Невеста смерти (СИ) - Скрипник Людмила - Страница 65

— А в тот момент не думаешь о страхе и боль не чувствуешь. Это балка горящая прошлась.

— Что не увернулся?

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением:

— Думаешь, я неповоротливый? Да нет, просто далеко не все могут на пожаре крутиться так, как мы. Дети, например. Пацаненок не мог бежать быстрей меня, пришлось накрыть, — он сказал это так спокойно и естественно, что Гайя невольно прониклась к нему уважением.

Ей самой довелось испытать на своей коже прикосновение раскаленного железа, когда прижигали сильно загрязненную, с неровными краями рану от копья у нее на бедре. Вспоминать о той дикой боли она не хотела — и осекала, когда кто-то из товарищей пытался ей напомнить, как она возле госпитальной палатки во время прижигания раны пальцами левой руки переломила как щепку древко другого копья, которое почему-то оказалось под рукой, оставшееся лежать после перевязки кого-то из солдат, доставленных сюда вместе с оружием. Оружие, видимо, осталось без хозяина, иначе бы не лежало просто так — владевший им легионер или был в глубоком забытьи среди других раненых, не вмещавшихся в палатки и лежавших рядами прямо на расстеленных по вытоптанной после сражения твердой и сухой земле плащах, или умер от ран.

Все это пронеслось в ее голове за мгновения, как тугой комок пергамента с секретным донесением, летящий в огонь после прочтения. Утренняя тренировка с вигилом, операция по задержанию горе-юриста, нелепые вопросы жителей, воспоминания о своих ранениях, и тут же о тех потерях, которые можно избежать и в боях, и в пожарах, если действовать сообща и слаженно — все это захлестнуло ее волной досады на этого лощеного молодого мужчину, которого, как она подозревала, и на службу-то привело только желание красиво выглядеть в форме преторианской гвардии и приятно ласкающее самолюбие осознание своей причастности к великому делу.

— Публий, не надо сейчас выкручиваться. Хочешь факты? Пожалуйста, — и она назвала ему несколько событий, произошедших в крайние дни. — Все это не могло случиться само собой. Мы трижды подбирались к тем адресам, о которых долго и тщательно собирали сведения. Но каждый раз поганцев или не оказывалось на месте, или они, как сегодня, оказывались вооружены до зубов. Я проверила все записи, восстановила в памяти все инструктажи и допросы. Ты был так или иначе в курсе предстоящих операций. Знал ровно то, что положено, потому неудачи и не стали полностью провальными. Но ведь скажи, успевал же кому-то что-то передать?

— Да о чем ты? — Публий отступил на шаг, и она видела, как по его рукам и скулам пробежали судороги, а в голосе появились визгливые нотки. — Ничего подобного!

Она выглянула из палатки и скомандовала стоящим на некотором расстоянии от входа охраняющим ее молодым солдатам:

— Взять его.

Публий закричал и начал уворачиваться, но она быстро успокоила его ударом кулака в челюсть:

— Все, ребята, вам осталось только его отправить для дальнейших разбирательств к префекту. Я сейчас приведу себя в порядок и тоже туда поеду. А вы давайте его берите, поднимайте, вас сейчас сменят на посту и езжайте. Не обижайтесь, я вам еще декуриона Дария в помощь приставлю, втроем вам не так противно будет этого слизняка конвоировать.

Почему сейчас, во дворе лудуса, услышав о незнакомце без двух пальцев на левой руке и присогнутой спиной, любителе хорошего оружия, она вспоминла о Публии?

Потому что, доставленный к префекту и полностью изобличенный, проклинающий всех и вся Публий был приговорен к сорока ударам плетки при полном построении всей Переторианской гвардии, лишен всех знаков отличия и права когда-либо поступать на службу не то что в гвардию, но и даже во вспомогательные когорты, где служили вольноотпущенники и перебравшиеся в Рим иностранцы. Ему, так гордившемусяя своей внешностью, теперь было никому не показать спины, навсегда исполосованной шрамами глубоко вошедших в кожу фасций, вымоченных ликторами в соленой воде. К тому же, молодые солдаты, задерживая его, с размаху прижали к деревянному настилу палатки тяжелыми подкованными кальцеями пальцы мужчины, пытавшегося схватить нож со стола Гайи и ударить их, полностью превратив в кровавые лоскуты средний и безымянный.

Несчастья изгнанного пару месяцев назад Публия на этом не закончились — как услышал кто-то из ребят от своих знакомых и передал остальным, отец Публия, вложивший все свои силы и, собственно, всю свою жизнь в зарабатывание денег ради того, что бы его сын уже не ловил презрительные взгляды в спину с шепотком «живоглот, мешок денежный», а стал уважаемым и заслуженным человеком — резко и явственно ощутив крах всех своих стремлений и конец надеждам на счастливую и уважаемую старость, в отчаянии спустил великовозрастного отпрыска с лестницы своей виллы. И попросил впредь не вспоминать номен и прономен отца — он не делал иметь ничего общего с предателем, и империи, и его собственной мечты.

И еще как-то донесся слух — что Публий отлежался, но, так и не распрямившись после отцовского запоздалого воспитания, денек на всех углах попроклинал и Рим, и почтеннейших квиритов, и преторианскую гвардию, а там и исчез. Они все сочли, что сделали свое дело урбанарии, и успокоились.

Гайя решительно смотала повязку с плеча — некогда было беречь себя, ей надо было успеть подготовить Марса к поединку. Да еще и сделать так, чтобы «желание» наставника поставить их друг против друга выглядело совершенно естественным и обещало бы красивое зрелище.

Наставник и Рагнар не стали ее удерживать — они все поняли, а наставник тут же погрузился в раздумья, как и что ему следует сказать Требонию.

— Марс! — она стояла напротив него с мечами в обеих руках. — Спарринг? Но только ты с трезубцем и сетью.

— Не сходи с ума! — остановил ее Марс, уже успевший перевести дыхание после тренировки с Варинием. — Что ж вы сегодня все слабосильные на мою голову? Как из рук Рениты вырываетесь, так на меня.

Он попытался свести все к шутке, хотя и видел прекрасно, что глаза Гайи потемнели, как всегда в тех случаях, когда она задумывалась о чем-то очень серьезном и страшном.

— Марс, давай. У нас мало времени, — она показала кончиком меча на лежащую на песке сеть.

— Милая, не горячись. Ты не готова. И вообще, у тебя же там Рагнар под боком, вот с ним бы и рубилась. Вас обоих сейчас на пару выпадов и хватит.

— Да пойми же ты! — она крутанула меч в левой руке, а в правой не рискнула, сберегая плечо.

— Не надо. Давай хотя бы до завтра, — он злился на нее все больше и больше и с трудом себя сдерживал, чтобы не наорать на упрямую подругу.

— Нам надо сейчас, — ее уже тоже начало раздражать необъяснимое упрямство Марса, на сообразительность которого она надеялась.

Ей надо было срочно разложить с ним поединок до мельчайших подробностей, чтобы не импровизировать, как с Таранисом, а он почему-то медлил, спорил, и все это на глазах у остальных гладиаторов и под внимательным взором надсмотрщиков и еще пяти наставников, работавших со своими учениками, но замечаших по привычке все, что происходит на тренировочной площадке.

Марса надо было срочно вытаскивать наружу — и гораздо раньше, чем оговаривала она тогда на свидании с Дарием. Если тут замешан этот неизвестно откуда всплывший или выползший Порций — то только Марс сможет его остановить. Предатель слишком близко может подобраться даже не к Октавиану — в этом отношении она была спокойна, ребята все же не дремлют. Под угрозой, возможно, жизнь префекта — и тогда уже основные нити расследования оборвутся, и вот это приведет заговорщиков к практически беззащитному цезарю.

Беззащитному, конечно, с точки зрения упреждения удара — то, что ее ребята лягут костьми и будут защищать и дворец, и подступы к нему, и самого императора до крайнего вздоха, она совершенно не сомневалась. Но хотелось избежать и этого, а сделать все тихо и красиво, так, чтобы, как обычно, любопытные римляне опять лениво подумали, увидев несущихся по переулку или по крыше спекулаториев: «Вот делать им нечего, все у них учения, все развлекаются, да и смотреть не на что, гладиаторские бои хоть с кровью и красивым вооружением, а эти в черные тряпки завернулись и бегут».