Я, Великий И Ужасный (СИ) - Кацман Изяслав - Страница 102

Зачитанный моим секретарём отчёт Кахилурегуи, чьи должностные обязанности фактически сводились к руководству столичной полицией, вновь заставил помрачнеть. В самом начале ещё можно было найти юмор, когда сотник тенукских регоев описывал реакцию населения на вводимые меры санитарного характера и, в особенности, на организацию селитряных ям.

Хотя, с другой стороны, здесь смех сквозь слёзы. Ну, волокита со строительством уличных водопроводов, обустройством нормальных дорог с мостками через ручьи и овраги и канавами для стока воды, равно как и бессознательное, но, тем не менее, упорное, нежелание не выбрасывать мусор за порог хижин были ожидаемы, и оставалось только уповать на то, что рано или поздно жители Тенука примут данные нововведения, подобно тому, как приняли их обитатели Мар-Хона, рудничных посёлков и новых селений на осушаемых землях.

Гораздо хреновее было сопротивление моей попытке запустить сбор очень важного компонента для производства пороха. Причём здесь главным был страх папуасов, что продукт их жизнедеятельности колдуну Сонаваралинге нужен для каких-то злокозненных дел. И настроения среди народа весьма нехорошие.... Не хватало ещё войти в историю нашего острова государственным деятелем, в эпоху которого случился "дерьмовый бунт". Или "дерьмяной"?

Вторая же часть отчёта вообще наводила на мрачные мысли. Создаваемые мигрантами-тенхорабитами в столице и окрестностях ремесленные мастерские и мануфактуры притягивали массу желающих заработать на них не только из ближайших деревень, но и со всей Западной равнины. Учитывая, что родные места у папуасов покидала, мягко говоря, не самая благонамеренная публика, резко возросла преступность. Хотя точнее будет сказать: "появилась". То есть, конечно, среди тенукских жителей случались и драки, вплоть до смертоубийства, и кражи бывали. Но всё обычно происходило "на виду", когда виновные известны, и решались конфликты в соответствие с заведённым укладом: чрезмерно разухарившихся драчунов обычно приводили в чувство и наказывали свои же, убийцы либо платили виру, либо удалялись в бега, воришек выявляли и нещадно секли, особо упорствующих в желании присваивать чужое имущество могли и отправить кормить рыбу по тихому, и их родня в таких случаях, как правило, не слишком уж рьяно искала виновных.

Но в последнее время столицу наводнили сотни чужаков, селящихся либо рядом с мастерскими, дающими им работу, либо на городских окраинах. Пришельцы норовили сбиваться в группы и натуральные шайки, обычно состоящие из земляков или сородичей, но зачастую, включающие выходцев из разных краёв. Многие не находили себе занятия у хозяев ремесленных заведений и жили непонятно как и на что. То и дело вспыхивали конфликты: то между разными сообществами "гостей", то между пришлыми и коренными тенукцами. Кражи стали практически обыденностью, молодым женщинам и девушкам рядом с местами обитания "гастарбайтеров" появляться было просто опасно. Да что там говорить: даже регои Кахилурегуи предпочитали навещать наши "фавеллы" не менее чем десятком и во всеоружии.

Мрачнеть меня заставляла даже не текущая ситуация, а осознание того, что это только первые тревожные звоночки: пока ещё процесс урбанизации и пролетаризации населения протекает в патриархальных и весьма умеренных формах, общинная собственность на землю, разветвлённая система родственных отношений и традиции взаимовыручки защищают папуасов от разорения. Но что будет, когда яд торгашества разольётся по всему Пеу, разрушая прежний уклад жизни?

Причём, если бы только начальник столичной полиции сообщал о возникающих буквально на глазах рассадниках преступности - практически то же самое творится в Мар-Хоне и в зоне рудников.

Жалобы и прошения со всех концов Западной равнины как раз отчасти и отражают данную нехорошую тенденцию. О, предки-покровители, сколько же подданные Раминаганивы пишут. И это сейчас, когда грамотных на весь остров и пары тысяч не наберётся. Страшно представить каков будет вал корреспонденции, когда писать и читать станет большинство.

Я слушал в полслуха: быстрее бы закончили работу над составлением свода законов Пеу-Даринги, чтобы можно было свалить судебные функции на назначаемых типулу-таками или выбираемых общинами чиновников. Увы, до сих пор конца-края завершению фиксирования на бумагу и систематизации папуасского традиционного права не видно. Кутукори, уловив мой настрой, прочитывал послания скороговоркой. Я кивал головой.

"Стой" - смысл очередного письма дошёл не сразу. "Повтори" - приказываю. Секретарь послушно начинает заново зачитывать: "Пишет Сонаваралинге-таки Хчит-Дубал из Вохе-По".

-Не помню такого - с сомнением говорю. Тенхорабитов на Пеу перебралось уже с полтысячи, но взрослых мужчин среди них насчитывалось меньше сотни, и практически каждый попадался мне на глаза.

-Хчит-Дубал, сын Дуака-Дубала - поясняет мне Кутукори, найдя что-то в тексте.

Отца автора письма помню: здоровый мужик, кузнец, кстати. Обитатели Вохе-По ещё выторговали его к себе в деревню - дескать, поселение немаленькое, свой мастер нужен. И я скрепя сердце вынужден был согласиться, хоть и стремился всех умеющих обращаться с металлом мигрантов направлять к Чираку-Шудаю.

-Сколько же ему дождей?

-Наверное, пятнадцать или шестнадцать - отвечает бунса. Вполне взрослый по меркам этого мира парень. Хотя всё равно, без главы семьи он рта перед старшими раскрывать не должен, не то, чтобы писать премьер-министру страны. О чём я и говорю секретарю: дескать, чего-то тенхорабиты свою молодёжь подраспутили.

-Нет, Сонаварагалингатаки - возражает Кутукори - Хчит, сын Дуака пишет с позволения отца и по настоянию старосты Курота-Набала.

А это уже интересно. Чего такого важного может сообщить молодой пацан, что глава общины даже не одобрил сиё письмо, а потребовал его написания.

Мой секретарь меж тем начал зачитывать собственно послание: "Восьмого дня от рождения луны, предпоследней от нынешней, я, Хчит-Дубал, сын Дуака-Дубала, вместе с друзьями Бухщух-Набалом и Тишпотом-Шитхой странствовал в горах, отделяющих берег, на котором милостью Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками Раминаганивы и стараниями почтенного Сонаваралинги-таки расположено наше селение с полями и прочими угодьями, от владений сонаев. Целью нашей был поиск разных камней и прочих произведений земли, кои можно использовать с пользой в ремесле или земледелии. В горах тех мы набрели на пещеру, заселённую несметным множеством летучих мышей. Из рассказов старших я помню, что именно в таких пещерах можно найти горючую соль "нитхурати", идущую для изготовления огненного зелья для "палевийских жезлов". Зная, что Сонаваралингатаки озабочен изготовлением сего огненного зелья, мы с друзьями набрали столько земли с пола пещеры, сколько смогли унести в своих мешках. Дома, в Ухрат-Уме, я, следуя советам из книг, описывающих получение "нитхурати", выделил из принесённой земли несколько пригоршень белой соли, горькой на вкус, навроде морской, но всё же отличающейся от неё. А вела себя эта соль подобно "нитхурати". Мешочек полученной мною соли я прилагаю к своему посланию почтенному Сонаваралинге-таки".

-Где мешочек? - тут же спрашиваю Кутукори.

-Здесь где-то должен быть - отвечает секретарь.

-Отослать его и список с этого письма Чирак-Шудаю, дабы тот передал мастерам, занимающимся приготовлением огненного зелья для "палеовийских жезлов". Если это то, что нужно, пусть сообщат мне. Я тогда переговорю со старейшинами Сонава насчёт добычи этого "нитхурати".

Удача-то какая. Мастера-оружейники говорили, что селитру, кроме как весьма неаппетитного способа из отходов и отбросов, можно добывать в пещерах, облюбованных летучими мышами. Но я почему-то полагал, что у нас на Пеу рукокрылых не водится. Оказалось, ошибался.... Там, небось, ночные летуны веками гадили, накопив толстый слой солей азотной кислоты.