Мария (СИ) - Ярне Борис - Страница 36

Молчание.

— Как-то у нас зашла речь о разделении земель. Пусть каждый отвечает за свой удел. Так было бы справедливее. И не так обидно, верно, барон?

Генрих схватился было за рукоятку меча.

— Тихо! Не то ты несешь, — осек говорящего герцог. — Мы должны держаться вместе. Но… У нас не хватит сил. Да и очевидно превосходство Гумбольдта.

— Но, мы же даже не знаем о его превосходстве! — кричал Генрих.

— Барон, ты молод…

— Это же всё только слухи. Слухи, распускаемые ведьмами.

— Никто не станет рисковать своими людьми только из-за одного набега. Не те времена. Мы бы и рады помочь, но кто встанет рядом с тобой, кто вольется с тобой в один строй, чтобы дать отпор Гумбольдту. Никто. Никто не хочет терять свою землю, своих людей.

— Но, он же растопчет нас всех по одному! — не унимался Генрих.

— Знать так тому и быть, — грустно заметил какой-то старец.

— Да что вы такое говорите? Герцог!

Герцог молчал.

— Там на юге, огромное войско, оно сомнет и нас и Гумбольдта, только золота у них нет. Поэтому, они нас разграбят и оставят хаос и голод на все времена. И зачем нам сначала пасть под Гумбольдта…

— Стойте! — остановил говорящего Генрих. — Вы намерены упасть под графа?

— Я, не совсем так хотел выразиться…

— Нет, мне показалось, что вы намерены просто сдаться и потерять всё!

— Этому не бывать! — громко сказал герцог. — Мы должны дать отпор. Но, как? Если бы хоть кто согласился бы поддержать тебя, это дало бы надежду остальным, как пример, но ушли те времена. Ты же видишь, молодой Траубе, никто не готов встать с тобой в строй…

— Я готова! — послышался женский крик.

Все обернулись на голос. Да, это была женщина. Это была Агнесса, облеченная в строгое платье.

— Я, графиня Зальм, готова дать отпор врагу, и встать рядом с бароном Траубе.

— Что может быть лучше Питера в мае? — спрашивала Маша.

— Питер в июне. Питер и белые ночи, — отвечал Виктор.

— Ночь должна быть темна и черна, страшна и непредсказуема, как…

— Как что? — удивился Виктор.

— Как чудо, — нашлась Мария. — Это Фонтанка?

— Да, прокатимся?

— С удовольствием.

Они запрыгнули в свободную лодку и их повезли по каналам Питера.

— Боже мой! — воскликнула Мария.

— Не бойся, он тронулся.

— Прямо под таким низким мостиком.

— Мы еще выплывем на большую воду.

Фонтанка, канал Грибоедова, большая вода: стрелка Васильевского острова, Адмиралтейство, купол Исаакиевского собора, Зимний дворец…

— Это же Нева, — восхищенно произнесла Мария.

Спас-на-Крови, Казанский собор, Исаакиевский собор, Мариинский театр, три моста, Львиный, Банковский, Матвеев, Фонарный мосты и так далее.

— Очень большое количество информации, меня даже укачало, — смеясь, спрыгивала на пристань Мария. — Я так никогда не делала.

— Ты же была в Питере?

— Да, но не замечала, насколько тут чудесно. Идем гулять.

— Позвольте, — Виктор взял Марию под руку, и они пошли по набережной.

— Тут какая-то странная атмосфера, действительно, как ты и говорил, она волшебная, — восхищенно говорила Мария.

Виктор улыбался.

— Он, конечно, оставляет свой отпечаток, но дело, возможно не в нем самом.

— А в чем же?

— В том, что мы тут с тобой? — Мария спрятала взгляд.

— Так оно и есть, — серьезно ответил Виктор.

— Ну, тебя, — Маша рассмеялась. — Уже начинает темнеть. Когда мы будем встречать закат на Финском заливе?

— Сегодня мы уже не успеем. Давай завтра, пока тучи не набежали. Или, когда мы тут закончим все дела.

— Договорились.

Мария наклонила голову.

— Смотри, как красиво, — показал Виктор Марии на её отражение в канале.

— Витя!

— А знаешь, что Маша?..

Что-то почувствовав, Мария отвернулась к каналу.

— Что такое, Маша?

— И где стихи? — вдруг спросила она

— Прости, забыл совсем. Ты сама, как стих.

— Давай же.

Самый знаменитый стих:

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века -

Все будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала

И повториться всё, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала,

Аптека, улица, фонарь.

Мария смотрела на воду.

— «Умрешь — начнешь опять сначала…» Ты веришь в то, что люди начинают опять сначала, поле того, как умирают?

— Не знаю, редко задумывался над этим. Но это было бы прекрасно. Особенно, если помнишь все свои промахи, — Виктор рассмеялся.

Мария молчала.

— Вот еще.

Всё отлетают сны земные,

Всё ближе чуждые страны.

Страны холодные, немые,

И без любви, и без весны.

Там — далеко, открыв зеницы,

Виденья близких и родных

Проходят в новые темницы

И равнодушно смотрят в них.

Там — матерь сына не узнает,

Потухнут страстные сердца…

Там безнадёжно угасает

Моё скитанье — без конца…

И вдруг, в преддверьи заточенья,

Послышу дальние шаги…

Ты — одиноко — в отдаленьи,

Сомкнёшь последние круги…

— Виктор! — воскликнула Марина. — Почему ты читаешь такое?

— Какое? — не понял Виктор.

— Такое, все… Я не знаю, это, возможно из-за меня. Прости.

— Мария! Машенька.

— Прошу еще. Еще светло. Еще можно бродить, видя все вокруг. Мне прочти, пожалуйста, только мне. Умоляю.

Они взялись за руки, и пошли так вдоль набережной.

Прозрачные, неведомые тени

К Тебе плывут, и с ними Ты плывёшь,

В объятия лазурных сновидений,

Невнятных нам, — Себя Ты отдаёшь.

Перед Тобой синеют без границы

Моря, поля, и горы, и леса,

Перекликаются в свободной выси птицы,

Встаёт туман, алеют небеса.

А здесь, внизу, в пыли, в уничиженьи,

Узрев на миг бессмертные черты,

Безвестный раб, исполнен вдохновенья,

Тебя поёт. Его не знаешь ты,

Не отличишь его в толпе народной,

Не наградишь улыбкою его,

Когда вослед взирает, несвободный,

Вкусив на миг бессмертья твоего.

— Маша, — Виктор остановился.

— Витя?

— Я хочу сказать только одно.

— Витя?

— Маша, я люблю тебя!

— Боже, Витенька. — Мария бросилась в объятья Виктора, и они долго не могли отпустить друг друга. Дыхания переплелись, превратившись в одно целое.

— Витя, — наконец произнесла Мария.

— Маша?

— Мне это тяжело. И, возможно, когда-нибудь ты это поймешь.

— Что ты, Маша. Тебе тяжело от того, что я тебя люблю.

— Нет, не от этого мне тяжело?

— Что же тогда, скажи, милая.

— Мне тяжело о того, я тебя люблю…

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо -

Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,

И молча жду, — тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.

Но страшно мне: изменишь облик Ты.

— Прости меня, Витя, Витенька, Витя мой, милый мой, ненаглядный. Это всё я!

— О чем ты, Маша?

— Стихи. Почему ты выбрал их?

— Стихи?

— Они же… Они… Ты обо мне. Для меня. Боже. Темно.

Мария вдруг замолчала

— Проводи меня домой

Вернувшись, к себе в отель и, оказавшись в номере, Виктор подошел к своему балкону и задумался над тем, как Мария восприняла его стихи. Он даже не помнил, что читал, но состояние его было подавленным. Он упал на подушку и попытался заснуть. Он медленно встал, достал из бара бутылку виски, откупорил ее, налил себе стакан, выпил, не глядя, и тут же нырнул под одеяло.

Будучи у себя в номере, Мария, упав на кровать, плакала в подушку. Через какое-то время, она медленно встала, достал из бара бутылку виски, откупорил ее, налил себе стакан, выпила, не глядя, и тут же нырнул под одеяло. Но никак не могла выбрать себе подходящего места. Вдруг она вскочила и подбежала к дверям балкона, открыла его, вышла в одной ночной рубашке, оперлась на периллы и бросила в пустоту так, что кроме неё этого никто услышать не мог: