Ключи от рая - Борисова Виктория Александровна - Страница 12

— Иди спать, а то опять к бабушке отправлю!

Леша не возражал. Читать книжку под одеялом, вооружившись карманным фонариком, было гораздо интереснее, чем сидеть под присмотром ворчливой Серафимы Петровны, которая почему-то все время пыталась его накормить, повторяя: «Вон худенький какой! Мать-то твоя совсем за тобой не смотрит, до чего довела ребенка!»

Бабушка, конечно, была добрая, никогда не кричала на Лешу и не наказывала его, даже позволяла допоздна смотреть телевизор, но слушать ее бесконечные ахи и вздохи было неприятно. Леша никак не мог понять, почему она так жалеет его, словно он больной или калека.

Отец тоже вел себя странно. Из рейса он возвращался веселый, загорелый, пахнущий потом, бензином и дорожной пылью. Эти минуты Лешка любил больше всего… Отец подхватывал его на руки, поднимал высоко-высоко, почти к потолку, приговаривая:

— Ух ты, как вырос! Прямо настоящий мужик стал!

Потом он целовал жену, доставал подарки, долго мылся под душем, напевая: «Эх, дороги, пыль да туман…» — и, надев чистую рубашку, усаживался за стол. Валентина подавала мужу тарелку наваристого борща, и Сергей, разомлев от сытости и домашнего тепла, улыбался расслабленно и счастливо.

Но идиллия продолжалась недолго. Стоило отцу навестить Серафиму Петровну — миру и покою в семье наступал конец. От нее он возвращался совсем другим, даже лицом темнел. Они с матерью начинали ругаться, и бывало, что билась на кухне посуда, звучали сердитые, злые голоса, так что Леша за тонкой перегородкой вздрагивал и все старался натянуть одеяло на голову, словно пытаясь спрятаться. Отец начал сильно выпивать, и от него все чаще пахло перегаром и дешевым табаком. Теперь он уже не выглядел высоким и сильным: плечи сгорбились, походка стала неуверенной, и даже руки иногда дрожали, словно у старика.

Гораздо позже, уже став взрослым, Леша начал жалеть отца. Только тогда он понял, как тяжело ему было любить и жену, и мать, мучительно разрываясь между ними…

Отец погиб в аварии, когда Леше было десять лет. Утром он собирался в школу, мать торопила его, когда вдруг раздалась настойчивая требовательная трель дверного звонка. «Ну, кто еще там?» — недовольно ворчала она, открывая тугой замок. На пороге стояли Сан Саныч — начальник автоколонны, и Эдик — отцов напарник. Оба неловко переминались с ноги на ногу, Сан Саныч теребил в руках кепку, и лица у них были такие, что мать побледнела и отступила обратно в коридор.

— С Сергеем… что? — тихо спросила она.

— Такое дело… Не знаю даже, как и сказать. В общем, мужайся, Валя…

Похороны выглядели каким-то странным, ненастоящим действом вроде первомайской демонстрации. Только музыка была унылая и вместо флагов — венки из бумажных цветов. Хоронили отца в закрытом гробу, так что в Лешиной памяти он навсегда остался живым. Мать плакала, а Серафима Петровна выглядела на удивление спокойной. В черном платье и черной же кружевной косынке на голове она была похожа на колдунью из сказки.

— Все ты виновата! — бросила она невестке на прощание. — Ноги моей больше в твоем доме не будет!

Леша тогда так и не смог в полной мере осознать случившегося. Казалось, что папа просто уехал в очередной рейс и почему-то задержался дольше обычного. Он ждал, что откроется дверь — и он снова появится на пороге как ни в чем не бывало…

Мать горевала недолго. Вскоре она вышла замуж за дядю Юру — отцова приятеля, работавшего на той же автобазе. Наверное, он был мужик незлой, только очень уж недалекий. Любил рыбалку, смотрел футбол по телевизору, не пропуская ни одного матча и азартно болел за любимый «Спартак». Пасынка почти не замечал и лишь иногда, выпив рюмку после обеда, начинал поучать:

— Бросай ты свои книжки! Сидишь все, думаешь… Индюк думал, да в суп попал!

Зато отчим оказался на удивление оборотистым. Мотаясь по просторам необъятной Родины, из каждого рейса он привозил какой-нибудь дефицит, чтобы здесь, в родном городе перепродать его с пользой для себя. На зависть соседкам мать ходила в меховой шубке, поблескивая золотом в ушах и на пальцах, расцвела, похорошела и часто повторяла:

— Вот и раздышались мы! Наконец-то как люди поживем…

Когда в бывшем Советском Союзе задули первые ветры перемен, мать с отчимом открыли первый в городе коммерческий магазин. Теперь уже не нужно было больше дрожать от страха перед ОБХСС и статьей за спекуляцию и нетрудовые доходы.

— Перешли мы на легальное положение! — с усмешкой говорила мать.

Семья переехала в новую просторную квартиру, появилась и полированная мебель, и ковры, и даже финская сантехника. Отчим с матерью как-то сразу стали очень важными людьми в городе — с ними все здоровались, спрашивали, как дела…

Соседские пацаны Леше завидовали, но его все эти перемены не особенно радовали. Он-то мечтал совсем о другом! Одна мысль о том, чтобы остаться в родном городе и жить, как все, постепенно погружаясь в обывательское болото, приводила его в неописуемый ужас.

Отчим и Лешу пытался приспособить к торговле.

— Нечего парню дурью маяться просто так! Делом надо заниматься, узнает тогда, как копеечка достается… — часто повторял он.

Леша отнекивался, как мог: то заболел, то в школе много задают… Стоять за прилавком, считать выручку и следить за товаром было противно и унизительно.

Леша закончил восьмой класс, когда в семье случилось прибавление — родились сестрички-близнецы. В доме сразу стало тесно и шумно. Даже почитать в тишине или уроки сделать как следует — проблема. Леша страдал, но терпел. Он старался как можно реже бывать дома и учился как одержимый.

У него появилась цель — закончить школу, уехать в Москву, поступить в университет и в родной город больше не возвращаться. Казалось, что преодолеть этот рубеж — самое важное, и если он не сможет сделать это сейчас, то в жизни все пойдет наперекосяк, неправильно.

Перед выпускными экзаменами он так волновался, что почти перестал спать — все готовился. Иногда ему казалось, что внутри у него стальная пружина, которая сжимается все сильнее и сильнее… И рано или поздно сорвется.

Так и вышло. Перед экзаменом по математике Леша почему-то очень сильно нервничал. Именно математику он не особенно любил… Умом он понимал, что тревожиться не о чем, материал он знает хорошо и задачки щелкает, как орехи, но все равно никак не мог успокоиться. Ему казалось, что он непременно провалится, его выгонят из школы с позорной справкой вместо аттестата, и что будет дальше — лучше не думать. Он даже спать лег раньше обычного, но долго ворочался в постели, хотя и знал, что завтра вставать рано и надо выспаться.

Среди ночи Леша вдруг проснулся весь мокрый от холодного липкого пота. Темный ужас накатил на него, словно волна, накрыл с головой, так что он почти не мог дышать. Его трясло так, что зуб на зуб не попадал, сердце бешено колотилось в груди, но еще хуже было осознание собственной ничтожности и бессилия. Сам себе он казался таким глупым, никчемным, что хотелось просто провалиться сквозь землю, исчезнуть, перестать быть…

Осторожно, стараясь не шуметь, Леша пробрался в ванную, чтобы умыться. Склонившись над раковиной, он долго плескал в лицо ледяной водой, потом случайно бросил взгляд в зеркало… И тут же позабыл обо всем на свете.

В зеркале он увидел чужое лицо. Не было в нем ничего страшного или отталкивающего — просто молодой парень, может, лет на пять-семь старше Леши, даже немного похож на него… Таким, наверное, мог бы быть его старший брат.

Пугало другое. В ванной горел яркий электрический свет, но лицо в зеркале выступало из кромешной темноты. Казалось, что из белой овальной рамы открывается бесконечно длинный тоннель, уходящий в бездну. Стоит сделать шаг вперед, протянуть руку — и он окажется там, откуда возврата уже не будет…

Происходящее напоминало какой-то дикий, нелепый ночной кошмар, из тех, когда хочется закричать и проснуться, чтобы потом вздохнуть с облегчением: слава богу, все хорошо, и мир остается на своем месте, но какой-то частью сознания Леша точно знал, что это не сон. Пустота непостижимым образом притягивала его, и он стоял, словно завороженный, не в силах сдвинуться с места.