Земля шорохов - Даррелл Джеральд - Страница 21

• Предыдущая
• 21/39
• Следующая

– Это редкость,– сказал я, пытаясь передать модуляциями голоса отвращение к попугаю,– я должен заполучить его.

– Вот видите? – сказал Хельмут, снова переходя в наступление.– Сеньор говорит, что это самая обыкновенная птица и что у него уже есть шесть таких в Буэнос-Айресе.

Женщина глядела на нас очень недоверчиво. Я стараются напустить на себя вид человека, который уже обладает шестью краснолобыми амазонами и больше в них не нуждается. Женщина колебалась, но потом пошла с козыря.

– Но этот попугай говорит,– торжественно сказала она.

– Сеньору все равно, говорит он или нет,– быстро отразил ее натиск Хельмут. Мы все подошли к птице и собрались в кружок возле ветки, на которой она сидела. На этот раз попугай смотрел на нас безучастно.

– Бланке... Бланке,– ворковала женщина,– como te vas?[19] Бланке?

– Мы дадим вам за него тридцать песо,– сказал Хельмут.

– Двести,– отрезала женщина.– За говорящего попугая двести – и то дешево.

– Чепуха,– сказал Хельмут,– почем нам знать, что он говорящий? Он же до сих пор ничего не сказал.

– Бланке, Бланке,– страстно ворковала женщина,– поговори с мамой... говори, Бланке.

Бланке смотрел на нас задумчиво.

– Пятьдесят песо, и учтите, мы даем эту кучу денег за птицу, которая не говорит,– сказал Хельмут.

– Madre de Dios[20], но он же болтает весь день,– чуть не плача говорила женщина.– Он говорит чудесные вещи... это лучший попугай из всех, каких я только слышала.

– Пятьдесят песо, и больше никаких,– решительно произнес Хельмут.

– Бланке, Бланке, говори,– взывала женщина,– скажи что-нибудь сеньорам... пожалуйста.

Попугай зашелестел зелеными крыльями, склонят голову набок и сказал отчетливо и медленно:

– Hijo de puta[21].

Женщина остолбенела, она стояла с открытым ртом и не могла поверить в вероломство своего любимца. Хельмут глубоко и удовлетворенно вздохнул, как человек, знающий, что битва выиграна. Медленно, с нескрываемым злорадством он повернулся к неудачнице.

– Так! – прошипел он, словно злодей в мелодраме.– Так! И это, по-вашему, говорящий попугай, а?

– Но, сеньор...– тихо произнесла женщина.

– Довольно! – оборвал ее Хельмут.– Мы уже достаточно наслушались. К вам пришел иностранец, чтобы помочь вам. Он дает вам деньги за никчемную птицу. А что делаете вы? Вы пытаетесь надуть его. Вы утверждаете, что ваша птица говорит. Вы стараетесь выманить побольше денег.

– Но она действительно говорит,– неуверенно запротестовала женщина.

– Да, но что она говорит? – шипел Хельмут. Он замолчал, вытянулся во весь свой рост, набрал полные легкие воздуха и проревел:– Она говорит этому великодушному, доброму сеньору, что он сын шлюхи.

Опустив глаза, женщина водила пальцами ноги по пыли. Она была побеждена и понимала это.

– Теперь, когда сеньор знает, каким отвратительным вещам вы научили эту птицу, я думаю, что он от нее откажется,– продолжал Хельмут.– Я думаю, что теперь он не предложит вам даже пятидесяти песо за птицу, которая оскорбила не только его, но и его мать.

Женщина бросила на меня быстрый смущенный взгляд и вернулась к созерцанию большого пальца своей ноги. Хельмут повернулся ко мне.

– Она в наших руках,– сказал он умоляющим тоном.– Вам остается только попытаться сделать вид, что вы оскорблены.

– Да, я оскорблен,– сказал я, стараясь прикинуться обиженным и подавить желание рассмеяться.– Действительно, среди многих оскорблений, которым я подвергался, такого оскорбления еще не было.

– Вы отлично играете,– сказал Хельмут, протягивая руки, словно умоляя меня сменить гнев на милость.– А теперь уступите немного.

– Ладно,– неохотно сказал я,– но только в последний раз. Пятьдесят, вы сказали?

– Да,– ответил Хельмут, и, пока я доставал бумажник, он снова повернулся к женщине.– Сеньор сама доброта, он простил вам оскорбление. Он удовлетворит вашу алчность и заплатит пятьдесят песо, которые вы потребовали.

Женщина просияла. Я вручил ей грязные ассигнации и подошел к попугаю. Он смотрел на меня задумчиво. Я протянул ему палец, он деловито вскарабкался на него, а потом по руке перебрался ко мне на плечо. Здесь он уселся и, понимающе взглянув на меня, сказал совершенно отчетливо и громко:

– Como te vas, como te vas, que tal?[22] – и пакостно захихикал.

– Поторапливайтесь,– сказал Хельмут, подстегнутый таким окончанием сделки.– Поедем посмотрим, что еще найдется у других.

Мы раскланялись с женщиной. Потом, когда мы уже закрыли за собой бамбуковую калитку и садились в машину, Бланке повернулся на моем плече и выпалил своей бывшей владелице на прощание:

– Estupido, muy estupido[23].

– Этот попугай,– сказал Хельмут, поспешно трогая машину с места,– сам черт.

И я не мог не согласиться с ним.

Кое-что мы в этой деревне все-таки нашли. Тщательно допрашивая всех встречных и поперечных, мы приобрели пять желтолобых амазонских попугаев, броненосца и двух пенелоп. Пенелопа относится к пернатой дичи, у местных жителей она имеет ономатопическое – звукоподражательное название charatas, напоминающее крик этой птицы. На первый взгляд она похожа на тощую и неряшливую курочку фазана. Оперение у нее странного коричневого цвета (бледноватого, как у лежалой плитки шоколада), переходящего на шее в серый. Но если поглядеть на птицу, когда она освещена солнцем, то тускло-коричневый цвет оказывается на самом деле радужным с золотистым отливом. Под клювом у нее две красные сережки, а перья на голове, когда она возбуждена, встают хохолком, похожим на мужскую прическу ежик. Обе птицы были взяты из гнезда двухдневными птенцами и вскормлены в неволе, и поэтому они оказались до смешного ручными. Амазонские попугаи тоже были ручными, но ни один из них не обладал лингвистическими познаниями Бланке. Они только и могли что время от времени бормотать "Лорито" и пронзительно свистеть. Тем не менее я считал, что потрудились мы в это утро неплохо. Торжествуя, я отнес покупки домой, где Джоан Летт великодушно разрешила мне разместить их в своем пустовавшем гараже.

Так как клеток у меня не было, в гараже я их всех выпустил, надеясь, что они устроятся сами. К моему удивлению, так и случилось. Попугаи нашли себе удобные насесты, подальше друг от друга, чтобы не драться, и хотя все ясно сознавали, что Бланке самым хамским образом корчит из себя хозяина, ссор по пустякам и других проявлений неблаговоспитанности не было. Пенелопы тоже нашли себе насесты, но сидели на них только когда спали.

Днем они предпочитали бродить по полу, вскидывая время от времени головы и издавая оглушительные крики. Броненосец, как только его выпустили, убежал за большой ящик и проводит там в размышлениях все дни; только по ночам он, крадясь на цыпочках и бросая исподтишка опасливые взгляды на спящих птиц, выходил, чтобы поесть.

На другой день по всей деревне прошел слух, что приехал сумасшедший гринго, который платит хорошие деньги за живых животных, и тотчас потек ручей новых экземпляров. Первым пришел индеец, который приволок на конце веревки кораллового аспида, всего в желтых, черных и красных полосах, похожего на особенно безвкусный старомодный галстук. К сожалению, он переусердствовал и затянул петлю на шее слишком туго – змея оказалась мертвым-мертва.

С другими предложениями мне повезло больше. Нежно прижимая к груди большую соломенную шляпу, пришел еще один индеец. После вежливого обмена приветствиями я попросил показать, что это он так бережно прячет. Сияя надеждой, он протянул мне шляпу, и я увидел в ней прелестнейшего котенка, который смотрел на меня влажными глазенками. Это был детеныш кошки Жоффруа, мелкого вида диких кошек, который теперь встречается в Южной Америке все реже и реже. Мех у него был желтовато-коричневого цвета и сплошь испещрен аккуратными темно-коричневыми пятнышками. Котенок смотрел на меня из глубины шляпы большими голубовато-зелеными глазами, будто умоляя, чтобы я взял его в руки. По собственному опыту я знал, что самые невинные на вид существа могут причинить самые скверные неприятности. Но, введенный в заблуждение ангельским выражением мордочки котенка, я протянул руку. И тотчас он сильно укусил меня за мякоть большого пальца и оставил двенадцать глубоких красных борозд на тыльной стороне руки. Я отдернул руку и выругался, а котенок снова принял свою невинную позу, ожидая, по-видимому, какую еще веселую игру я для него придумаю. А тем временем я, как проголодавшийся вампир, сосал свою руку и, поторговавшись с индейцем, в конце концов купил своего обидчика, который шипел и рычал, как маленький ягуар. Я пересадил его из шляпы в ящик с соломой и оставил примерно на час одного, чтобы дать ему освоиться, считая, что причиной его дурного настроения был страх, которого он натерпелся во время поимки и путешествия в соломенной шляпе. Ведь этому существу было всего недели две от роду.

• Предыдущая
• 21/39
• Следующая