Ключи от рая - Борисова Виктория Александровна - Страница 4

Вот девушка присела на скамейку, достала пачку сигарет и зажигалку. Черт, не горит! Она чиркала снова и снова, но безуспешно.

— Девушка! Можно вам помочь?

Маленький огонек осветил строгое бледное лицо с тонкими чертами. Девушка торопливо прикурила и только потом посмотрела на незнакомца. Короткая, почти под ноль, стрижка, челюсть шире лба, кожанка чуть не трескается на крутых плечах, золотая цепь поблескивает на шее… «Бандюган, не иначе», — равнодушно подумала она. Впрочем, это уже не имеет никакого значения.

— Поздновато гуляешь, красотуля! Может, проводить? Или ко мне поедем?

Девушка не удостоила докучливого кавалера даже взглядом, лишь коротко бросила:

— Отвали.

— Да ты… — возмутился было парень, но, посмотрев в ее лицо, белое и неподвижное, словно маска, заглянув в пустые глаза, вдруг почувствовал себя так, будто на него пахнуло холодом. Да не просто холодом — могилой… Ну ее, припадочная какая-то. Мало ли что выкинет! Засунув руки в карманы кожанки, он зашагал прочь и скоро исчез в темноте.

Девушка даже не обернулась в его сторону. Она курила жадно, взатяг, словно это сейчас было для нее важнее всего на свете. Когда сигарета догорела до самого фильтра и маленький огонек погас, она отбросила окурок в сторону, но с места не поднялась. Устала, ноги гудят… Умом она понимала, что время уже позднее, еще немного — и метро закроется, а потому надо встать и идти, возвращаться к себе «на квартиру» (она даже в мыслях никогда не называла домом комнату в коммуналке, где коридор заставлен всяким хламом, штукатурка падает на голову и вечно пахнет то кошками, то вчерашними щами). Даже там она живет на птичьих правах, и не сегодня-завтра придется освободить жилплощадь (вот еще одно очень подходящее слово!), но это все ерунда, глупости! Трущобная богема неприхотлива в быту. Если есть где спать и куда повесить гитару — то все не так уж плохо. Другое дело, что там ее никто не ждет, и потому возвращаться в эту постылую конуру совсем не хочется.

Если честно, то и родной дом вряд ли был намного лучше этого убогого обиталища. Марина родилась в далеком городке за Уралом, выросшем вокруг крупного горно-обогатительного комбината. Все его жители были так или иначе связаны с ним и кроме как «кормильцем» родной завод не называли. Маринины родители тоже трудились там. Папа был теплоэнергетиком (Маринка в детстве никак не могла выговорить это длинное и сложное слово), а мама — инженером промышленной вентиляции.

Семья жила небогато, но весело. В доме часто собирались друзья. Мама пекла пироги и печенье «поцелуйчики», на столе появлялась бутылка красного вина — одна на всю компанию, но и этого вполне хватало. В воздухе висел сигаретный дым, гости спорили до хрипоты и пели под гитару, а маленькая Маринка терла слипающиеся глаза кулачком и все не хотела идти спать, как мама ни уговаривала.

Она и сама не помнит, когда впервые взяла гитару в руки. На ее прикосновение струна отозвалась глубоким и чистым звуком, и девочка испытала странное чувство восторга и ужаса одновременно. Это было почти чудо! Тронь — и запоет…

С тех пор гитара стала ее неразлучной спутницей. Девочка пошла в музыкальный кружок при заводском клубе и старательно осваивала нотную грамоту. «Мариночка у нас способная, — говорила мама, — ей надо в институт культуры поступать. Вот соберемся с деньгами и пианино купим!»

Не собрались. Хотя Марина действительно оказалась способной… Гитара в ее руках словно становилась чутким живым существом, отзываясь на каждое движение длинных и гибких пальцев. Вскоре она и сама стала сочинять стихи, аккуратно записывая их в школьную тетрадку, и подолгу подбирала музыку…

К пятнадцати годам девушка превратилась в настоящую красавицу. Куда только девался неуклюжий подросток, «щенок о пяти ногах», как шутливо говорила мама! Стройная точеная фигурка, волосы падают на плечи иссиня-черной смоляной волной, а глаза совсем светлые, почти прозрачные… «Девка-то как писаная выросла!» — судачили соседки. В любой компании Марина стала настоящей звездой, лихо исполняя песни Высоцкого и «Поворот» модной тогда «Машины времени». Парни заглядывались на нее, но она словно бы не замечала их, живя в собственном мире. Там были музыка и стихи, любимые книги и мама с папой, кошка Матрена…

А главное — ожидание и предчувствие будущего. Так еще не раскрывшийся бутон терпеливо ждет того момента, когда ему суждено будет стать прекрасным цветком.

И все бы хорошо… Только вот мама вдруг стала какая-то грустная, бледная, жаловалась на слабость и головную боль и подолгу лежала в постели. Поначалу казалось, что она просто устает на работе, и Марина, как могла, старалась помогать по дому, чтобы дать ей отдохнуть.

Для всей семьи начался настоящий ад. Больница, бесконечные обследования, врачи, прячущие глаза, операция, долгое, мучительное лечение… Но все это не помогло. Мама слабела с каждым днем. К концу она сама на себя стала не похожа — высохшая тень с тихим шелестящим голосом, косыночка на лысой голове… Волосы выпали от химиотерапии, под глазами залегли черно-синие тени, и не верилось уже, что совсем недавно эта женщина смеялась, пела, наряжалась и пекла печенье. Казалось, что за эти страшные, черные два года она исстрадалась и измучилась настолько, что и сама хотела, чтобы все это поскорее кончилось.

«Ах, мама, мама, зачем ты ушла так рано?» Ее не стало в тот год, когда Марина закончила школу. Мела февральская метель, на улицах лежали сугробы, но мама почему-то вдруг немного приободрилась и даже заговорила о том, что хотела бы сходить в лес и увидеть, как зацветут ландыши. «Мне бы только до весны дожить!» — повторяла она, и на бледных запавших щеках появлялся слабенький, но живой румянец. Марина поверила в чудо, и они с мамой подолгу сидели, рассматривая старые фотографии, мечтали, строили какие-то планы…

Но до весны мама так и не дожила. Она умерла в промозглый и ветреный мартовский день. С неба падали хлопья мокрого снега, а Марина с отцом, обнявшись, шли домой из больницы и плакали. Казалось, что все кончено и весна теперь уже больше никогда не наступит…

А время шло, и надо было как-то жить дальше. Впереди были выпускные экзамены, но вместо того, чтобы заниматься, Марина уходила на берег реки и подолгу сидела, глядя на серебристую гладь. Словно сами собой в голове складывались слова и нанизывались на мелодии, словно бусины на нитку…

Ты возьми меня, река,

Душу грешную,

Утоли мою печаль

Безутешную,

Утопи мою тоску

В темном омуте,

Вспоминайте вы меня,

Да не вспомните…

Странные получались песни — не то языческие заговоры, не то молитвы. «Ни черта не понятно, но круто!» — говорили друзья. Все чаще и чаще ее просили петь свое, и Марина пела. В такие моменты ей казалось, что душа улетает куда-то далеко-далеко, голос сливается с гитарным ритмом в одно целое и даже горе отступает ненадолго.

Домой теперь она не спешила — после смерти мамы там стало пусто и холодно. Друзья после похорон почти не наведывались, а на столе вместо красного вина все чаще появлялась бутылка водки.

Отец пил в одиночестве и все смотрел перед собой прозрачными детскими глазами, словно не понимая, где он и что происходит. Марина видела, что он все глубже погружается в алкогольный дурман, но помочь ему не умела. Да и чем тут поможешь?

Сроки подачи документов в институт культуры Марина пропустила и зачем-то поступила в местный политех на отделение тяжелого машиностроения. Всего одного семестра ей оказалось достаточно, чтобы понять, что инженера из нее не выйдет.

Зато в институте появились новые друзья из ансамбля политической песни «Но пасаран». Вместе они ездили по городам и весям, выступали где придется — в сельских клубах, а то и вовсе под открытым небом. Программа была отработана хорошо: сначала что-нибудь про борьбу за мир и солидарность, а уж потом — что душа просит.