Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 55

Он схватил Гончарову за запястье и, приблизив лицо к ее лицу, быстро заговорил:

— Я считал, что должен быть сильным. Считал, что сила дает мне право распоряжаться жизнями тех, кто слабее. Но я ошибся… Я по-прежнему слабый и ничтожный. Карлик… Лилипут, недомерок. Это она меня так называла — недомерок! Я занял чужое место и теперь плачу за это. Я не верил ни во что, кроме силы и власти. Кто наверху — тот и прав. И что теперь? Мне страшно! Я не хочу умирать. Я не хочу! Не хочу! — он так сильно сжал ее руку, что она поморщилась. — Я должен жить хотя бы ради моей девочки, — голос Олега то поднимался до крика, то гас до едва слышного шепота. — Я знаю, кто хочет свести меня с ума. И убить. Но даже когда… — тут он запнулся, и взгляд его, напоминающий затянутое мыльной пленкой окно, немного прояснился. — Даже если этого человека не станет, ничего не изменится. Это те, кого я подчинил себе, чтобы не дать им подчинить себе… мне… меня, — Олег глухо застонал, все сильнее сжимая запястье Гончаровой. — Я не понимаю, что говорю… Нет, я понимаю! Я понимаю: это они мстят мне. Они приходят из прошлого, они шепчутся, смеются надо мной. Иногда… Иногда я вижу их. Во сне. И наяву. Их тени. Их лица…

Гончарова смотрела прямо перед собой, закусив губу. Когда Олег растеряно замолчал, она осторожно высвободила руку.

— Поедем, Олег Михайлович. Уже поздно. Вам надо выспаться. У вас есть что-нибудь успокоительное?

— Целая аптека, — его усмешка превратилась в судорожную гримасу.

— Примите обычную дозу, как вам назначили, и еще… половинку. Вам надо завтра на работу?

— Нет. Я могу туда вообще не ходить. Все равно!

— Тогда спите до упора. Пока спится.

— Я приду к вам, — словно в воду нырнул Олег. — Но не раньше, чем все кончится и Вика будет со мной.

— Желаю удачи!

Всю оставшуюся дорогу ни один из них не проронил ни слова. Олег уже жалел о том, что так разоткровенничался. Жалел о своих жалких словах. Он искоса посматривал на лицо Гончаровой, казавшееся в свете фонарей то мягким, растерянным, то жестким, ледяным. В ней совершенно необъяснимо сочетались мощная, неуправляемая сила — и слабость. Совсем как в нем самом. Звериным инстинктом он чувствовал эту слабость, и какая-то его жадная безумная часть стремилась напасть, растерзать, привычно насладиться властью — как горячей кровью из разорванного горла. Но тот же самый инстинкт чуял силу, чуял более страшного хищника, готового броситься первым при малейшей опасности. Олег должен был бы возненавидеть ее, но знал, что не может. Не может, потому что именно она способна ему помочь. Она нужна ему! А там… Там будет видно!

На этот раз «малый совнарком» заседал в урезанном составе: Логунов, Зотов, Малинин и примкнувший к ним из соседнего кабинета Саша Кондратов. Все началось банальным чаепитием, во время которого Зотов в лицах изображал, как он в поисках Гончаровой обзванивал всевозможные медицинские заведения. Малинин и Кондратов в свою очередь поведали, какой цирк-шапито на колхозном поле — то есть на пустыре — приключился вчера вечером. Замученный семейными проблемами Логунов молча смотрел в окно, спрятавшись за огромной кружкой с мерзкой лиловой рожей по одну сторону от ручки и надписью «Ванька — БАРМАГЛОТ!» по другую.

— Что это с ним? — улучив момент, шепотом спросил Костю Кондратов.

— Точно не знаю, — дипломатично уклонился тот. — Ушел из дома, живет у меня пока. Кризис.

На самом деле и Костя, и Алексей прекрасно знали, в чем дело. Еще весной Иван до полного умопомрачения увлекся девушкой, проходившей свидетельницей по делу об убийстве нескольких молодых женщин. Ничего из этого сумасшествия не вышло, он расстался с Женей, из дома ушел и скитался от одного приятеля к другому. А самым ужасным было то, что скоро выяснилось: Женя и была тем самым маньяком-убийцей. При задержании она покончила с собой. Пережив все это, Иван оказался на распутье. Он очень любил семилетнюю дочку, скучал по ней, да и к жене не прочь был вернуться, но не знал, как это сделать.

Бобров нагрянул внезапно. Он не стал открывать дверь кабинета ногой, равно как скребстись в дверь и просовывать в щель лысину. Просто вошел и остановился, оглушенный хохотом Зотова, который сидел к двери спиной и смаковал рассказ Кости о том, как некий гопник чуть было не отправил на тот свет заказчика.

— А теперь еще раз и сначала, — Бобров по-дирижерски взмахнул рукой и уселся за стол угнездившегося на подоконнике Костика. — А то про ваш вчерашний… кордебалет уже вся управа шумит, один я ни черта не знаю. Как бы начальник!

— Так вас же не было. С начала, говорите? — состроив идиотскую мину, переспросил Костя. — Или с конца?

— Личность?

— Мостыренко Владислав Владимирович, 70-го года рождения. Рыбацкий проспект, дом 5, квартира 12. Это прописка, а живет на Лесном у подруги, некой Судариной Елены Львовны. Бывший прапорщик, в Чечне был снайпером. Уволился в 95-ом, какое-то время болтался без дела, поработал охранником в обменнике. Ну… и вот.

— Гут! — довольно улыбнулся Бобров. — Наблюдение?

— Денно и ночно.

— А вот теперь сначала.

Костя снова начал живописать ужасы наружного наблюдения в мокрых кустах, жаловаться на отсутствие памперсов и на технический отдел, зажавший прибор ночного видения.

— Мы что, кошаки, впотьмах видеть? — возмущался он. — Даже луны не было. И вообще, все через задницу. Думали как? Клиент выходит, мы даем по рации сигнал, за ним идет первая группа, а за киллером потом вторая. А вышло… Ну, в общем, как всегда. У Бурова что-то там по дороге в моторе полетело, а замены не нашлось. Так что пришлось заказчика с миром отпустить.

Выпалив все это на одном дыхании, Костя остановился, чтобы набрать побольше воздуха для нового залпа. Взъерошенный, с горящими глазами и щеками, он напоминал молодую гончую перед охотой. Кондратов, будучи всего на год старше, выглядел рядом с Костей солидным дяденькой.

— Ну вот, выходит этот клоун из будки, и тут откуда ни возьмись появляется некий уголовный элемент размером с быка и берет его, что называется, на гоп-стоп. А потом собирается, в натуре, прирезать. Клиент блеет, как овца, тут появляется еще кто-то, то есть уже четвертый, нет, пятый, делает быку мгновенный рауш-наркоз и смывается… Клиент в ступоре, потом очуховался, заорал и удрал. Через пару минут из кустов выскочила баба и побежала за ним.

— Баба?

— Сто к одному. Ну вот, мы сидим, ждем у моря погоды. Час сидим, два. Жрать хочется… Думали, что киллер смылся. Посмотрел на всю эту ораву и домой подался, баиньки. Только хотели уходить, кусты зашевелились, мужичонка в маске вылез. Тогда уже луна светила, не хуже фонаря. Зашел в будку, покопался там, вышел и опять в кусты. По рации передали: повели. Ну, мы вылезли и тоже домой пошли.

— А бык? — спросил Бобров, протирая очки большим носовым платком в сине-белую клетку.

— Отправили за ним наряд. В машине оклемался. С утреца ребята его попинали и отпустили. Что с него взять? Ну «ролекс», ну, «ротманс», бумажник, кольцо обручальное. На голубом глазу говорит: мое! Потерпевшего-то нет.

— Кто таков?

— Да так, шакаленок. Качок.

— А в бумажнике что?

— Пятьсот баксов и три тысячи с мелочью. Ни визиток, ни кредиток. Без особых примет. Кто вырубил, даже заметить не успел. Мелькнуло что-то черное, говорит.

— Все равно надо было его к нам тащить, — нахмурился полковник. — А вы из куста вылезли и обрадовались — свобода!

— Вы бы там посидели, Пал Петрович, — обиженно пробурчал Костя.

— А я не сидел! Я, Константин Сергеевич, однажды полночи в болоте просидел по самые уши, как бегемот. В апреле месяце. И пошевелиться не мог. Шевельнешься — или засосет, или засекут. А в 74-ом… Ну, это неважно. Киллер на крючке — уже неплохо, лишь бы не сорвался. Иван, что у вас?

Вместо Логунова ответил Алексей:

— Гончарова нигде не значится. Есть одна бабулька, шестьдесят лет. В Московском диспансере работает. Но это явное не то. Она там двадцать какой-то год работает. А Свирин вчера от наружников ушел.