В тени Большого камня (Роман) - Маркиш Давид Перецович - Страница 32

— Иса! — резко обернувшись, вскрикнула Гульнара.

— Я, — сказал Иса. — Это что — представление, что ли? — он кивнул в сторону дерущихся. — Кадам где?

— В горах он, — сказала Гульнара, с интересом рассматривая Ису. — За мясом ушел.

— А эти — что? — с укором спросил Иса.

— Это ты! — не ответила Гульнара. — Приехал… Ну, разними же их!

— Тихо! — прошептал Иса, оттаскивая Гульнару за угол дома. — Двое дерутся — третий не лезь! Правило знаешь?

— Так они убьют друг друга! — возразила Гульнара.

— Пускай убивают! — решил Иса. — Ты в тюрьму пойдешь.

— Почему это? — не поверила Гульнара.

— Не из-за меня ж они тут дерутся, — хладнокровно разъяснил Иса. — Из-за тебя. Тебе и сидеть по закону.

— Какой ты стал… — то ли с удивлением, то ли с разочарованием сказала Гульнара.

— Какой стал… — раздраженно повторил Иса. — Правильный человек стал — вот какой! Потому что я мир повидал в советской армии. А ты сидишь в этой дыре — что видишь? Одни глупости! — приставив палец к носу, Иса огорченно высморкался на землю, а потом утер ноздрю сложенным вчетверо носовым платком. — Они русские, что ли — эти?

— Русские… — подтвердила Гульнара. — Ты писал: «увезу тебя в Кзыл-Су». Помнишь — писал?

— Ну, помню, — признал Иса. — А ты тут вон чего развела… Думать надо!

— Я думала, — сказала Гульнара быстрым шепотом. — Я все придумала, Иса!

— Придумала! — повторил Иса, передразнивая Гульнару. — А я вот еще не придумал… Пойдем к Гульмамаду, что ли — чего тут на них любоваться!

Гульнара подняла чемодан, пошла по тропинке следом за Исой.

— Тяжелый! — сказала Гульнара. — Что там?

— Много чего есть, — кратко сообщил Иса. — В Берлине брал.

— Поедем в Кзыл-Су! — сказала Гульнара, обгоняя Ису и останавливаясь перед ним. — Мне тут жизни нет никакой… Поедем, Иса!

Иса, не отвечая, попытался пройти мимо Гульнары.

— Нет, ты постой! — Гульнара загородила ему дорогу чемоданом. — Да стой же! Ты мне писал — «уедем»? Я, может, все время этого ждала.

— Ну, что за бега? — натянуто улыбнулся Иса. — Такие дела сразу не решаются.

— Решаются! — упрямо перебила Гульнара. — Хватит с меня! Ты скажи прямо: поедешь или нет? Или я обратно сейчас пойду. Другие найдутся, сам видел.

Иса стоял на тропинке, выковыривал камешек носком похоронного ботинка. Ему было жалко отпускать Гульнару, но и решать он сейчас ничего не хотел: ночь на дворе, да и эти, что дерутся… Из-за нее дерутся, из-за стервы — а она к нему, к Исе, сама просится. Потому что он, Иса — не какой-нибудь там русский. Он в шляпе и с чемоданом, на него положиться можно. А Кадам — что? Темный человек, нищий. Кроме своих барсов и козлов ничего не видал. А на кой Гульнаре эти барсы? Ей культурный человек нужен, городской.

— А Кадам как же… — тихо сказал Иса. — Он ведь мне брат.

— Трус ты! — почти прикрикнула Гульнара. — Что ты знаешь? Я сегодня чуть с ума не сошла… Да что тебе говорить! Ты мужчина — выбирай: или сегодня…

— Так ночь, — привел возражение Иса.

— Ну и что ж, — уговаривала Гульнара, — что из того, что ночь! Кадам завтра вернется — поздно будет, сам знаешь. Так что, берешь ты меня с собой? Значит, едем? Куда ты, туда и я.

— А Кадам… — пробубнил Иса. — Это же нехорошо… Я ему пальто привез.

— Одному всегда хуже бывает, чем другому! — яростно выкрикнула Гульнара. — Этому ты в Берлине в своем не выучился? Пальто Гульмамаду оставишь, он передаст.

— И тебе тоже привез, — не унимался Иса. — Как же так…

— Ну, привез, привез, молодец, — успокоила его Гульнара. — Потом…

— Нет! — вдруг резко обрубил Иса. — Хватит тут командовать! Я сказал «сейчас» — значит, сейчас! Ставь давай чемодан. Гляди!

Распутав на чемодане бельевую веревку, Иса вытянул из кармана связку ключей, пощелкал замками и откинул крышку.

— Это тебе, — сказал Иса, выбрасывая из чемодана чулки, косынки, ночную сорочку. Он был похож сейчас на Леху, потрошившего рюкзаки… — Гляди! В Берлине брал.

Гульнара прикинула прозрачную сорочку с кружевцами.

— Так ведь все видно будет! — сдавленно воскликнула Гульнара.

— Еще другой чемодан есть, — сообщил Иса. — Плащ там тебе, а мне костюм, жилетка. Бутылка есть, как подымешь — музыка играет… Ну, как?

Гульнара молчала, с опаской поглядывая в сторону Кадамовой кибитки.

Тогда Иса извлек из внутреннего чемоданного кармана нечто, аккуратно завернутое в вафельное солдатское полотенце. Гульнара подошла вплотную и наблюдала цепко. А он, торжественно развернув полотенце, достал из сердцевины свертка большую баварскую трубку с белым фарфоровым чубуком, расписанным цветами, с шелковыми шнурками, свешивающимися с мундштука.

— Тоже тебе! — с гордостью сказал Иса и протянул трубку Гульнаре.

— Это что? — спросила Гульнара изумленно.

— Что? — переспросил Иса. — Трубка! Не видишь, что ли…

— Так не курю я! — с сожалением сказала Гульнара.

— Ничего, — сказал на это Иса. — Закуришь. В Берлине все женщины курят, в столовых и вообще. А мы, что — хуже, что ли? Давай прячь!

Гульнара бережно опустила трубку в глубокий карман платья.

— Складывай и пошли, — распорядился Иса, позванивая ключами. — Лебедя-то положи!

Гульнара подняла с земли выпавшего из чемодана раскрашенного фаянсового лебедя-копилку с оранжевым клювом и голубыми крылышками.

Капли крови часто катились из рассеченной брови Андрея Ефимкина. Леха понимал кое-что в боксе, был осторожен и избегал встречных ударов. Ефимкин, напротив, полностью полагался на свою бычью силу и махал руками, как заведенный. Несколько его ударов достигли-таки цели: раздавленная губа Лехи и мгновенно заплывший глаз были тому наглядным свидетельством.

Теперь Леха не шутил и не дразнил своего противника. Понимая, что физический перевес явно на стороне Ефимкина, он хотел утомить, вымотать тяжелого и неповоротливого зимовщика. Это ему удалось: Ефимкин тяжело дышал и передвигался с трудом. Но и Леху держала на ногах не столько спортивная выдержка, сколько страх перед врагом: неповрежденный глаз Ефимкина источал такую злобную ярость, что Лехе не оставалось ничего иного, кроме как держаться. Упади он — и Ефимкин задушил бы его или забил до смерти.

Наконец, собрав все силы, Леха двинул Ефимкина снизу в челюсть — и попал. Противно лязгнув зубами, Ефимкин бревном повалился в ручей.

Ледяная вода привела его в порядок. Перебравшись через ручей на четвереньках, он поднялся на другой берег и побрел прочь. Он проиграл — это было ясно им обоим.

Потеряв Ефимкина из виду, Леха наклонился над ручьем и с трудом умылся. Тело болело и ныло — Ефимкин несколько раз достал Леху ногой.

В Кадамову кибитку Леха вернулся, придерживая пальцами отвисшую нижнюю губу. В комнате было темно — лампа погасла. Ощупью добрался он до достархона, наткнулся на спящих Люсю и Володю, чертыхнулся: не хватало только свалиться в темноте и вышибить пару зубов. Только этого и не хватало.

— Гульнара! — шепотом позвал Леха. — Гульнара!

Никто не ответил ему.

Улыбаясь, вытянув руки, Леха пробрался в дальний угол комнаты. Опустившись на колени, он тщательно, метр за метром обшарил ладонями пол — никого. Тогда он вернулся к достархону, нащупал спички и зажег лампу.

Гульнары не было в комнате.

Леха еще раз потерянно оглядел комнату, потер кулаком гудящий лоб и сел на кошму у заставленного едой и вином достархона. Его немного познабливало, он налил себе полную пиалку коньяка, выпил и задумчиво уставился в пустой угол.

Повременив, решительно налил еще.

— Вышла… — пробормотал Леха. — Куда вышла…

Скрип двери прервал горькие Лехины размышления. Радостно, с облегчением оглянулся он на дверь.

На пороге стоял Ефимкин.

— Ты что, еще хочешь? — спросил Леха, не поднимаясь. — Гад такой…

— Водку давай, — мрачно произнес Ефимкин.

— А? — недоуменно спросил Леха.

— Я бутылку свою здесь оставил, — пояснил Ефимкин. — И закуску.