Сердце Стужи - Сурикова Марьяна - Страница 53

Бренн помнил, как Весна выбрала для себя занозу, помнил, что получал плату за спасенную жизнь, и озеро наполнялось постепенно, а еще ощущал по этой связи, как ровно горит чародейский огонь. Лишь дважды он вспыхнул ярче обычного. Один раз, навеяв выдуманную любовь, и второй раз, когда испугался навсегда погаснуть.

Войд открыл глаза и посмотрел на нее еще раз, слыша, как отсчитывает секунды время. Его уже нельзя было менять. Магия холода приближалась неумолимо. Решение он принял, и слабость изменить его, по сути, ничего бы не изменила.

Пускай живет чародейка.

Я проснулась из-за того, что меня сняли с теплой и широкой груди, переместив на жесткую лавку. Заворочалась еще во власти дремы. Реагируя на ощущения, пока не бралась осмысливать их.

Если бы не росло в груди неприятное чувство из-за кажущейся пустоты рядом, пожалуй, не взяла бы на себя труд протереть глаза и поднять голову, ища Бренна.

Он стоял возле окна. Не потрудившись одеться, лениво созерцал освещенный сумрачным светом двор. Погода сегодня не радовала. Виднелось через окошко низко висящее свинцовое небо, готовое разразиться белыми крупными хлопьями. А в комнате было холодно, я теперь это почувствовала и зябко поежилась. Отведя взгляд от мужчины, чья спокойная расслабленная поза и отрешенный взгляд выглядели неправильно после сумасшедшей ночи, отыскала свое шерстяное порванное платье.

— Это возьми. — Ровный голос и взмах рукой, хотя ко мне Бренн не повернулся, и на лавке появилось то самое красивое белое платье, которое не решилась оставить у себя.

Видя мужчину таким, я даже не взялась спорить. Лишь осознавала растерянность и растущую тревогу, потому натянула на себя богатый наряд и села на лавке, обняв колени.

— Одеваться не будешь? — Это первое, что у него спросила, и добилась наконец ответного взгляда. Хотя лучше бы не смотрел.

Обернулся, поглядел равнодушно. Внимания не избежали ступни босые, которые я накрыла ладонями, согревая, волосы спутанные, чьи волны ярко выделялись на белом. Еще он лицо изучил, а оно точно не радовало глаз яркостью красок.

«После такой ночи и короткого сна попробуй наутро цвести», — попыталась оправдаться перед собой, видя его безразличие.

Вместо ответа лорд внимание перевел на те штаны и рубаху, в которых вчера на праздник пошел. Одевался не быстро, не медленно, не торопился, но выглядели его движения для меня как-то… неумолимо.

Я сжалась сильнее, заметив, что, пока наблюдала, Бренн полностью оделся и небрежно в сторону отбросил попавшийся под руку пояс. Мой пояс от порванного платья.

Не понимала, что же такое случилось, раз не вижу в нем отклика и намека хоть малого на минувшую ночь. Он и подошел так, как мог подойти ко мне прежде: ровным твердым шагом — и протянул руку. Не сразу заметила, что в ней войд туфли держал белые, изящные и дорогие, под стать платью.

Беззвучно выполняя молчаливые его приказы, поднялась с лавки, обулась, а туфли впору пришлись, будто нарочно подбирал. После скрестила на груди руки, закрываясь от того, что ждало с иной стороны молчаливого нашего общения. Купец так и маячил перед глазами, хоть я отчаянно пыталась этот образ вовсе изгнать. Но крепко он в память врезался.

— Идем. — Широкая ладонь легла на поясницу, привлекла ближе к его телу, хоть мог бы без того обойтись, а я могла бы оттолкнуть, но… Быстро сменяя друг друга, завертелся бессмысленный калейдоскоп событий.

Взметнулся снег, мерцающая дымка, а после столь дикий вой, что я зажала уши. Крики, человеческие и очень возмущенные, затем резкая и неожиданная тишина.

Я огляделась и не поверила своим глазам. Вместо снежных просторов яркая зелень неведомых мне растений и пестрая россыпь всевозможных цветов. Жар в колеблющемся воздухе и фигуры нескольких мужчин, не более семи человек, застывших неподалеку от нас. Все загорелые, поджарые, в форме цвета светлого летнего неба, с высоко поднятыми ладонями, на которых плясали языки пламени.

— Лорд? — От этой группы отделился самый высокий и на вид вроде как главный среди остальных мужчина. Не опуская рук, недоверчиво смотрел на нас, борясь с желанием протереть глаза. — Ледяной лорд! Т-ты вконец обнаглел?

Он даже запнулся на середине фразы, и эта запинка точно не от страха случилась, но от безграничного его возмущения.

— Как так мимо границы сюда? Это вообще как… За какой тьмой ледяной тебя занесло на нашу территорию, зараза ты снежная? Вовсе страх потерял? Мы вот сейчас тебя прикончим и правы будем.

— Жаркая встреча, Зорий, как всегда.

Даже не видя стоявшего за спиной войда, я чувствовала — издевается.

— Так и думал, что приду, а мне здесь рады. Только вот остаться не могу, извини. — И, внимания не обращая на лицо этого Зория, на котором яснее ясного проступило — держи карман шире, что уйдешь, — продолжил: — Я лишь затем заглянул, чтобы вашу потерю вернуть. Видишь, чародейка у меня? Заблудилась в снежных землях. Принимай обратно.

Если я прежде мало что понимала в происходящем, то теперь вовсе растерялась. Едва не принялась искать взглядом ту самую потерявшуюся чародейку.

— Не понял? — Не одна я смутилась.

— Чародейку, говорю, нашел, — хмыкнул войд.

Тут я вывернулась из его рук, расслабленно лежавших на моих плечах, и обернулась. Недоверчиво, непонимающе глядя на него, а он опустил голову. На губах играла все та же усмешка, глаза пустыми и бездушными казались из-за сверкавшего в них холодного льда. А губы выдохнули одно слово, короткое, но острое-острое, хуже кинжала, который проще было вогнать мне между лопаток, хуже бритвы, которой мог резануть по горлу. Он с усмешкой сказал: «Дарю», — глядя прямо в глаза, и отступил, разводя в стороны ладони, будто сдавался на милость не понимавших ничего чародеев.

А после резко дохнуло холодом, ветер швырнул нам в глаза колючего снега, и войд исчез. Ушел, оставив меня здесь, среди незнакомых и странных магов, посреди окруженной зеленью лужайки, бросив одну и подарив вон тому огненному волшебнику.

Однажды, стоя у ворот и наблюдая, как я подъезжаю к ним верхом на Эрхане, Сизар насмешливо и в то же время чуть обиженно произнес: «Даже чародейке разрешает кататься, а я уже столько времени прошу подарить мне волка из стаи, а он ни в какую».

— Что? — спросила тогда, спрыгнув на землю и улыбаясь недовольству снежного князя, которое выглядело не злым, не тяжелым, а таким разочарованно-детским, что серьезно к нему отнестись не выходило.

— Заявляет, будто они не вещи, чтобы он их дарил.

Сейчас тот давний разговор в памяти всплыл, пока я стояла неподвижно, глядя на место, откуда Он исчез. Смотрела и смотрела, ждала, кажется, что вернется. Мышцы одеревенели, я не умела двинуться, а дышалось совсем тяжело.

Слова все крутились в голове, отравляли меня безжалостным своим смыслом, потихоньку разливаясь ядом по всему телу, расходясь волнами от все сильнее нывшего сердца. «Дарю», — стучало громче и громче в голове.

Взяв плату, не стал терять время, не позволил даже проститься с теми, кто стал дорог в крепости. За порог вышвырнул, как вещь. Не заслужила от него и человеческой фразы на прощанье…

А позади, врываясь в мою глухоту, больно калеча неподвижность онемевшей души, раздавался чужой голос. Только благодаря его звучанию я понимала, все происходит наяву. Разозленный чародей кричал столь громко, что даже я могла его слышать.

— Остолопы, бестолочи! Как вы дали ему уйти? Что за недоумки вокруг? Сам ледяной лорд явился перед вашим носом, а потом спокойно себе ушел! На кой я вас, идиотов, содержу? Зачем мне на службе такие бездари, если каждая снежная сволочь в любой момент может вломиться сюда, в сосредоточие чародейской силы, притащив с собой, что пожелает, а потом уйти!

В эту минуту, устав орать на собственных подчиненных, стоявших, повинно опустив головы и не смевших возразить и словом, он обернулся ко мне, и в спину прилетело: