Я, Великий И Ужасный (СИ) - Кацман Изяслав - Страница 28

"Ваши имена и ваши души вот здесь" - трясу перед "клиентами" кадильницей. "Тагор!" - с трудом сдерживаюсь, чтобы не перейти на крик. "Уведи этих шестерых" - пальцем показываю куда-то в сторону стоящих с ошалевшим видом ребятишек, измазанных в чужой крови - "Сейчас они никто. А ты должен сделать из них воинов, верных типулу-таками. Начни сегодня".

Тузтец появляется откуда-то сзади меня. Коротким взмахом руки командует следовать за ним. Шестёрка лишённых имени и прошлого детей покорно следует за ним. О примерной методике тренировок "контингента" мы с бывшим "солдатом удачи" успели переговорить загодя, пока я готовился к колдованию. Ничего необычного не придумалось, так что бедным детишкам предстояли несколько недель физических упражнений с утра до вечера -- чтобы не оставалось времени на лишние мысли, и самый минимальный паёк -- чтобы опять же не было сил на лишние мысли и переживания. Надеюсь, такой режим вкупе с вдалбливанием в детские головёнки установки, что они никто, а звать их никак -- поломает им психику достаточно сильно. А затем можно будет, ослабив режим, начать забивать головы полезными для будущего Пеу идеями.

Я остался один среди толпы, внимательно ждущей продолжения. "Возьмите тело Коре-Тароме-Похонве-Локуро-Боху-Ики-Тотму и предайте его земле" - мой голос звучал в полной тишине - "То, что принадлежит повелителям Пеу, должно быть пожрано землёй, которой владеет дом Пилапи Объединителя. Так велят духи". После этих слов я пошёл прочь, не интересуясь, как будет выполняться последнее моё распоряжение -- на площади достаточно тех, кто проследит, чтобы труп оттащили на выделенный под кладбище пустырь и закопали поглубже.

Ноги сами собой привели к роднику. Я долго сидел в прохладной воде, до тех пор, пока зуб на зуб не перестал попадать. После чего растянулся на притоптанной траве, подставив лицо лёгкому ветерку. Хотелось валяться вот как до бесконечности, ничего не делая и не думая о политических интригах каменного века, борьбе с несунами, наказании невиновных и награждении непричастных и прочих вещах государственного масштаба. Не думать, правда, не получалось даже сейчас. Сегодняшняя процедура "лишения имени и прошлого" сама собой лезла в голову: испуганные пацаны, их мёртвый товарищ по несчастью.

Потом вдруг ударила в голову простая, в общем-то, мысль: что всё это теперь навсегда -- необходимость убивать, ломать, мешать с дерьмом ради блага Пеу и его народа разных людей, не сделавших мне лично ничего плохого, в чём-то даже, может быть, симпатичных. И что мне придётся ещё не раз и не два приговаривать к смерти, а зачастую и лично обрывать жизни, тех, кто мешает объединению и развитию острова. И вмешиваться в судьбы многих тысяч людей, порой не в самую лучшую сторону -- тоже придётся. А потом тащить на себе до конца дней этот чудовищный груз: всех этих "мальчиков кровавых" и водопады слёз детей, женщин и стариков. И ради чего? Стоит ли тот копеечный прогресс, который я сумею обеспечить, тех крови и страданий, которые я принёс в этот глухой и дремотный уголок, и которые ещё принесу. И тут же сам себе ответил: да стоит. Потому что слабых в этом диком мире жрут и слабыми помыкают. Потому что вохейцы, мирно торгующие с туземцами, в любой момент могут превратиться в захватчиков; потому что где-то далеко есть палеовийцы, медленно завоёвывающие один остров за другим. Так что делать нечего, кроме, как и дальше нести свою ношу.

Однако я всё же чувствовал насущную потребность выговориться. Никто из туземцев для этого не годился. Тагор тоже. Негоже подданным и соратникам знать о слабостях Сонаваралинги. Оставался только Шонек -- тенхорабитский проповедник высшего уровня уж точно должен выслушать жаждущего поплакаться в жилетку. Не помешает даже отсутствие данного элемента одежды в местном гардеробе.

Вестник сидел под навесом возле выделенной ему хижины, пережидая полуденную жару. Чтобы не терять времени, выпытывал у Ного очередную порцию названий предметов на туземном языке. Сектант, лежащий рядом, изредка помогал, когда словарного запаса патриарха и молодого хонца не хватало объясниться друг с другом. Видно, что предложение насчёт школы для папуасского благородного потомства религиозно-фанатичный дедок воспринял с энтузиазмом, и теперь в ускоренном темпе зубрит язык будущих учеников.

Увидев меня, он широко улыбнулся и привстал с циновки. "Приветствую тебя, Сонаваралингатаки" - сказал Вестник достаточно разборчиво, хотя акцент, разумеется, чувствовался.

-Приветствую тебя, Вестник Шонек -- отвечаю и добавляю, обращаясь к -- Ного, мне нужно поговорить с нашим почтенным гостем с глазу на глаз. Так что можешь пока отдохнуть или погулять.

-Хорошо, Сонаваралингатаки -- мотает головой родственник Ванимуя и, слегка прихрамывая, уходит прочь. Я сочувственно смотрю ему вслед. Закрытый перелом, сущая ерунда по меркам мира, который остался в далёком прошлом: иные из моих друзей и родственников ломали кто руку, кто ногу, и через несколько месяцев уже топали, как ни в чём не бывало. Здесь же парень, похоже, обречён на хромоту. Хорошо ещё, хоть лёгкую, не сравнить с Понапе, моим первым учителем и наставником в Бон-Хо.

Тенхорабитский патриарх перехватывает мой взгляд, направленный на уходящего Ного.

"У вас есть лекари, которые могут избавить его от хромоты?" - вопросом поясняю причину, по которой столь пристально вглядываюсь вслед юноше.

"Не знаю, помогут ли они сейчас или нет" -- отвечает Шонек, не прибегая к помощи Сектанта -- "Свежий перелом можно было вылечить без следа. Я сам ломал руку семь дождей назад" -- крутит правой рукой, демонстрируя, как всё зажило.

-Но ты пришёл не ради этого? - уточняет он.

-Да -- мотаю головой и, обращаясь к Сектанту -- Тунаки, ты будешь сейчас пересказывать мои слова Вестнику. И слова Вестника -- мне. И сказанное здесь не должно попасть в чьи-то иные уши.

-Я понял -- кротко ответил плотник-матрос.

-Тяжело у меня на душе -- начал я.

Сектант перевёл. Шонек уставился в моё лицо, ожидая продолжения.

"Хочу я доброго для народа Пеу, но вынужден совершать много плохих дел" - голос мой звучал тихо, о возможных лишних ушах забывать не стоило - "Кровь многих людей болот на мне. И ранее лилась кровь по моей вине. И далеко на востоке острова, и на западе. Два таки, и типулу-таки Кивамуй погибли из-за дел моих. И много сильных мужей, регоев и простых дареоев". Я замолчал, давая пожилому вохейцу перевести. Дождавшись, когда тот закончит перетолмачивать, продолжил: "И сегодня нашёл смерть свою совсем юный Тотму. Я видел в его глазах, что он будет мстить за своего отца и брата, убитых, когда мы наказывали изменников-тинса. И потому он умер. Боялся я не того, что Тотму будет мстить мне лично, а смуты и волнения среди людей Пеу. Но необходимость и неизбежность смерти Тотму печалит меня. И не только это меня печалит и страшит".

Сектант шипел по-вохейски, передавая мои слова. Когда наступила тишина, я некоторое время молчал, собираясь с духом, пока не смог выдавить из себя: "Больше всего меня печалит и ужасает то, что и дальше путь мой будет пролегать по крови и страданиям других. Ибо нельзя по-иному поступать тому, кто решает судьбы народов".

Шонек пристально смотрел на меня. Потом бросил что-то коротко.

-Вестник спрашивает, чем он может помочь Сонаваралинге -- перевёл Тунаки.

-Не знаю -- ответил я -- Когда начинался мой путь от простого гончара к тому, кто стоит по правую руку от типулу-таками, не думалось мне, что ноша будет столь тяжёлой для моего духа.

-Вестник спрашивает, почему же тебе тогда не отказаться от такого груза? - перевёл Сектант очередной вопрос своего босса.

-Тогда моей душе будет ещё тяжелее. Ибо это будет значить, что я бросил людей Пеу на произвол судьбы. Что я остановился на полпути. И вся кровь, пролитая по моей вине, окажется напрасной. Я хочу, чтобы люди Пеу стали лучше, добрее, и они жили не так, как живут сейчас. Но пока что вместо этого сею смерть и страдания. И не знаю, когда из этих смертей и страданий взойдёт что-нибудь иное. И это печалит меня и делает слабой мою душу.