Дочь Белого Меча - Бахшиев Юсуп - Страница 3

Это было просто замечательно.

Вальда сразу взяла всё в свои руки, отправила Ягмару в лес за бабкой Колушкой, а сама с двумя работницами принялась раздевать и обрабатывать всё ещё бессознательного парня. Ну правильно, думала Ягмара, а то возьмёт да и окрутит-повяжет меня Вирень с незнакомым парнем, — а он, может статься, совсем дурачок… ну или даже женатый где-нибудь… Вирень — она такая, шаловливая, что хочет, то и творит, а потом не расхлебаешь.

Ехать к избе Колушки пришлось почти что по своим следам, поскольку жила она на опушке того же самого ведьминого леса, только с другой стороны, у ручья. Приостановившись возле кучи обрубленных веток, оставшихся после изготовления волокуши, Ягмара подумала вдруг, что надо бы свернуть в лес и ещё раз посмотреть на птицу. Может быть, выдернуть несколько перьев — да и вообще осмотреться. Тогда, быть может, удастся понять, откуда прилетел этот… ашин[1]? Она задумалась. А ведь точно, ашин — светлые волосы и эти рыжие мягкие сапоги…

Ашин… Странно.

Она решительно повернула Лошадку в сторону, куда тянулся след от ёлки.

Птица лежала так же, как она её оставила — вытянув шею со свёрнутой головой и выставив вверх мёртвое крыло. Зверьки пока ещё не добрались до неё. Ягмара с немалым трудом выдернула несколько перьев из хвоста, из крыла, из спины и из шеи. Она подумала, не вырубить ли клюв, но поняла, что будет долго возиться и вся перемажется… ладно, вернусь потом, клюв не съедят…

Она уже хотела развернуться и уехать, как краем глаза увидела на берёзке с обломанной верхушкой повисшую кожаную суму-кошель того же рыжего цвета, что и сапоги. В прошлый раз не заметила, потому что не озиралась по сторонам, а смотрела в основном под ноги…

Чтобы не возиться, она просто срубила берёзку. К седлу на этот раз был приторочен небольшой топорик. На всякий случай. Вот и пригодился.

Сума оказалась неожиданно тяжёлая. Ягмара перекинула её через плечо и поворотила Лошадку в сторону избы Колушки — напрямик.

И ещё шагов через пятьдесят она увидела в траве уже последнюю свою находку: простой деревянный парг[2], ныне почему-то чаще называемый по-гречески горитосом, с отличным роговым луком внутри и десятком чёрных тяжёлых стрел. Ремень у нижнего кольца был разодран…

Это была очень хорошая находка. Хорошая сама по себе, и хорошая как предзнаменование. Лук всегда приносил ей удачу.

Наскоро срастив ремень, Ягмара повесила парг через другое плечо и поехала к избе Колушки.

Лук она испытает позже.

По обычаю, только меч и нож были неотлучимы от человека. Лук же всегда и у всех народов был просто расходным имуществом и вовсе не обязательно подлежал возвращению владельцу… ну, в подобных случаях. Посмотрим, как этот ашин поведёт себя. Если окажется хорошим человеком… впрочем, что загадывать наперёд?..

Бабка как будто ждала её: сразу, без разговров, засобиралась деловито. Ягмара запрягла двух её любимых ездовых козлов, Аржо и Сардо, в лёгкие ясеневые санки, Колушка уселась, стегнула серых по спинам — легонько, куда гнать-то? — и санки, мягко покачиваясь на полозьях, понеслись по мху. Козлы весело мекали, переговариваясь. Прошлой зимой эта же парочка ездовых вынесла бабушку из-под волчьей погони…

Путь был прям, недолог, лёгок и ничем не отметился.

На мельнице Ягмару опять оставили ждать снаружи. Найдёныша перенесли уже в баню, и баня топилась вовсю. А немой работник Плотин волок от ключей бадью с ледяной водой. Шеру сидел на крыше и охранял баню от местных нечистиков.

Делать было нечего, Ягмара сняла с Лошадки лишнюю поклажу и седло, легко вскочила на спину и быстрой рысью послала Лошадку к тому месту на пруду, где был сделан удобный песчаный спуск к воде. Там она сняла с Лошадки остальную упряжь, оставив только уздечку, разделась сама — и они вместе прыгнули в тёмную воду, подняв тучу брызг. Дно уходило вниз не обрывисто, постепенно, но глубина здесь была большая — Ягмара иной раз не доныривала до дна. Вода сверху была как парное молоко, зато на глубине — ой как бодрила. Говорили, что тут бьют донные ключи. Ягмара поныряла всласть, заставила поплавать Лошадку. Потом они поплыли рядом, как при переправе — сначала к тому крутому берегу с нависающими кустами, потом к верхней части пруда, к зарослям кувшинок, потом обратно. Наконец наплававшись вдоволь, Ягмара забралась на спину Лошадки, распласталась — и направила её на берег. Вздымая воду и песок, Лошадка выкарабкалась по склону и остановилась, фыркая, Ягмара спрыгнула на траву и стала вытирать Лошадку попоной, а та крутила головой и хвостом, обдавая её брызгами…

И вдруг Ягмара всей спиной ощутила чей-то неподвижный пристальный взгляд. Так смотрела бы громадная змея. Она резко повернулась назад, одновременно припадая на колено и хватаясь за рукоять лежащего поверх одежды железного ножа…

Никого. Ощущение взгляда не пропадало. Но только смотрели… издалека. Как будто та змея, громадная и невидимая, поднялась на хвосте над окоёмом…

Медленно-медленно взгляд словно растаял. Или рассеялся. Но не исчез совсем.

Её ещё долго преследовало это ощущение…

Когда она вернулась, мать и бабка сидели за летним столом и разбирали разложенные вещи найдёныша.

— Как он там? — спросила Ягмара.

Мать, не ответив, посмотрела на бабку. Та пожевала губами.

— Побился сильно, — наконец сказала бабка.

— Это я и сама видела, — сказала Ягмара.

— Ты не дерзи, — сказала бабка. — Старшие говорят — слушай молча и не перечь. Так вот. Убиться он должен был насмерть. Кровь в голове запеклась. А вот не убился. Чара на нём.

Между каждой её фразой проходило не меньше лепты. Ягмара почтительно ждала.

— Но и это не всё, — продолжала бабка. — Оруч на руке его левой видела?

— Нет, — помотала головой Ягмара. — То есть видела, конечно, но…

— Отца твоего оруч.

Ягмара перевела взгляд на мать. Та медленно кивнула.

Отец, Ягмара помнила, носил несколько оручей — и на правой руке, и на левой. Серебро и волнистая сталь.

— Он не снимается, — сказала мать. — И у отца не снимался. Маг старый ему надел… давно.

Ягмара обошла стол и на ощупь села на край скамьи.

— И что это значит? — спросила она.

Мать молча покачала головой. Бабка достала из рукава резную гадательную ложку, но ничего делать не стала, просто покрутила в жёлтых от трав пальцах.

— Ждать надо, когда он в память придёт, — сказала она наконец. — До этого… Да нет, ничего. В общем, просто ждать.

— А когда придёт, тогда что?

— Кровь я ему дурную немного разогнала, — сказала бабка. — Ещё поразгоняю. Отварами выпаивать буду. Поглядим. Не знаю пока.

— А что за птица, бабуль? Знаешь такую?

— Нет, — сказала бабка. — Но на свете столько разных птиц, что всех знать невозможно. Это же не травы, не грибы…

— Даже таких огромных?

Бабка промолчала и нахмурилась.

— Можно я вещи посмотрю? — спросила Ягмара.

— Зачем тебе? — не поняла мать.

— Ну, зацепку может какую найду — хотя бы откуда он такой…

— Нашли уже… — проворчала бабка. — Не такие уж мы дурры, как тебе кажется…

Мать сунула руку глубоко в суму, достала кошель. Кошель был сафьяновый, с нитяным шитьём, того же рыжего цвета, что и сума. Из кошеля она высыпала на стол несколько квадратных серебряных монет.

— Алпанские? — удивилась Ягмара.

— И кошель алпанский, и сума, — сказала мать. — Я хорошо знаю эту выделку. И сапоги…

— Сапоги новые совсем, нетрёпанные, — сказала бабка. — Как и не ходил он в них.

— Всё на нём новое, — сказала мать. — Будто купил у одного торговца и сразу оделся. Ни одной ношенной вещи…

— Только оруч.

— Да. Только оруч… хотя ещё…

И она достала из сумы небольшой треснувший лаковый футляр для свитков. Достала оттуда катушку, развернула розоватый шёлковый лоскут с нанесёнными на нём синими цересскими[3] знаками.