Имитация страсти - Михайлова Евгения - Страница 4

– Спасибо, но точно – нет. Мне не нужны неприятности.

– Так ночью все спят. Какие неприятности. Мы могли бы договориться и по деньгам.

– Я не проститутка, Гриша, если ты не понял. Какие у тебя проблемы? Поищи в Инете, позвони, девушка к тебе приедет. Или несколько. И как Монро, и как Лиз Тейлор, и как Кидман с Пенелопой. Для русских в Америке – все Голливуд. Я – точно нет. Забудь.

– Это ты зря. Я чаще всего делаю предложения, от которых не отказываются. Когда мне идут навстречу, жизнь складывается: хозяева добрые, деньги стремятся к увеличению. Если нет, собаки сердятся, камни становятся скользкими, дети болеют. Мало ли что…

– Ах ты… – слова «скотина» и «подонок» я прикусила на кончике языка. – Не люблю, когда мне угрожают. В свете того, чего ты хочешь, это ничему не способствует. Боюсь, ты не знал человеческих отношений. Давай оба попробуем, постараемся, может, и поймем друг друга. А пока я пойду.

Я влетела в свою комнату со сведенными от паники и ненависти зубами. Сердце колотилось так, что его стук могли услышать через стенку. Из всех возможных опасностей дома эта наглая тварь – сейчас самая очевидная беда.

Я вспоминала его широкое лицо с перебитым носом, мерзкие, растянутые в кривой улыбке губы, беспощадные глаза, огромные руки… Такие ни от чего не отказываются, не забывают, не прощают. И, в отличие от собак, они необучаемые – не знают команд «Фу», «Стоять», «Сидеть». Какая жалость.

Как описать прошедшие с тех пор полгода? Мои хозяева стремительно менялись внешне.

Александр, совсем недавно вполне себе подтянутый, стройный качок, которому сразу и не дашь его полтинник, превратился в отекшую, неряшливую, брюзгливую и распущенную рухлядь с обвисшим животом. Теперь уже любого возраста, стремящегося к трехзначной цифре.

Василиса сознательно и уверенно превращалась в несомненное чудовище.

Если во время первой встречи она мне показалась моложе своих тридцати, то сейчас была похожа на существо, к которому человеческие категории, в том числе возраст, не имеют отношения.

Все естественное переставало иметь к ней отношение. Два несуразных, ничему не пропорциональных предмета были вмонтированы в ее стройную, без единой жиринки, отлакированную фигуру, которая могла, по идее, быть только плоской и узкой: в том и было ее совершенство. Теперь впереди торчал бюст размера где-то шестого, если не восьмого. Сзади – ягодицы, как деревянная будка, сидеть на которой может только мазохист.

Но самой страшной деталью были огромные резиновые губы, сожравшие ее бедное, когда-то строгое и правильное лицо. Они никогда не захлопывались до конца, придавая лицу выражение похабной придурковатости. Даже красивые темные глаза Василисы, изменив разрез по чертежу «восточного рисунка», утратили живой блеск и яркость. Она могла смотреть прямо на меня, а у меня не было ощущения, что она меня видит.

Григорий окончательно распустился, пил, курил траву, думаю, кололся. При этом он регулярно, с маниакальным упорством качался в тренажерном зале, тренировался, бегал, плавал, натаскивал собак и часто выезжал по каким-то важным делам.

Однажды я проходила мимо его машины, и он, возможно, сознательно открыл перед моим носом багажник. Там был целый боевой арсенал. Биты, дубинки, пистолет и автомат.

Не представляю себе американца в своем уме, который положил бы хоть что-то, отдаленно напоминающее оружие, открыто в багажник. Но урка из России себя уважать перестанет, если он не готов уложить сразу и сколько угодно ни в чем не повинных людей.

Он мне это показал, потому что ни на минуту не оставлял любимого, уже привычного занятия и главной идеи – запугать меня до смерти и тем самым вызвать во мне ту уродливую смесь страха и вожделения, какой кажется ему страсть женщины.

Я со своим упорством, достойным его тупого, неотвратимого напора, продолжала доводить до его сознания истинное положение вещей.

Оно таково: все, что он демонстрирует, вызывает во мне отвращение, отвращение и в сотый раз отвращение. Мужчина, который хочет, чтобы женщина его боялась, – это подлая крыса без пола.

Сложность моей задачи заключалась в том, чтобы это была песня без слов, без резких жестов, исключительно на телепатии. Формально у него не было повода для дикого поступка, мести, окончательного срыва.

Я терпела его омерзительные комплименты, липкие касания, попытки при любой возможности залезть под юбку или схватить за грудь. Я терпела, но каменела в ненависти и желании любого зла этой твари, которая совершенно непозволительным образом отравляет чистый воздух на земле. Стоило мне выдать свой гнев, как Григорий начинал цепляться к детям, пугать их собаками… А это была настоящая опасность. В такие моменты мне казалось, что я могу его убить.

Как-то так получилось, что я все чаще не уезжала на свои выходные домой. Конечно, Василиса и не подумала это заметить в свете прибавки, к примеру. Но мне было легче торчать здесь, как часовому у клетки с маньяками-убийцами, из которой они в любой момент вырвутся, чем лезть на стены от страшных предчувствий в мирном доме Гарри, рядом со Степаном, который между покоем и моей жизнью выберет, конечно, первое.

Из хорошего. Дети подросли, окрепли, стали плотными, золотисто-загорелыми и веселыми, как и положено детям.

Из плохого: они страшно – именно страшно – привязались ко мне как к единственному человеку, которому нужны. Который хочет, чтобы им было хорошо, тепло, вкусно, уютно и радостно. В общем, именно так и выглядела моя новая беда, и нет сомнения в том, что это она. Если бы не доверие детей, если бы не моя зависимость от их смеха, плача, теплого дыхания, уроды Груздевы уже давно забыли бы, как меня звать, в веренице своей прислуги.

Уверена, что никто не задерживался здесь так долго. За эти полгода сменились четыре кухарки, горничных я даже считать не стала.

А контролируемая беда – это бессонная ответственность. Да, хозяева привыкли ко мне, как к удобной мебели, расслабились по моему поводу совершенно. Ничего не закрывали от меня – ни двери, ни сумки, ни компьютеры. Пользовались мною, как прислугой, по любому поводу: подай, принеси, расскажи, посоветуй, посчитай.

Мне кажется, они считали меня типа блаженной. А я смотрела, искала, запоминала и слушала, как агент разведки на задании.

Мой хозяин переводил по Интернету по пять и больше миллионов. Приходили к нему сообщения о получении еще больших сумм. И он их вновь переводил, но уже в другие места. Вот эти переводы после получения неизменно совпадали с поездками Григория. Можно предположить, что он обналичивает и прячет грязные деньги.

Однажды в пятницу, когда Василиса должна была выдать мне чек на пятьсот долларов, оказалось, что Александр уехал из дома на ее машине, а она там оставила сумку с чековой книжкой. Василиса вошла в кабинет мужа, взяла его книжку, выписала чек, отдала мне книжку сказала вернуть на место.

Я обнаружила, что она на фамилию Слепцов.

Спросила непринужденно:

– Вася, Груздева – это твоя фамилия?

– Да, – ответила она. – Саша взял ее, когда мы поженились.

– Вы в России поженились?

– Нет. В Таиланде. Я там была… ну, как модель, на секс-тренинге, такие проводятся для эскортов. А Сашу как раз выпустили из тайской тюрьмы, взяли по какому-то недоразумению. Мы сразу влюбились, поженились. Потом уже приехали сюда.

– Отлично, – радостно сказала я. – Не жизнь, а приключение.

Ночью я погуглила.

Александр Груздев – это в поиске не дало интересных результатов, и по фото ничего похожего. А вот Александр Слепцов, Таиланд, тюрьма – совсем другая песня. И фотка узнаваемая нашлась.

Довольно известный московский бизнесмен арестован заочно по обвинению в крупных хищениях, рэкете, грабежах и убийствах. Внезапно обнаружилось, что он и почти легендарный бандит Сашка Слепой, который наводил страх на Москву и Подмосковье вместе с подельницей Сюзанной Цатурян, – одно лицо. В это время Слепцов уже был за границей. По запросу России объявлен в международный розыск Интерпола. Взяли в Таиланде. А перед самым судом, по которому его ждал безразмерный срок, если не казнь за контрабанду в страну наркотиков, в лучшем случае – экстрадиция на родину, российский консул от дела отрекся.