И что отсутствие портальных кристаллов — явление, присущее захолустью типа мелких удельных княжеств. А вот в княжестве Смоленском, куда я должен был в апреле отправиться, чтобы в наследство вступить, может и найду что-то.

— Какой-то ты напряженный, — Мила массировала мне плечи, у нее это отлично получалось.

С момента обретения колдовских способностей про недомогания я забыл, и мог бы отлично разогнать кровь на спине самостоятельно, но сам факт, что в настоящий момент привлекательная женщина своими крепкими ручками умело разминает мне мышцы, был очень приятен. Ну и ей этот процесс нравился. Так почему бы и нет.

— Дела, — зевнул я.

— Знаю я твои дела, по девкам шляетесь. Ты как, на невинность проверяешь, или допросы ведешь?

— На невинность, — повинился я.

— Врешь, — Мила стукнула меня твердым кулачком по затылку. Хорошо, щит поставил, а то могла бы и позвонки повредить. — Ты для этого в слишком мелких чинах.

— Что есть, то есть, — согласился я. А что сказать, вон ее брат — дьяком сразу, а через год обещают стольником сделать. Еще бы, с таким дядей — Сила Гранович Ухтомский во всех приказах в почете был.

— И что?

— Ну нафиг, — честно сказал я, вот как на духу. — Полгода пройдут, уйду жить в свой дом. Заведу себе жену, детей, собаку и велосипед.

— Что заведешь?

— Механизм такой имперский. Вроде как табуретка, но с колесами.

— Дикари, — припечатала Мила. — А по существу? Неужели тебе не хочется занять высокое положение?

Я подумал и занял.

Потом, когда мы просто лежали рядом, она сказала — Дьяка помнишь сыскного, с которым ты все якшался?

— Это Тушин Анисович?

— Он самый. Говорят, в бега ударился. Какие-то дела у него были с Куровым, да к деревеньке вашей, которую нашли, тоже отношение имел. Славгород весь перерыли, все дружков его искали, кто-то попался, а то-то и утек вслед за ним. Ирий мне рассказал, он вообще какой-то странный в последнее время, тоже задумчивый и угрюмый. Может, зараза у вас какая там, в этих приказах-канцеляриях?

— От неправильного питания, — пояснил я. — Мы там раз в день едим, а надо — четыре. И кофе обязательно нужно пить, Шуш отличный кофе готовит, прям с каждым днем все лучше и лучше.

Мила расхохоталась.

— Да ну его, я уж и не думаю. Шуш — хороший мальчик, я бы и сама его отпустила через год или два, опыта бы жизненного понабрался только, а то тюфяк тюфяком. И скажи парню, пусть от меня не прячется, раз уж сумел волю получить, пусть даже и с помощью такого вот пронырливого подлеца, то я за него не держусь.

— Чего это подлеца? — возмутился я.

— А кто девушку совратил?

— Согласен, — только и оставалось признать. И совратить еще раз.

31 января я уехал домой пораньше. Хотя, думаю, моего отсутствия на службе и не заметили бы — ничего серьезнее обследования княжих потаскух мне не поручали, видимо, доверие было утеряно, еще не нашедшись. Ну и ладно, мне же легче. Днем позанимался с Силой, в очередной раз убедившись, что до настоящего колдуна мне расти и расти, отпустил Шуша на всю ночь — парень явно катился по наклонной, одна пассия за другой, как прорвало. Видимо, наверстывал упущенное. Сел у камина, посадил в соседнее кресло кота — что-то привязался я к этому потенциально блохастому существу, поставил перед собой на стол тортик с сахарными птичками и вишенкой сверху, и зажег над ним тридцать семь крошечных светлячков. Загасил их. И сказал:

— С днем рождения тебя, Марк. Удачи тебе и счастья в личной жизни.

Чокнулся бутылкой терпкого илирийского, с пустым бокалом, выпил ее до дна и сьел торт. Третий раз в жизни — целиком, не оставив никому ни кусочка. За родителей пить не стал — чего там, я и так их прекрасно помню, и надеюсь увидеть.

И друзей — надеюсь, даже Леву Гуревича, хоть он и тот еще поц. Анур должен был давно уже передать от меня привет. Так что, может быть, и они сегодня оторвутся от дел, и вспомнят, точнее говоря, понадеются, что где-то, живой и здоровый, сидит и ест торт Марк Травин.

И что интересно, мне было ни капельки не тоскливо, наоборот, какая-то уверенность возникла — все у меня получится. Кот, кстати, судя по его довольной мордахе, тоже так считал.

Я специально интересовался, существует ли в славянских княжествах, да и в других местах День дурака. Самым остроумным был ответ, что мой день — круглый год. Ну другого я от библиотекаря и не ожидал. А на встречный вопрос, где же такое празднуют, отвечал стандартно — в Пограничье.

Вместо этого у них тут тоже что-то отмечают — на это земля русская, видимо, во всех мирах богата. В пять утра ко мне заявился управляющий, который с совершенно серьезным видом собственноручно смел снег с крыльца моего флигелька, вбил гвоздь прямо в дверь и повесил на нем крохотные лапти. И еще бутылку молока оставил. Пока я офигевал, Шуш, выскочив на улицу, положил в лапотки по серебряной рыси, и монету в десять рысей управляющему отдал. В подробности вдаваться я не стал — каждый сходит с ума по своему, вот разбуди меня раньше в это время, убил бы. А так — заставил своего Санчо кофе варить.

Первое утро апреля встретило меня ручьями, пробивавшими путь сквозь остатки снега и льда на дороге, ярким весенним солнышком, ощутимо припекавшим, когда я шел к своей повозке, и новой рабочей неделей.

Новогодние события потихоньку теряли свою остроту, работа княжеских служб вошла в прежний режим, даже Розумовский не так подозрительно осматривал меня каждый раз, как встречал в коридорах нашей рейхсканцелярии. Вот и сегодня он даже попытался мне улыбнуться, вышло откровенно плохо и натянуто. Дружеских обьятий не случилось, да и торопился я — к высшему начальству.

— Ну что у тебя? — Росошьев как всегда был чем-то занят. — В Смоленск собрался?

— Да, — не стал отнекиваться. Не скроешь от него ничего.

— Езжай, — неожиданно легко разрешил боярин. — Вот в сатурнов день и езжай. Десяти дней хватит? Да чего там, если даже подольше задержишься, не торопись. Но чтобы к Живиному дню был тут.

— Лаврентий Некрасович, — осторожно поинтересовался я. — А может, ну ее, эту службу? Серьезных дел мне не доверяют, со всеми жилинскими потаскушками я уже познакомился, книг начитался на всю жизнь вперед, да и Сила говорит, что заниматься со мной дальше — только портить.