Все дороги ведут в Геную (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович - Страница 16

- На что жаловаться? На вымышленного злодея? И зачем? Что они сделают? - удивился Максимилиан.

- Тарди всего лишь банковский служащий. Он, образно выражаясь, может знать, где есть рыба, но без удочки ничего не поймает. Чтобы проверить его предположения, надо было кого-то допрашивать, за кем-то следить, это уже не по силам ему одному. Совет Восьми полностью убедить не удалось, голоса разделились пополам. В том числе потому, что на стороне Ил Эсперто в истории с зерном играли семьи Дориа и Гримальди. К дожу ему обращаться запретили.

- Он не мог аргументированно предположить, что Дориа и Гримальди связаны с Ил Эсперто? - подхватил де Вьенн, - А если считать, что они на той стороне оказались случайно, то как доказать, что все остальные там по сговору?

- Именно так. Но Тарди не успокоился. Он вычислил узкий круг наиболее подозрительных, и это оказались антифранцузски настроенные купцы. Тогда он в тайне от Банка при моем посредничестве встретился с де Тромпером и предложил ему проверить предположения. Де Тромпер отказался. Ему было просто наплевать.

- Поэтому Тарди на него злится? - спросил Макс, - Никто не обязан соглашаться на каждую предложенную сделку.

- Не поэтому, а потому что де Тромпер не сдержал предложение в секрете, а рассказал дожу, дону Оттавиано. Дон Оттавиано заинтересовался и заговорил об Ил Эсперто с другими уважаемыми людьми. После этого по городу пошли слухи о новом невидимом биржевом игроке. Совет Восьми потребовал от Тарди объяснений, а тот обозлился на де Тромпера и обвинил во всем французов. Тут как раз началась война, и французы стали виновны вообще во всем, так что одним грехом больше, одним меньше.

- Но Вы на свой счет антифранцузские настроения не принимаете и поддерживаете отношения с Тарди?

- Да, - улыбнулся Маккинли, - Благодарение Богу, я шотландец. У меня на лице написано, что я не француз, и по-вашему я говорю хуже генуэзцев. Сейчас кто не хочет демонстрировать свои дела с французами, те обращаются ко мне. За последнее время я ел и особенно пил такое, о чем всю жизнь и не слыхивал.

Поселившись в мастерской, Марта в город больше не выходила. До сдачи Милана в царстве кистей и красок произошло много интересных событий.

За пару недель Горгонзола подготовил перевоплощение лже-Маркуса настолько хорошо, насколько это в принципе было возможно. Предполагалось, что "Маркус" теперь носит не костюм ландскнехта, как он предпочитал ранее, а костюм ломбардского дворянина. Сапожник сделал высокие сапоги для верховой езды с маленьким внешним каблуком и высоким невидимым внутренним. Цирюльник сделал парик из натуральных волос нужного цвета с добавлением седых. Волосы до плеч маскировали "не такие" уши. Широкополая шляпа, сдвинутая на левую сторону, бросала тень на удивительно правдоподобную маску. Правую бровь Бонакорси Марта подровняла пинцетом.

Особенно высокотехнологичной частью плана стала маска. Горгонзола купил у больничного сторожа свежий труп проколотого шпагой заезжего фехтовальщика. Голову покойника он облил кипящим маслом, снял и выделал кожу. Бонакорси сначала отказался цеплять этот ужас себе на лицо, но Марта напомнила про четыреста флоринов, и он согласился.

Оставались кончик носа и подбородок, изменить которые не получалось, но Горгонзола сделал хитрый ход. Он писал портреты генуэзских нобилей, и напомнил всем, что был лично знаком с Маркусом. Когда Тарди поделился с кем-то из коллег своими затруднениями с опознанием предположительно мертвого клиента, ему сразу же посоветовали обратиться к Горгонзоле. Благо, живописцы известны своей профессиональной памятью на лица. Горгонзола за умеренную плату написал по памяти очень точный портрет Маркуса с носом и подбородком, средними между оригиналом и Бонакорси. Глядя на портрет, любой генуэзец, помнивший Маркуса, узнавал его безошибочно. А тот, кто сравнил бы портрет и Бонакорси, не усомнился бы в их безусловном сходстве.

Походку и осанку удалось поставить за несколько дней непрерывных тренировок стараниями больше Горгонзолы, чем Марты. Если Марта бросала скептическое "не верю!", то художник мог понятно объяснить, как надо ставить ноги и держать голову. Антонио оказался толковым учеником.

Насчет языка затруднений не было совсем. Маркус говорил по-итальянски свободно и без акцента, ничуть не хуже генуэзца, миланца или венецианца. Вряд ли кто-то смог бы вспомнить, что по-немецки Маркус говорил немного не так, как Бонакорси. По-французски Тони понимал с трудом, но кто в Генуе сейчас заговорит по-французски, тем более с немцем?

Несколько более сложно оказалось научиться стрелять. Стоило ожидать, что навык точного стрелка станет одной из возможностей Маркуса подтвердить свою личность. К тому же, оставалась необходимость поработать над взглядом и руками. Но Марта во времена счастливого супружества работала инструктором по стрельбе, а Бонакорси, как подобает доктору, отличался внимательностью и аккуратностью, и в бытность лейтенантом стражи посещал фехтовальное братство святого Марка, то есть, имел приемлемую физическую подготовку. Азы обращения с огнестрельным оружием он знал еще с Ферроны, во всяком случае, он твердо помнил последовательность заряжания, упирал приклад в плечо и не закрывал глаза перед выстрелом.

Убедившись, что все идет по плану, Марта от имени Маркуса написала письмо Тарди. Инструкцию по выдаче вклада наследнику, которую ей читал Тарди, когда-то давно писала тоже она, под диктовку Маркуса.

"Глубокоуважаемый сеньор Альфонсо Тарди, я высоко ценю Ваш подход к исполнению наших договоренностей. К сожалению, обстоятельства требуют от меня считаться мертвым. С огорчением вынужден признать, что я недооценил Вашу добросовестность и недостаточно хорошо подготовил свою юридическую смерть. Поэтому я предлагаю встретиться лично, в вечернее время и вне Банка, чтобы не раскрывать свои обстоятельства широкой общественности. В настоящее время я намерен закрыть вклад, и мне нужна наличная монета для некоторых целей. Но оформить это следует как выдачу наследства. Не берите с собой золото. Я подтвержу свою личность, после чего Банк выдаст переводной вексель моей официально вдовствующей супруге Марте, как если бы она официально получала наследство. Монеты следует отсчитать и сложить в ящики, чтобы на следующий день после встречи упомянутая Марта с сопровождающими смогла их получить по векселю.

Искренне Ваш Маркус Крафт.

Сожгите это письмо"

Тарди отправился с письмом к представителям двух семей, имевших заметный вес среди акционеров Банка. С основания Банка по текущий момент представители славных семей Адорно и Фрегозо решали наиболее важные вопросы банковской деятельности, хотя за стенами Банка их родственники сражались за власть друг с другом, с прочими семьями и с французами.

- Я его не помню, - сказал Адорно, - но Вы клянетесь, что эта Марта его жена?

- Клянусь, - сказал Тарди, положив руку на Библию, специально для этих целей присутствовавшую на столе, - Я помню ее еще с того раза, и она, знаете ли, почти не изменилась. Настолько хорошо подделать живую женщину с крайне оригинальными внешними данными? Нет, не верю. К тому же, она показала тот самый перстень и правильно назвала слово.

- Сколько там денег? - спросил Фрегозо.

- Два опечатанных ящика, оцененные в десять тысяч каждый и сумма, эквивалентная восемнадцати тысячам пятьсот двадцати трем золотых флоринам.

- Я бы не хотел отдавать восемнадцать тысяч флоринов ни под каким предлогом, - сказал Фрегозо, - если есть хоть какая-то зацепка, надо ее использовать.

- В худшем случае он придет сам, как вкладчик, и попросит свои деньги, - сказал Тарди, - но в чем разница? И так, и этак он принесет слово, перстень, жену и себя. Заберет деньги. Да, мы осложним ему жизнь, заставив объявить миру, что он не умер. Но что мы с этого будем иметь, кроме того, что поссоримся на ровном месте с очень опасным человеком? Мы, конечно, можем сказать вкладчику в лицо, что он это не он, но после этого все остальные вкладчики побегут забирать свои деньги.