Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович - Страница 32

Григорий Христофорович Засс начинал службу на наиболее опасном участке кубанской линии. Главный принцип его тактики: «Лучше подвергнуться ответственности за переход через Кубань, нежели оставить хищников без преследования… Казаки как бы воскресли духом, снова видя успех оружия, долго перед тем остававшегося в оборонительном положении, и получив надежды, что, наконец, прекратятся беспрестанные вторжения в их край хищнических партий». Нанеся ошеломленному противнику поражение, Засс обычно сжигал для острастки несколько аулов, захватывал скот, лошадей и стремительно уходил на русский берег Кубани. Повторение «горской тактики» оказалось весьма эффективным. Из его донесений: «Солдаты и спешенные казаки бросились на горцев, почти всех истребили штыками и шашками, а разграбленный аул сожгли», «Я сжег запасы сена и проса… чем лишил их возможности кормить и скрывать скот в своих крепких ущельях». «Аул истреблен до основания», «сопротивляющиеся вместе с аулом преданы огню и мечу», «в пламени аула погибли жители». 1834 год, итог первого года службы: «Враждебные горцы наказаны были потерею многих знатных хищников, взятых нами в плен, истреблением их аулов и запасов хлеба и фуража, они перестали делать беспрестанные набеги на нашу линию».

А. Розен, «Записки декабриста»: «Никого из предводителей русской армии не боялись так черкесы и ни один не пользовался у них такой известностью, как этот оригинальный курляндец. Его военная хитрость была столь же замечательна и достойна удивления, как и его неустрашимость». «Он был рожден для партизанской боевой жизни». В 1835 году Засс был награжден золотой саблей, он основал несколько станиц, из одной вырос Армавир.

Яков Петрович Бакланов, ученик Засса. Донские казаки пользовались на Кавказе неважной репутацией, но, взяв в 1845 году 20-й донской полк, Бакланов преобразил его. Перевел на трофейное обмундирование и вооружение. Также, как Засс, создал систему агентов из горцев, тратя на них почти все свое жалованье. Также постоянно совершал набеги. Сам подсчитал, что угнал за время начальства в полку 12 тысяч коров и 40 тысяч овец. На его лице «как будто отпечатана такая программа, что если он хоть четвертую часть ее исполнил, то его десять раз стоило повесить». Рост 202 см, синеватое лицо, изрытое оспой, кустистые брови, огромный нос, длиннейшие усы, переходившие в бакенбарды. Летом воевал в красной рубахе, зимой в огромном тулупе, на личном значке из темной бронзы изображен череп с костями и цитатой из символа веры: «Чаю воскрешения мертвых и жизни будущего века. Аминь». «Где бы неприятель не узрел это страшное знамение, высоко развевающееся в руках великана-донца, как тень следовавшее за своим командиром, там же являлась и чудовищная образина Бакланова, а нераздельно с нею неизбежное поражение и смерть всякому попавшему на пути». Награжден золотой шашкой с надписью «За храбрость». Шамиль однажды: «Если бы вы боялись Аллаха так же, как Бакланова, давно были бы святыми». Умер в бедности в 1873 году, похоронен за счет войска Донского.

Генерал Николай Николаевич Раевский (младший), (в 11 лет сражался под Смоленском против Наполеона, самый юный участник Бородинской битвы): «Я здесь первый и один по сие время восстал против пагубных военных действий на Кавказе и от этого вынужден покинуть край»…

Журнал «Родина», 1994 год.

О, я понимал, что любой мой текст — это всего лишь катализатор времени. Конечно, я не делаю судьбу, но значительно ускоряю процесс личностной реализации.

Поэтому меня прозвали черным пиарщиком. Наверное, за мою необыкновенную человечность — я хотел сказать, за людоедскую тягу к человеку, ближнему моему. Что поделаешь: трудолюбие, талант и нравственность — вещи друг от друга не зависимые. Как слова «Малевич» и «малевать».

А дело было так. Я попил чайку — и вспомнил, что редактор газеты полчаса назад пригласил меня в кабинет. Ну я пошел, пришел, он сказал: надо написать заказной очерк об одном пермском бизнесмене, который с детства мечтает стать депутатом Законодательного собрания области. Со своего далекого, сиротского детства…

— Кстати, — заметил редактор, — он твой тезка… Я хотел сказать, что откликается на то имя, которым ты подписываешь свои материалы, — Паша. Я имею в виду псевдоним… У вас есть что-то общее.

— Плевать, — ответил я, — если бы у нас бизнес общий был, доход одинаковый… или хотя бы мировоззрение.

— Будешь писать — изменишь доход и мировоззрение.

— Ну, это вряд ли… А написать? За какое время? — спросил я, что-то подозревая — и не зря.

— За два дня, — ответил он.

Понятно, я, как человек разумный, отказался, но редактор пообещал заплатить по двойному тарифу.

— По тройному, — поставил я условие.

Деньги, всё деньги — жадность журналиста погубит, а не фраера. Деньги так дорого стоят.

— Он дает интервью? — спросил я, открывая блокнот.

— Он все дает, — ответил редактор, — у него ориентация такая. А главное — он дает нашей редакции деньги.

В субботу, ровно в восемь часов утра, минута в минуту, я был в офисе бизнесмена по имени Паша Алохин. Президент финансово-промышленной компании запаздывал.

«Богатый человек может себе это позволить, он может совершать ошибки, — с завистью подумал я, — может — подлости… Он может! Но резать это священное животное нельзя…»

В аквариуме, будто гипертрофированные рыбы Босха, сидели охранники в униформе, с пистолетами Макарова. Возможно — с автоматами и гранатометами — РПГ-7. Я поискал взглядом БТР-60ПБ, но не нашел — куда они могли спрятать такую большую машину? На ней же стоит крупнокалиберный пулемет Владимирова… Охрана должна быть хорошо вооружена!

Я пошарил своими шарами вокруг — и вдруг увидел БМП! Она улыбалась мне ровным боевым оскалом. Боевая машина пехоты, референт делового человека, с которой мне довелось учиться на одном курсе университета.

— Здравствуй, Оксана Шамильевна, — легко выдавил я из груди — и содрогнулся собственной непритязательности. Ну и работа — с кем только не приходится общаться…

Мы поднялись на второй этаж: мягкая мебель, тонированное стекло, белая оргтехника. Передо мной сидел человек примерно тридцати пяти лет, с большой и голой головой, подвижными, скользящими глазами. Внешность бизнесмена вызывала симпатию — кроме одной детали, которую я уловил не сразу… Точнее, не сразу смог определить эту деталь осязаемым словом.

Мы сели в кресла, за длинный лакированный стол для оперативок, человек на пятнадцать-двадцать.

Я поставил на стол диктофон и спросил:

— Сколько у нас времени?

— Пятьдесят минут, — ответил он энергичным голосом, похожим на хруст свежей капусты.

«Какая точность!» — вспомнил я, что Паша только что опоздал на встречу с журналистом на пятнадцать минут.

Оксана Шамильевна поставила на стол чашки с напитком зеленоватого цвета. Я попробовал, но не смог определить сорт отравы и подумал, что в чашке какой-то уникальный чай, доставленный на Урал чартерным рейсом из района Золотого треугольника, где выращивается продукция, удовлетворяющая необычные, экзотические прихоти русских миллионеров. Вообще-то мне все равно, что Магадан, что Мадагаскар, но чай — святой напиток. А за такой чай принято в хороших домах душить веревкой в чулане. Или в люльке, чтоб никого не успели угостить, напоить или отравить.

— Ты что принесла такое? — возмутился, к моему удивлению, бизнесмен.

И я, конечно, обрадовался, что человек не извращенец какой-нибудь…

Мы начали разговор, который очень скоро стал душевным. Павел Владимирович рассказал мне, как в шестилетнем возрасте очнулся в коммунальной комнате один, после тяжелого гриппа, как увидел ведро апельсинов — и съел все, до самого последнего. Апельсины в доме были редкостью. Отец ушел, мать воспитывала троих детей одна. Потом я представил себе, как он стоит на коленках у ведра и торопится, с усилием сдирая желтую кожуру… Так вот запомнилось ему начало этой жизни, полной болезнетворных бактерий, смертельных опасностей и непобедимой жажды вечной жизни на планете Земля.