Твое имя - Платунова Анна - Страница 34

И Бьярн понял. Застыл. Приблизил свое лицо, пытаясь заглянуть в глаза.

— Мара… Что происходит? — голос растерянный, сухой, помертвевший. — Мара, не молчи…

Мара могла только открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыбка. Губы ее дрожали. Она опять все испортила! Не справилась! Подвела всех…

Бьярн, тяжело дыша, опустился рядом. Он ждал ответа и не сводил с нее глаз. Мара закрыла лицо руками, повернулась к нему спиной, свернулась клубочком.

— Какая… я… жалкая… — прошептала она сквозь прижатые к лицу ладони.

И вдруг почувствовала ласковое прикосновение его губ к своей спине, там, где ее пересекали полоски шрама. В этом прикосновении больше не было огня, только нежность.

— Моя любимая… Что же ты творишь с нами? Зачем?

Это оказалось последней каплей. Как Мара ни уговаривала себя, что должна быть сильной, но тут разрыдалась, будто испуганная маленькая девочка.

Бьярн все еще ничего не понимал и сам, кажется, испугался, но старался не показывать вида. Завернул ее в одеяло, посадил к себе на колени, прижал. Гладил по волосам и собирал губами слезинки с ее щек.

— Моя хорошая… Тихо-тихо… Ну всё…

Рыдания становились все тише, и вот уже Мара, обессилев, положила голову ему на плечо.

— Что происходит, птаха? — уже который раз за вечер спросил он. — Доверься мне. Мы вместе обязательно что-нибудь придумаем.

— Туман… — всхлипнула Мара. — Это не просто туман… Они нас не выпустят!

И, путаясь в словах, она рассказала о Шепчущих, которые пришли собрать дань. Это она, Мара, притянула их своими страхами — ей и расплачиваться.

Повисла тишина, прерываемая только дыханием и стуком сердца. Вот теперь и Бьярн увидит, что выхода нет, и сделает то, что должно…

— Обойдутся, — сказал Бьярн. — Я не стану этого делать.

Он коснулся ее лба горячими сухими губами.

— И как ты думаешь, я бы смог жить дальше, сотворив это с тобой? — голос на секунду стал жестким.

— Я думала…

— Хорошего же ты мнения обо мне, птаха!

Она сжалась, но Бьярн уже не злился на нее. Привлек к себе, укутал в объятия, Мара чувствовала его дыхание на своей макушке. Нестрашный, теплый, большой. Она уткнулась в его ключицу и чувствовала, как разжались ледяные когти страха: она снова могла дышать.

— Мы что-нибудь придумаем. До утра есть время…

Оба долго молчали. Мара начала дремать, пригревшись, когда Бьярн погладил ее по плечу.

— Птаха, я знаю. Это, возможно, сработает. Ты должна мне рассказать.

— Что рассказать?

— То, что ты так долго от меня скрывала. Уверен, это тоже страшно. Но тогда мы с тобой будем по одну сторону. Переживем это вместе.

— Так ты понял?

— Трудно было не понять…

Мара еще никогда ни одной живой душе не обмолвилась и словом о том, что произошло. Она верила, что удачно прячет свои чувства от посторонних глаз, а оказывается, всё как на ладони. Возможно, действительно пришло время поделиться с кем-то. Так пусть этим человеком будет Бьярн.

— Его звали Лейрас Айлири… — тихо-тихо сказала она, ведь до сегодняшнего дня клялась, что никогда больше вслух не произнесет его имени.

Весенний утренний лес наполнял птичий гомон. Пичужки радовались наступлению первого тепла, и тоненькая девушка, осторожно пробирающаяся по мягкой изумрудно-зеленой траве, тоже радовалась. Она знала, что это обманчивое тепло: зацвела черемуха, а значит, скоро снова похолодает, но пока солнышко приветливо и ярко светило сквозь ветви, наполняя все вокруг легким, искрящимся светом, и казалось, будто наступило лето.

Она поправила волосы, выбившиеся из-под повязки. Локоны растрепались и цеплялись за тонкие веточки. Подумала-подумала, сняла повязку, заплела пряди в косу, а потом и курточку расстегнула, завязала вокруг пояса. Вечно дедуля волнуется попусту. Не простудится она: жарко, аж парит.

Девушка присела рядом с кустиком неприметной травки — блеклые листочки, раздваивающиеся на конце. Погладила, а потом аккуратно срезала и положила в корзинку, перекинутую через руку. Дедуля будет доволен, увидев, сколько всего нужного она раздобыла сегодня утром. Трипутник — ну, этого добра везде довольно, у каждой дороги растет, несколько четырехлистников клевера — вот это уже куда более достойная добыча. А теперь еще звездчатка — от желудочной хвори отличное средство.

Поднялась на ноги, осмотрелась. Едва заметная тропинка, извивающаяся между холмиками, исхожена вдоль и поперек. Каждое деревце здесь знакомо, каждый цветок: родной лес, неопасный, спокойный. За все время, пока она жила у профессора Вигге, только пару раз появлялись шатуны, однако и тех она упокоила без малейших усилий. Да поселилась в подполе мелкая нечисть, которого они с дедулей прозвали Соседушкой. Но он никаких неприятностей не доставлял — возился, стучал, вздыхал, да иногда воровал молоко, забытое на столе.

Надо было возвращаться. Дедуля с утра ушел в деревню, а ей наказал прогуляться да собрать полезные травы. Обещал медовых сот принести. Девушка облизнулась и улыбнулась. Стыдоба-то. Совсем взрослая девица — шестнадцать лет, в Академию скоро поступать, а такая лакомка.

Она уже повернула назад, когда услышала за спиной треск ломающихся кустов и нечеловеческий рев. Вернее, в первую секунду он показался нечеловеческим, а потом она поняла, что все-таки именно человек воет от боли и ужаса. Она, помогая профессору Вигге, частенько слышала, как здоровенные мужчины могут кричать от боли. Кому-то требовалась помощь, поэтому она колебалась не дольше секунды. Она ведь не может уйти и бросить человека в беде.

Побежала на крик, но, заметив человеческие фигуры, сначала притаилась за кустами, прислушиваясь.

Семеро мужчин. Один лежит на земле, ухватившись за ногу, и воет, крутится от боли. Двое принялись было поднимать его, подхватив под руки, но не удержали. Шестеро, видно, деревенские парни — к таким она привыкла. Одежда простая, бороды лопатами, нестриженые вихры торчат во все стороны. А один…

Она почувствовала, как перехватило дух. Она никогда таких раньше не видела. Вернее, видела один раз в книге на ярмарке. В той истории рассказывалось о прекрасном принце и заколдованной принцессе, и тот юный принц на картинке, преклонивший колени перед девушкой в пышном платье, был точь-в-точь этот молодой мужчина, с пристальным вниманием разглядывающий сейчас корчащегося от боли парня. Высокий и стройный, в черном походном костюме, плащ небрежно накинут на плечи, в ножнах на поясе кинжал. Он сжимал в одной руке перчатки и нетерпеливо постукивал ими о ладонь другой. Светлые волосы достигали плеч. Такие светящиеся, гладкие, точно шелк. Глаза синие, словно небо, даже издалека видать. А лицо гладко выбрито. Девушка, сколько жила на свете, безбородых мужчин почти не встречала. Как-то в городе видела мельком в карете какого-то господина из благородных, но тот лишь на секунду показался в окне. И был он толстым и старым, вовсе не таким чудесным, как этот юноша, стоящий сейчас перед ней.

Она так загляделась на сказочного принца, что совсем забыла о воющем парне, распростертом у его ног.

— И что мне делать с тобой? — произнес чудесный мягкий баритон. — Сколько раз повторять: в дорогу башмаки не надевать, только сапоги. Так что в том, что тебя эта тварь покусала, сам виноват.

Девушка сбросила наваждение. Человек нуждается в помощи, а она тут думает непонятно о чем. Решительно раздвинула кусты и вышла из укрытия.

— Что случилось? Кто его укусил? Шатун? Или другая нечисть?

Семь пар глаз в изумлении уставились на худенькую большеглазую девушку, невесть каким образом очутившуюся в этом глухом и безлюдном месте.

— Змея его укусила, — первым пришел в себя прекрасный принц. — А ты знаешь, где лекаря найти?

Она закивала, вдруг растеряв все свое красноречие. Чудесный золотоволосый парень, словно сошедший со страниц сказки, обращался прямо к ней: ну как тут не забудешь человеческую речь? И тут же покраснела, догадавшись, что выглядит со стороны, должно быть, дурочкой.