Эльфийская сага. Изгнанник (СИ) - Марлин Юлия - Страница 63

Мертвые устилали лагерь рваным ковром. В разинутых пастях посверкивали слюдяные клыки. В широко раскрытых стеклянных глазах читалось изумление. В искромсанных доспехах поблескивали золотисто-рыжие отсветы. Злобно хохотал ветер. Черные завесы высоких клыкастых гор отгораживали бледную луну и холодные звезды…

Среди разбросанной стали, доспехов, шлемов, обрубков рук, ног и голов медленно скользила высокая статная фигура. Будто огромная величественная птица, она плавно перелетала через разрубленные тела, стывшие в лужах алого масла, и вновь опускалась на землю. В руке отблескивал клинок — с отведенного в сторону лезвия капали густые черные капли. Габриэл пришел мстить. И он отомстил. Пять сотен черных гоблинов и их командир полегли после полуночи в предгорье Соленых Упокоищ не успев издать ни единого звука.

… Чиркнула сталь, рухнула охрана. Главнокомандующий, откинув полог, вошел в шатер и замер. Искалеченное тело друга поразило его до глубины души. Залитый кровью командор был распят на двух сколоченных палках. Низко опущенная голова покоилась на голой груди, спутанные волосы закрывали лицо, на совершено обнаженном теле не было живого места — один сплошной синяк, на ногах и руках не хватало пальцев, спину изрезали проклятьями.

— Дред, — прошептал Габриэл, медленно опускаясь на колени и закрывая лицо руками. — Прости. Прости меня, друг.

Командор прожил еще несколько минут. Он умер на руках бледного, как мертвец Габриэла, сжимавшего дрожащей рукой его изуродованную кисть.

— Пообещай мне… — хрипел Дред, исторгая изо рта кровь, — пообещай, что позаботишься о Селене и детях.

— Обещаю, — бесцветный шепот опустошенного горем парня застыл над умирающим эльфом.

Тканевые стенки шатра яростно трепал ветер. В углу дрожал догорающий факел — свет отблескивал в доспехах гоблинов, лежащих вниз лицом на пороге, вспыхивал серебром в рукоятях раскиданных мечей. Где-то далеко выли горные шакалы — извечные старожилы Соленых Упокоищ.

Командор вздрогнул в предсмертной судороге.

— Они искали тебя, чтобы убить… гоблины готовятся к войне… — кашель с кровью, — к большой войне… не только против нас, против всех…, - хрипы, кровавый кашель, — Габриэл, грядет мировая война… ты — наш главнокомандующий, ты не должен допустить войны… слышишь, не допусти вой-н-ы…

— Не допущу. Обещаю…

…Бронзовая дверь запахнулась с тягучим стоном, чтобы через секунду распахнуться и низринуть сознание умирающего Габриэла в новую пучину лютого и непреодолимого отчаяния. Молодой шерл сорвался в кромешный адский котел — он блуждал в царстве ночных кошмаров, в мире — без ориентиров и дорог. Воспоминания прошлого уродливыми бесформенными видениями перетекали одно из другого, ширились, как круги на мутной воде океанских вод, сжигали душу кострами проклятых языческих богов древности, губили тело изощренными пытками мстительных вражьих владык.

Тьма обволакивала живым водопадом и звала Габриэла, сына Бриэлона по имени. Боль и ярость сплелись единым комком, пробив сердце отравленной иглой. Безысходность наполнила разум ядовитым туманом, отобрала волю, осушила мужество, испепелила отвагу. Беззвучные тени, текшие рядом, зыбились меж завес долгожданного покоя и оживали; призраки прошлого распахивали глазища, протягивали когтистые руки, шептали голосами ушедших за закатный предел.

В этом мире время замерло, направления потеряли смысл. Жизнь стала глупым сном, который следовало забыть, отказаться, как от чрезмерной роскоши, оставить в прошлом, чтобы двигаться вперед. Тьма влекла очарованием покоя и безмятежной легкости.

«Возвращаться не зачем. Вспомни: мир живых сплошная чреда отчаяния, потерь и страданий, мир живых вечная борьба за право жить, дышать, идти избранным путем, мир живых череда бесчисленных потерь возлюбленных и друзей…»

Тьма, словно давний добрый друг ждала у камина с ароматным бокалом подогретого вина и улыбкой на ясных приветливых устах.

«Ты знаешь, Дитя Сумерек, мир живых — белая ледяная пустыня без надежды и без будущего. Так зачем возвращаться туда, где никто не ждет, где в избытке страданий и одиночества, где вынуждают наблюдать, как надежды обращаются в пепел, а прочный многовековой мир рассыпается прахом…», — слова тревожили душу, потчуя дурными снами, которые снами были только отчасти.

Тьма говорила. Тьма требовала сделать выбор. Тропу, ведущую обратно в смертный мир, затягивало туманом. Полоса бледного света отдалялась, тая последним лучом зимнего солнца на закате хмурого дня. Тропа, ведущая в обитель предков, взывала, протягивала руки и улыбалась тысячами светлых лиц родичей, давно переступивших Последние Врата.

Габриэл долго стоял на распутье… и все же свет победил.

* * *

От яркого блика, упавшего на лицо, темный эльф поморщился. Веки дрогнули, и он разлепил глаза — высокий потолок был разрисован живописными картинами, в углах сверкали вылепленные из меди украшения, окна светились в окружении роскошных драпировок.

Он повернул голову. В камине мерцали рыжие с лиловым огоньки. Роскошные занавеси из газа дрожали в дыхании морозных сквозняков. Блеклое осеннее солнце давно взошло, но в комнате все еще горели свечи. Сквозь цельные хрустальные витражи проникали косые слепящие каскады и с высоты карнизов проливались потоками расплавленного золота на ворсистый ковер, большой овальный стол и отблескивали в высоких резных спинках кресел.

Где это он? Попал в Арву Антре — вечную весну эльфийского народа? Вряд ли. Последнее, что помнил парень, как над ним склонился Брегон и что-то прошипел, а потом правую руку пронзила невыносимая боль, острая, как закаленная в кузне неразговорчивого кузнеца подгорная сталь. Габриэл дернул бровями, когда обнаружил перебинтованную правую ладонь, повязки на груди и левой руке; последней он почему-то не мог пошевелить. Жгучая боль бесщадно пронзила его тело: проклятье — рука оказалась сломана, как и большая часть ребер. Голова разламывалась, в ушах все еще стояли дикие крики тварей Стих Оргула, звон кандалов и смех конвоиров.

Темный эльф сделал глубокий вздох и сел. Мягкий плед опал. Грудь ожгло хлесткой, до одури болью. А еще что-то мелодично звякнуло. Габриэл покосился на ногу и понял, что прикован. Цепь обвивала щиколотку и утекала по полу к огромному стальному крюку, вбитому в камень четырьмя внушительными гвоздями. Его светло-голубые глаза сузились — интересно, роскошная тюрьма, в такую он прежде не попадал.

Из-за коридора слышались водопады женских и мужских голосов. За стенами шелестел ветер, где-то недалеко гулко бряцало железо, гоготали гуси и ржали кони. Сильный звучный голос кричал в шумную горную даль:

— Смена караула!

Дверь медленно поползла. В комнату вошел седой эльф с кувшином на белом подносе, но увидев очнувшегося Габриэла, раскрыл рот, как рыба, а потом неожиданно кинулся обратно с прытью юнца. Серебряный кувшин со звоном упал. По мраморным плитам потекла прозрачная лужица целебного нектара — сильно пахнуло горечью лимонника, эвкалипта и толикой волшебства.

Молодой шерл с недоумением проводил бежавшего и передернул голыми плечами — зябкий сквозняк налетел неожиданно и неприятно укусил рельефное тело. Черт возьми, где его одежда — из личных вещей на нем оставались только брюки, перехваченные широким поясом и драгоценное кольцо с гербом рода.

В коридоре взволнованно закричали, резко захлопали дверьми; воздух затянул тяжелый топот и лязг обнаженного оружия. Это к нему, понял Габриэл, и недобро усмехнулся. Но тут же поморщился — от боли в ребрах потемнело в глазах. Надо бы встать: встречать «господ» сидя, да еще полуголым, как-то не прилично. Но не успел он пошевелиться — в комнату влетело с десяток голов с клинками и копьями, среди них затесалось даже два лучника. В свете зимнего солнца наконечники стрел хищно сверкнули, а натянутая тетива завелась трелью луговых стрекоз.

Растолкав разномастную «сражу», а тут стояли и эльфы и орки и один оскалившийся огр с занесенным над головой топором, вперед вышел молодой одноглазый эльф. Судя по облачению, весть о пробуждении «врага» застала его не в стенах замка, а где-то на подходах, ибо он был облачен по-походному: в светлую рубаху и штаны, расшитое полукафтанье без застежек с широкими рукавами, высокие эльфийские сапоги и теплый, сотканный из белой шерсти плащ с узорным рисунком серебряной лилии; из-за его плеча виднелся лук и набитый стрелами колчан, пояс отяжелял прямой эльфийский клинок. С клинками Подземного королевства (славившимися на всю равнину Трион тугоплавкими сплавами) меч лесного, естественно, и близко не стоял, но все же, тоже был мастерки сработан; ножны украшала сапфировая крошка, а длинную рукоять — оковка из золота.