Немного волшебства - Нестерова Наталья - Страница 11

– Я же не прошу на бумажке доказательство теоремы Ферма написать! – обиженно пробурчал Антон. – Трудно вам сказать: есть оно или нет? Четыре века люди бьются!

– Да, – горько вздохнула мама, – некоторые так, сердешные, переживали, всё доказывали… На дуэли бились и даже самоубийством жизнь заканчивали.

– И как Ферма им на том свете в глаза смотрел? – Антон чуть не подпрыгнул от любопытства. – Совесть его не мучила?

Но мама умела ловко уходить от ответа про «на том свете» к фактам «на этом».

– Совесть! – махнула она рукой. – Ведь Поль Ферма судьей был. Илюша, в каком городе? Правильно, в Тулузе. Карьеру сделал, но не потому, что особо на службе убивался, а чума тогда свирепствовала, вот он и продвинулся.

– Поль де Ферма – величайший ученый! – гневно воскликнул отец.

– А кто спорит? – откатывает назад мама. – Я только хотела сказать, что священников провинившихся он на костер с удовольствием отправлял. Суд не затягивал, быстро приговор подписывал. Илюша, не нервничай. Тебе вредно нервничать. То есть уже не вредно, но…

– Папа! Одно слово! – умолял Антон. – Просто кивни. Ты видел доказательство?

– Илюша, помни, кому ты навредить можешь, – тихо напоминала мама.

Отец уже набрал воздуха, но горестный всхлип мамы отрезвил его. Отец нахмурился.

– Тебе никто не запрещает включить свой логический аппарат, – сказал он сыну. – Выводы, к которым может прийти один человек, не заказаны для другого.

– Ферма ошибся? – быстро и настойчиво спрашивал Антон. – Выдвинул гипотезу и не удосужился ее доказать? Розыгрыш? Такой миленький розыгрыш всего лишь на четыреста лет? Старикашка чуть-чуть пошутил, а мы корячимся?

Отец взял газету и сделал вид, будто читает. Мама сочла нужным оправдать гения:

– Конечно, у Поля имелись недостатки. Но можно отметить и достоинства. Рене Декарт не совсем прав, называя Ферма хвастуном. Ведь все другие теоремы на полях «Арифметики» доказаны. Ферма и Паскаль вывели правила, которым подчиняются все азартные игры и заключаемые пари.

– То есть они, святые угодники, могли озолотиться при жизни? – продолжил мысль Антон. – Но благородно не стали этого делать. А теперь на небесах грызут от досады ногти и исходят желчью?

– Где ж там желчь? – хмыкнула мама, вновь настроившаяся на педагогическую волну. – Мой мальчик, ты должен понять, что ты не можешь понять, а то, что поймешь, будет вредно для твоего развития.

– Еще раз! – попросил Антон. – Чего вредно понять?

– Чтобы тебе стало ясно, – медленно произнесла мама, – я приведу пример. Ты, маленький мальчик, спрашиваешь, откуда берутся дети. Мы тебе правдиво, но конспективно объясняем суть. Ты же начинаешь выпытывать интимные подробности процесса. Их знание может нанести большой вред твоей психике, исковеркать дальнейшую жизнь.

– Мама! Я давно не маленький мальчик!

– А вот в этом мы позволим себе не согласиться. Правда, Илюша?

И принялась усиленно работать спицами – вязать вещь, которая, будто покрывало Пенелопы, не увеличивалась в размерах.

Иногда мама бормотала себе под нос:

– Особенно детишек маленьких жалко! То есть не их самих теперь, а родителей, особенно мамочек. Вот недалеко, на Третьей улице Октябрьского Поля, мальчонка от скарлатины умер. Мать второй месяц лежит безучастная. Отец, то есть муж, внешне как бы держится, а коронарная артерия у него не толще мизинца стала. Сердце в любой момент может отказать. Да и что надо? Просто прийти и сказать…

– Светлана Владимировна! – упрекает отец официальным тоном. – Не забывайтесь! Кто вы и кто ваш сын!

– Ой, молчу, молчу! – спохватывается мама.

– Значит, – допытывается Антон, – с того света можно легко устанавливать медицинские диагнозы и предсказывать будущее? Папа ребенка тоже скоро в ящик сыграет?

– Ты выражаешься вульгарно! – пеняет мама. – Следи за своей речью!

Словом, их разговоры ничем не отличались от прежних бесед, за исключением маленькой детали – главными фигурантами были покойники. Информацию, которую Антон получал от мамы и отца, была не уникальной, спрятанной за семью печатями, и легко отыскивалась в простых земных книгах.

К родителям Вити Федорова Антон пошел без маминой подсказки. На вопрос «зачем?» Антон не смог бы внятно ответить. Не волю же покойника, по телефону названивавшего, хотел выполнить! Да и ни о чем конкретно погибший не просил.

Дом – близнец дома Антона. Даже пахнет так же – воспоминанием о стойких ароматах времен отсутствия кодовых замков. Теперь чисто, моют, но несет неистребимым старым кошачьим туалетом.

Антон медленно поднимался по ступенькам. Двадцать лет здесь не был. Детство! Вот на этой площадке они впервые презерватив исследовали. Брезгливо держали двумя пальцами и обсуждали этапы натягивания. Надпись на стене закрашена, но прочитать можно: «Антон плюс Даша равняется лав». Какая Даша? А ведь сам писал. В этом углу Витьку после кубинского рома так тошнило, чуть желудок наружу не выскакивал. Они, сами нетрезвые, до двери его дотащили, позвонили, хотели с рук на руки передать, а Витя шага не смог сделать, рухнул сломанной куклой под ноги мамы. Они почему-то испугались и бросились наутек вниз по лестнице.

Нет Витьки. Утонул. Глупая, нелепая смерть. Или есть в ней какой-то смысл? Посланцы с того света неплохо выглядят, на горемык и страдальцев не похожи.

Антон смутно помнил маму Витьки, но никогда бы не узнал ее в лежащем на кровати маленьком скелетике, обтянутом кожей. Антон присел на стул рядом, его колени упирались в столик, заставленный батареей пузырьков с лекарствами. В проеме двери маячила хмурая женщина, открывшая на его звонок. У нее Антон уточнил имя матери Витьки – Анна Викторовна. Конечно.

– Антошенька! – астматически задыхаясь, радовалась старушка. – Заглянул проведать! Вот спасибо! Сколько же мы не виделись? Наверное, года три?

Если быть точными – семнадцать лет, но Антон согласно кивнул.

– Я тебя помню совсем маленьким! Люда, Люда! – позвала она. – Принеси Витенькины школьные фото. Это невестка моя, жена старшего сына, – пояснила Анна Викторовна.

Она взяла дрожащими руками большую фотографию выпускного класса, где все они, ученики и учителя, были сняты по грудь и заключены в овалы (теперь Антону это напоминало снимки на кладбищенских памятниках), овалы шли в несколько рядов друг над другом.

– Вот ты! – Анна Викторовна показала на другого мальчика.

– Верно, – подтвердил Антон, чей портрет располагался тремя рядами ниже.

– А вот Витенька мой! – Анна Викторовна не ошиблась.

Костлявым пальчиком гладила снимок, хотела всплакнуть, поджала губы, но слезы не пролились. Слишком велика радость от нечаянного визитера.

Антон видел, что из нее вытекла почти вся жизнь. По капле, ручейком или прорвавшейся плотиной озеро теряло воду, и сейчас осталась небольшая лужа. Но и в этой луже заиграла вода, легкие волны пробежали по поверхности.

– Как ты? – спросила Анна Викторовна. – Семья, детки?

– Всё как у людей.

– Родители живы-здоровы?

– Они в полном порядке. – Тут Антон, кажется, не соврал.

Он стал вспоминать детство, их проказы – невинные, не способные оскорбить материнское ухо. Анна Викторовна кивала, делала вид, что всё помнит. Хотя на самом деле погибший сыночек жил в ее памяти беспомощным младенцем и крохой, делающей первые шаги. Антон терпеливо выслушал рассказы про то, как Витенька не любил ходить на горшок и до пяти лет требовал пустышку.

Невестку их мирная беседа, очевидно, успокоила, Антон уже не казался подозрительным типом. Она вошла в комнату, накапала в стаканчик лекарства, протянула свекрови:

– Вам, мама, вредно нервничать! Выпейте! Я в магазин пока схожу.

Удалилась она вовремя, Антон смог перейти к делу:

– Анна Викторовна! Со мной в последнее время такая петрушка… Словом, Витя мне снится… Почти каждую ночь.

– Правда? – обрадовалась, словно речь шла о телефонном общении. Впрочем, так ведь и было. – Что же он говорит, мой мальчик?