Планета FREEkoв. Зарождение (СИ) - Горина Юлия - Страница 47

Марию Гиленсон увидел издалека. Она вышла на крыльцо главного входа, зябко обнимая плечи, и, кажется, что-то сказала стоявшему у дверей секьюрити. Очень худая, высокая, в белом медицинском костюме, напоминающем пижаму.

Когда Александр Моисеевич подошел ближе, Мария с вызовом вскинула голову, как норовистая лошадь, и, скрестив руки на груди, крикнула ему:

— Алекс, ты можешь хоть немного ускориться? Я уже замерзла тебя ждать!

Он проворчал что-то себе под нос, но тем не менее зашагал заметно энергичней.

Пропустив Гиленсона внутрь, Мария поднялась по лестнице, подошла к еще одной запертой двери, подставила лицо сканеру.

— Теперь ты, — скомандовала она, и Александр Моисеевич подчинился.

Створки бесшумно раздвинулись, и Гиленсон оказался в сером длинном коридоре с дверями, расположенными по обе стороны. Пахло едой.

— Сюда, — сказала Мария, стремительным шагом направившись направо по коридору. — Здесь моя квартира, проходи.

Над входом также торчала камера. Да и внутри квартиры, напоминавшей лаконичностью обстановки больничную палату, помигивали огоньки.

Гиленсон присвистнул.

— Я что-то не понял. Ты у нас стала народным достоянием, или мир наконец осознал, при каких условиях содержания ты перестаешь быть опасной для окружающих?

— Очень смешно, Алекс. Как будто ты до сих пор не знал, что я работаю над серьезным проектом. Да, камеры у меня повсюду, за исключением туалетной комнаты. И я на это пошла совершенно осознанно. Потому что у меня есть цель, Алекс. Объяснить, что это такое?

Гиленсон вздохнул.

— Слушай, если ты меня позвала для того, чтобы поскандалить — я лучше пойду.

Мария шумно выдохнула.

— Ладно, хорошо. Ты прав. Давай-ка присядем.

Она указала ему на стул, а сама присела на край узкой казенной кровати, застеленной пестрым домашним пледом.

— Ты ведь знаешь, о чем я хочу поговорить? — спросила Мария, буравя бывшего мужа пристальным взглядом.

Гиленсон прокашлялся.

— Ну, во-первых, Ждана для меня не «что», а «кто»...

Мария подкатила глаза.

— Алекс, прекрати! Это сцена для трагедии, а ты у нас теперь выступаешь в другом амплуа.

— Стесняюсь спросить, и в каком же?

— Ну, судя по всему, ты у нас теперь комик, — отчеканила Мария, глядя на Гиленсона уничтожающим взглядом. — По крайней мере именно так я воспринимаю твои дуэты с этим красным попугаем. Что ты делаешь, Алекс? Чужие люди взахлеб обсуждают тебя, меня, нашего несчастного ребенка, сладострастно ворошат наше нижнее белье! Как ты мог опуститься до такого? Превратить нашу личную трагедию в сетевой мем — это низко, неужели ты не понимаешь? Допустим, тебя не волнует, как скандал повлияет на мою жизнь и карьеру, но чем такого заслужила Ждана? — блеснула глазами Мария.

— Удивлен, что ты еще помнишь ее имя, — жестко осадил ее Гиленсон.

Мария вспыхнула.

— Не смей так говорить. Она — моя боль, мой ребенок — и только мой! Ты вообще не хотел, чтобы она появлялась на свет, или ты забыл? Что же теперь вцепился в нее клещом?

Гиленсон фыркнул.

— Твой, значит. И когда, интересно, в последний раз ты видела своего ребенка? В прошлом году? Или позапрошлом? И это при том, что ты целыми днями находишься в пятистах метрах от нее!

Мария некрасиво осклабилась и демонстративно рассмеялась.

— Решил похвастаться, что ходишь вытирать ей сопли раз в неделю? Идеальный папаша, нечего сказать.

— Не тебе судить, — прошипел Гиленсон, невольно сжимая руки в кулаки.

— Только вот Ждана вряд ли в курсе, какой героический поступок ты совершаешь ради нее! — со злом выкрикнула Мария ему в лицо. — Скажу тебе больше — она вообще едва ли помнит твоего лица! Но ты, конечно, можешь сколько угодно уговаривать себя, что ты — хороший отец! А я, плохая мать, годами не вылезала из лаборатории. Я ночей не спала, чтобы найти решение, которое могло бы дать ей возможность прожить свою жизнь, как человек!

— А сейчас она кто для тебя, Мария?! — не выдержал Гиленсон и тоже сорвался на крик. На его глаза заблестели слезы.

— То же, что и для всех остальных, Алекс! Она — растение!

Лицо Гиленсона налилось кровью.

— Если ты еще хоть раз назовешь ее так, я тебя ударю!

Мария шумно выдохнула, помолчала. Стиснула тонкими пальцами без маникюра виски.

— Прости, я раскричалась... Это было неправильно. Давай попробуем услышать друг друга еще раз, ладно? Я действительно понимаю твои эмоции. Но у нас не та ситуация, чтобы щадить чувства друг друга, поэтому давай начистоту? Алекс, у нас есть дела поважней, чем пожирать друг друга. Мы должны ей помочь. Мы оба. И не думай, что мне легко даются эти слова... Пойми правильно...

Гнев Гиленсона утих. Он растер ладонью лоб, пригладил волосы не затылке.

Мария принялась теребить край своей кофты.

— ... Алекс, я ненавижу тебя. Глубоко и искренне, и мне даже порой кажется, что это мое чувство куда сильней и глубже, чем любовь, которую когда-то испытывала. Ты меня предал. Даже не так. Ты меня предавал...

Александр Моисеевич опустил голову.

— Я знаю, что ты имеешь в виду... Я... стыжусь тех слов, что сказал тебе тогда... — еле слышно проговорил он.

Мария усмехнулась.

— Какое откровение! — насмешливо отозвалась она. — Это не помешало тебе повторить их еще раз этому раскрашеному идиоту!..

Она испуганно замолчала, опасаясь, что опять разрушила едва установившееся перемирие. Но Александр Моисеевич только покачал головой.

— Это отчаянье, — искренне признался он упавшим голосом. — Я не знаю, что мне делать... Если бы я тогда остановил тебя, если бы... Но я был так зол на тебя!

Мария хмыкнула.

— Еще бы! Жена захотела родить ребенка — какова тварь! — с вызовом бросила она, но Гиленсон не поддержал перепалку.

— Я был не готов, — только и сказал он, грузно откидываясь на спинку неудобного стула. — Но ты не оставила мне выбора — потерять тебя... Я не мог потерять тебя. Я принял твое решение как каприз, заведомо уверенный, что это идеальное существо, которое ты спроектировала с доктором, мне будет безразлично... А когда она родилась... Беззащитная, хрупкая... Эти опухшие глазки...

Гиленсон замолчал, задохнувшись от накатившего воспоминания.

Мария вздохнула. Украдкой смахнула слезинку с ресниц.

— В любом случае, это все уже неважно... Алекс, позволь мне помочь нашей дочери. Я готова на все, лишь бы ты дал свое согласие.

Гиленсон сидел, закрыв лицо руками.

— Зачем ты только завела весь этот разговор...

Мария с вызовом вздернула подбородок, ее лицо выцвело, лишившись всех живых эмоций.

— В этом ты весь, Алекс. Закрыть глаза, спрятаться, убежать. Сделать вид, будто ничего не происходит — вдруг само рассосется. Вдруг кто-то примет решение за тебя? И если все разрешится, ты облегченно вздохнешь, а если станет еще хуже — ты сможешь без зазрения совести возложить вину на другого.

Александр Моисеевич дернулся, хотел было возразить — но слова почему-то застряли в горле.

Мария немного оттаяла.

— Извини. Я стала жесткой.

Гиленсон вздохнул.

— Я читал о твоей методике, еще тогда, в первый раз. Незначительные улучшения в случае успешного исхода — и бешеный процент возможной неудачи. Ты такую помощь хочешь ей оказать?

— Алекс, все изменилось. Я усовершенствовала методику: вероятность неблагоприятного исхода меньше трех процентов. Мы разработали специальную программу, в некотором смысле — самообучающаяся пластичная операционная система, которая сама будет выявлять нарушения нейронных связей и создавать искусственный аналог. Модули цифровой памяти позволят ей осваивать навыки в запредельные сроки, возможность обновлять данные в режиме онлайн сделает лечение максимально эффективным. Разве это плохо, Алекс? Наша девочка через пару лет могла бы догнать в развитии сверстников, научиться жить самостоятельно!

Александр Моисеевич поднялся, прошелся по комнате.

— У тебя есть что-нибудь выпить?