Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 8

Они долго еще сидели на бутылкой и рассуждали о спасении цивилизации и мировом разуме, жонглируя словами и восхищаясь своим несравненным интеллектом. То ли от жары, то ли от дискуссии Дима вдруг почувствовал себя невероятно пьяным. Пришлось звонить зицпредседателю Грише и просить доставить свое директорское величество по месту проживания.

Алексей Викторович с наслаждением вдыхал пряный лесной воздух. Сейчас он напоминал себе подростка, тайком смакующего аромат «Момента», или беременную женщину, которую неудержимо тянет нюхать креозот. Его личным, персональным наркотиком был лес. Грибы! Сам Алексей Викторович есть их не так чтобы уж очень любил. Разве что груздик соленый под водочку. Зато он любил сам процесс «охоты». Встать рано-рано, когда солнце еще только начинает выглядывать из-за горизонта, а над озером висит густой туман. Войти в лес — сумрачный, суровый, настороженный, в тысячный раз пройти по знакомым местам, здороваясь с привычным, отмечая новое: вот здесь лось ходил, а тут ручей совсем подмыл дерево. Видеть, как постепенно лес светлеет, начинает играть в солнечных лучах, как ложится на моховой ковер муар бликов. Сесть на пенек, съесть нехитрый завтрак, послушать, как гудят на ветру корабельные сосны. Всего этого достаточно, чтобы почувствовать себя счастливым. А ведь еще грибы…

Есть сумасшедшие кошатники и собачники, альпинисты и садоводы, а Алексей Викторович был сумасшедшим грибником. Последние двадцать лет он все отпуска и летние выходные проводил только на даче в Лемболово. Грибы приносил из леса всегда. Даже тогда, когда коллеги по цеху выносили дружный вердикт: грибов нет. Открывался сезон пригоршнями лисичек и колосовиков в июне, закрывался ведрами груздей и волнушек в октябре. Он никого не допускал до своей добычи, все делал сам: сортировал, чистил, сушил, солил, мариновал. А потом с удовольствием смотрел, как другие едят его грибочки.

Сегодня он вышел из дома рассветом. Накануне вечером прошел дождь, с деревьев капало. Небо хмурилось, но муравьи работали во всю, значит, в ближайшие часы непогоды можно было не опасаться.

Грибов было много даже в Ближнем лесу, вдоль и поперек истоптанном многочисленными дачниками. Корзина быстро наполнялась. Алексей Викторович решил, что жадничать не будет и в Дальний лес, за Чертово болото, не пойдет. Напоследок он захотел обойти несколько своих заповедных местечек, куда обычные грибники никогда не заглядывали — то ли ленились, то ли не допускали мысли, что там может что-то вырасти.

Сырая скользкая яма подарила семейку маслят, в невероятно густом молодом ельнике, где пробираться можно было, лишь нагнув голову и прикрыв лицо рукой, притаились два белых. В остальных «тайниках» на этот раз ничего не было. Оставался лишь один, дорога как раз шла мимо него.

Алексей Викторович вышел на поляну, которую пересекала грунтовка, делившая Ближний лес надвое. В солнечную погоду здесь было нереально, фантастически красиво: высоченные могучие сосны и ковер цветов по одну сторону дороги, по другую — ровная, как газон, лужайка, окруженная одними только березами. Здесь часто устраивали привалы и пикники, были даже место для кострища и яма для мусора.

За мусорной ямой начинался непролазный березовый «подшерсток», скрывающий фундамент давным-давно сгоревшей финской мызы. Судя по останкам, мыза была не из бедных. У дальнего угла фундамента росла молодая осина, а прямо под ней большие лесные муравьи построили настоящую пирамиду Хеопса — муравейник в человеческий рост. По цементным осколкам шла даже не дорога — настоящее муравьиное шоссе. Кто бы мог подумать, что под муравейником прячется грибница! Уже не раз Алексей Викторович осторожно вытаскивал из его подножья крепенькие красноголовые подосиновики.

Продираясь сквозь заросли, он вдруг почувствовал странное беспокойство. Показалось, что солнце вдруг спряталось за тучу, но ведь и солнца-то никакого на небе не было! Ему вдруг расхотелось заглядывать в муравейник, но привычка доводить начатое до конца взяла верх.

Алексей Викторович раздвинул ветки, вышел на каменный пятачок с проросшей сквозь трещины травой и замер. Величественное муравьиное сооружение напоминало кучу мусора. Словно на муравейник бросили что-то большое и тяжелое. Муравьи старались изо всех сил, но вернуть своему жилищу первоначальную красоту пока не смогли.

«Вот же варвары! — вздохнул Алексей Викторович, подходя ближе. — Такой дворец испортить!»

Тут он почувствовал, как остатки волос под кепкой в буквальном смысле слова встали дыбом, а все обитатели муравейника будто в один миг переселились ему на спину.

Из-под тонкого слоя хвои, сучков и травинок выглядывал застывший в безмолвном крике предсмертного оскала человеческий череп…

Дима припарковал служебную «Волгу», включил сигнализацию и вошел в подворотню. Как и подавляющее большинство старых питерских зданий, его дом в двух шагах от «Петроградской» был похож на загадочного принца, ставшего с возрастом только более изысканным. Но стоило войти под арку, принц превращался в безобразное до тошноты чудовище, как будто под парадным камзолом у вельможи оказалось ветхое, ни разу не стиранное белье. Он открыл дверь квартиры, в которой прожил больше тридцати лет — всю жизнь за исключением периода, проведенного на территории Анны. Как ни противно было смотреть из окна во двор-колодец (к этому Дима так и не смог привыкнуть), саму квартиру он обожал — несмотря на тараканов, стаями заползавших с черной лестницы, и отсутствие ванной. Квартира представляла из себя заднюю часть огромной десятикомнатной, ее отрезали от перенаселенной коммуналки специально для Диминого деда, известного архитектора, умершего в блокаду. От былого великолепия остались две большие комнаты, чуланчик, предназначенный когда-то для прислуги, и огромная кухня, угол которой удалось отгородить под душевую кабинку. Год назад Дима сделал евроремонт, но обстановку менять не стал, за исключением пары ветхих стульев, да на кухню приобрел гарнитур со встроенной техникой.

Он снял ботинки и лег на диван в гостиной, пробежался по каналам телевизора, выключил и закурил, стряхивая пепел в панцирь черепахи, стоящий рядом на журнальном столике. Настроение было просто ужасным. С утра приехал очень важный клиент, рекомендованный персонально Птицей. Клиент был разгневан тем обстоятельством, что его жену никак не могут выследить на предмет супружеской измены. В то, что жена абсолютно ни с кем не встречается, он поверить не желал. Кончилось все крупным скандалом, криками и угрозами. Криками Диму удивить было сложно, угроз он не боялся, а вот скандалов элементарно не любил.

Кроме того прошло уже две недели с того момента, как ему позвонил Валентин, а поиски Сергея, несмотря на все усилия, так и не сдвинулись с мертвой точки. Словно в воздухе человек растворился. Ольга звонила через день, и каждый раз Дима чувствовал себя крайне неловко, говоря, что новостей пока нет. При всем при том он, ругая себя во все корки, ждал ее звонков.

Но и сама Ольга, и поиски Сергея бередили душу, напоминая о том, что совсем не хотелось вспоминать. Он не врал, когда говорил, что не хочет ничего знать о бывших друзьях. Слишком много усилий пришлось приложить, чтобы загнать боль в самые дальние тайники души.

А дело было так. Когда-то давным-давно, в совершенно невероятной молодости Дима был до безумия влюблен в одну девушку, на которой собирался жениться. Любовь была взаимной, но так уж вышло, что Светлана предпочла Олега. Полностью разорвав отношения с обоими, он только через год узнал, что Света погибла. Спустя два месяца Дима женился на сокурснице Анечке, очаровательной кудрявой хохотушке. Что двигало им, было понятно: отчаянье, безысходность и надежда выбить клин клином — Дима и не скрывал этого, по крайней мере от себя самого. Но вот что заставило выйти за него замуж Анечку, имевшую богатейший ассортимент поклонников — это так и осталось для него загадкой. Вопрос о любви даже не стоял, разве что о вполне качественном сексе. Родители Димы были людьми хоть и не бедными, но и не настолько состоятельными, чтобы строить брак по расчету.