Голубая ель (Рассказы и очерки) - Гулак Евгений Андреевич - Страница 7

Берендеев, несмотря на свой далеко не молодой возраст, бежал прытко, как давно уже не бегал.

Прибрежную кромку воды первым вброд одолел высокий парень. В горячке он бежал напрямик, не опасаясь за тонкий, ставший рыхлым лед, сплошь покрытый водой.

«Так, чего доброго, уйдет», — подумал Берендеев и еще быстрее устремился за ним, однако в скорости все равно уступал: возраст сказывался, вдобавок бежать мешал шест, которым он, как и Грайчук, вооружился по совету Пахомыча.

Константин Сергеевич хорошо видел, как парень, шлепая сапогами по воде, выбежал на подозрительно подсиненный участок ледяного покрова, Берендеев даже ругнулся про себя, а вдогонку прокричал:

— Куда тебя несет, непутевый? — Хотя в груди прапорщика и проснулся горячий порыв погони, ему стало жаль парня, который мог угодить под лед. «Ловкий ведь, черт, — подумал о нем Берендеев, — такому штурмовая полоса нипочем. А он, поганец, на преступную дорожку стал».

В следующую секунду лед под ногами парня проломился, и он очутился по грудь в воде. Каким-то чудом он удержался руками за неровную кромку льда и теперь барахтался, пытаясь выбраться из полыньи.

Опасаясь, что и сам он окажется в таком же положении, Берендеев лег на лед и заскользил по-пластунски к попавшему в беду человеку. Холодная вода насквозь пропитала его одежду, леденила разгоряченное тело. Облизывая пересохшие губы, он крикнул уже не зло, а, скорее, обнадеживающе:

— Держись, парень!

До полыньи оставалось метров пять. Константин Кузьмич толкнул шест парню. Тот рукой ухватился за него, рывками передвинул так, что сам оказался посередине. Затем, вцепившись в шест двумя руками, подтянулся, как на перекладине, и с трудом вылез на лед. Да так и застыл в неподвижности.

— Эй! — окликнул прапорщик. — Отлеживаться нельзя! Двигай к берегу!

Парень, переваливаясь с боку на бок, опираясь шестом о лед, не спеша двинулся к противоположному берегу. За ним таким же манером, только без шеста, скользил прапорщик Берендеев…

Потом они втроем, Берендеев, Грайчук и Калян (так звали браконьера), сушились и отогревались в конторе Затона.

А несколько дней спустя прапорщика Берендеева увезли в госпиталь с крупозным воспалением легких. Там он позже и узнал от Грайчука о том, что его «крестника» Каляна и других браконьеров строго наказали…

Дома после госпиталя здоровье Константина Кузьмича пошло на поправку.

Где-то в конце мая к Берендееву наведался сержант Грайчук. Долго морщил лоб под челкой светлых волос, не зная, с чего начать разговор.

— Не томи душу, Филимон! Говори, с какими новостями пожаловал? — загорелся Константин Кузьмич, которому порядком наскучило сидеть в пустой квартире. Дети уже давно определились в жизни и разлетелись из родительского гнезда. Жена работала в пошивочном ателье и приезжала из гарнизона домой поздно.

Грайчук расплылся в улыбке и с нескрываемой торжественностью в голосе сообщил:

— Во-первых, командир подписал мой рапорт с просьбой направить в школу прапорщиков…

— Вот это уважил старика. Дай я тебя обниму, дорогой товарищ сержант! — обрадованно проговорил Берендеев. — Вижу, не зря оставлял тебя вместо себя в роте…

— А то как же, товарищ прапорщик… Константин Кузьмич, — заулыбался Грайчук.

— Во-вторых, — продолжал сержант, — к нам едет бывший командир части Свиридонов…

— Как? Василий Петрович? — переспросил прапорщик.

— Он самый, — подтвердил Грайчук. — Дежурные телефонистки сказали. Говорят, звонил, просил командира выслать за ним машину к поезду. Девчата сообщили, что он то ли в шутку, то ли всерьез сказал: едет, мол, в гости к своему старому сослуживцу — председателю колхоза. Наш командир обзвонил все местные колхозы, а заодно и леспромхозы, но ни один из председателей не назвался его сослуживцем. Говорят: «Знали такого. Строгого, но справедливого. А вот служить под его началом не приходилось…»

«Да ведь это он ко мне в гости едет, — заволновался прапорщик. — Сколько раз, бывало, грозился заглянуть в гости. На рыбалку сходить. Да, видимо, недосуг было за службой. Это же меня с его легкой руки председателем прозвали…» И в памяти Кости Берендеева всплыли пятидесятые годы, радиорелейная «точка», где он прослужил без малого пять лет…

Началась та история с письма командиру части. Свиридонову писали, что старшина-сверхсрочник Берендеев, якобы не расписавшись, живет с дочкой председателя местного колхоза Юлькой. А сейчас, мол, в летнюю пору и вовсе свою службу забросил, пропадает с ней на покосе. Так, чего доброго, весь колхоз к своим рукам приберет.

Письмо насторожило Свиридонова. Повидавший на своем веку немало, он по тону письма уловил: что-то тут не так. Надо разобраться.

Костю Берендеева он помнил еще щупленьким сержантом. Это он у него в сорок третьем радистом служил. Свиридонов представил его к ордену Славы.

…Во что бы то ни стало требовалось установить связь с захваченным плацдармом на правом берегу Днепра. Костя попросил послать его. Ночью в холодной, почти ледяной, воде сержант Берендеев, приладив оружие и рацию на самодельный плотик из подручных материалов, благополучно переправился к своим. Радиомост действовал безотказно. А когда наши войска поднялись в наступление, Костю ранило. Своих он догнал уже в Польше…

Давно собирался Свиридонов навестить дальнюю «точку», которую когда-то сам выбирал с генштабовскими работниками, связывая «релейкой» вышестоящий штаб. Хорошо знал по части охоты и рыбалки эти места. И вот ему представился такой случай. Оставил Свиридонов дела своему заму, сел в знаменитый в те времена всепогодный самолетик По-2 да и махнул в край синих озер и дремучих лесов. Приземлил летчик машину на небольшой поляне, почти рядом с мачтой радиорелейной станции.

— Где старшина Берендеев? — строго спросил у дежурного сержанта, подбежавшего к нему с докладом.

— Старшина Берендеев на покосе, — совсем по-будничному доложил тот, — Обещал дня через два возвратиться…

— А председатель колхоза Мосеев где?

— Приболел он, — ответил сержант, — раны, говорят, фронтовые открылись…

— Что, так и некому заменить его?

— А кем? — словно извиняясь за старшину, произнес сержант, — с войны в деревню возвратились почти одни калеки. Правда, есть тут один — Пашка Афонин, по прозвищу Кочет. Но он не в счет. Его Мосеев к колхозным делам на пушечный выстрел не подпускает. Ему лишь руки в брюки да по деревне разгуливать… Вот и приходится нам при неуправках подсоблять колхозу, — посвящал дежурный Свиридонова в местные дела.

Свиридонов снял фуражку, вытер платком влажный лоб и сказал сержанту примирительно:

— Хорошо у вас здесь. Живете как у бога за пазухой…

Сержант в ответ лишь пожал плечами: много был наслышан о строгости командира и потому каждое его слово воспринимал настороженно.

— Ну показывай ваш гарнизон, — как-то по-домашнему просто сказал Свиридонов.

Пока они шли к срубленному из желтых бревен домику, Свиридонов успел заметить: в хозяйстве Берендеева — полный порядок. А небольшая светлая комната канцелярии, куда они зашли, запахом сосновой смолы располагала к хорошему настроению.

— Штаб Берендеева? — с ироническим оттенком в голосе бросил Свиридонов, подходя к столу, на котором аккуратно были сложены книги, разные документы.

Из-под тяжелого пресс-папье виднелся заполненный бланк отпускного билета. Свиридонов не спеша взял его, так же не спеша пробежал по нему глазами, даже оборотную сторону прочитал. Оторвавшись от чтения, спросил у сержанта, который безмолвно, с почтительным выражением на лице стоял у него за спиной:

— Какое у нас сегодня число?

— Двадцатое июля, — ответил тот, еще не поняв, зачем это начальству понадобилось такое уточнение.

— Да, хорош гусь. Узнаю фронтовую хватку, — заметил Спиридонов и, подойдя к окну, остановился в глубокой задумчивости.

Отпуск у Берендеева начался с первого июля. Так гласил документ. На оборотной стороне отпускного в две строчки шел машинописный текст: «Со старшиной Берендеевым К. К. следует его жена Берендеева Ю. И.»