Да, были люди в то время! (СИ) - "Nicols Nicolson" - Страница 23

Час от часу не легче! Выдвинется полк французов к выходу из гор, и все, армия Суворова будет блокирована. Сколько жизней солдат придётся положить, чтобы пробиться, и удастся ли это вообще. Подтянут французы резервы, тогда из гор не выйдет никто.

Я, конечно, не мог приказывать Вахтерову, но на мою просьбу он откликнулся, и согласился отправиться с докладом к Суворову. Написал я фельдмаршалу подробный рапорт, передал с казаками.

Ну, что Степан Иванович, будешь делать? Спросил я себя мысленно. Единственным выходом из данной ситуации, смертоубийственная атака городка наличными силами. Надеялся, что мудрый Суворов, получив сведения, сможет что-то придумать, а я тем временем попытаюсь сдержать французов.

В пяти вёрстах от Шпица занял позиции между двух невысоких взгорков, перекрыв дорогу, ведущую в сторону хребта Ронсток. На флангах построения, на возвышенностях разместил по сотне егерей со штуцерами. Артиллерию поставил в центре обороны. На всех позициях, по моей команде, из камней выложили укрытия, закрывающие солдата до пояса. Выкладывать выше, не было смысла, не видно будет куда стрелять. Ведь дульнозарядные ружья, лежа не зарядишь.

Наше появление французы заметили зразу. Я видел, как выстраиваются ротные колонны, гарцует конница, занимает позиции артиллерия. Обратился к егерям с речью.

— Братцы, перед нами враг, хорошо подготовленный, сытый и жестокий. За нашей спиной уставшая и голодная армия фельдмаршала Суворова. Мы обязаны дать им возможность выйти на равнину, и помочь нам. Полководец не оставит нас в беде. Не посрамим нашей чести воины! С нами Бог!

Рёв, вырвавшийся из сотен глоток, я оценил, как согласие с моими словами.

Потом отвлекаться на разговоры было некогда. Французы, обстреляв нас из пушек, пошли в атаку. Мы, подпустив их на расстояние прицельного залпа, основательно их приголубили. Штуцерники, выбили всех офицеров. Командовать стало некому. Ещё один залп, вынудил французов отступить. Это что-то новенькое. Почему не пошли на нас в штыковую атаку? Испугались? Хотя вряд ли, они прекрасно видели, что нас всего один батальон, и тот не полный.

Вторую атаку, во второй половине дня, отбили тоже. Оно, по-умному, сменить бы позицию, чтобы удивить наступающих врагов, при последующих атаках, но такой возможности не было совершенно. Начну я движение вперед к городку, моментально оголю фланги, с которых меня атакует конница. Тогда мы не продержимся и часа, вырубят всех до последнего егеря. Значит, стоим на месте, только пушки немного переставлю, вдруг французские пушкари уже пристреляли прежние позиции.

До темноты нас не беспокоили, а ночью французы не воюют. Отрядил на разведку к городку пятёрку егерей во главе с унтер-офицером, заменив ружья, на пистолеты и палаши. С тревогой ожидал возможную стрельбу на вражеских позициях. Часа через три разведка вернулась, с очень неутешительными сведениями. В городок прибыл свежий карабинерский полк, и десятка три орудий.

Итак, что я имею на текущий момент? День, и похоже ночь, мне удалось отыграть у французов. Постараюсь продержаться со своими солдатами до тех пор, пока хватит сил драться и жить. А потом. Вот в этом потом и вся загвоздка, может не быть потом.

Собрал своих офицеров, аж целых два. Мой ровесник, прапорщик Уткин, был очень подавлен. Красные его глаза, говорили о том, что парень недавно плакал. Подпоручик Сенников, наоборот, был весел, пытался шутить. Понимался я, что на опасность каждый реагирует по-разному, один плачет, другой смеётся Рассказал офицерам о результатах разведки. Приказал сытно накормить солдат, и выдать по двойной порции вина. У нас его в достатке, мёртвым оно ни к чему.

Вышедшее из-за наших спин солнце, ярко осветило море противника перед нашими позициями, переливаясь всеми цветами радуги на частоколах штыков. Ну, вот Степан-Сергей, сейчас будет твой последний и решающий бой, если вспомнить слова из песни. А жаль. Быстро моё попаданство заканчивается, толком ничего не успел. Все хватит себя жалеть, не раскисать, отдаю себе мысленную команду. На меня сотни глаз смотрят. Они доверили мне жизни, а я им свою. И если нам суждено их отдать, то отдадим вместе.

Через час, французы начали обстрел наших позиции, ровняя с землёй хлипкие укрепления. В ответ посылали им наши приветы из двух орудий, одно уже лежало разбитым, с погибшим расчётом вокруг.

Затем последовала атаки карабинеров, под звуки полкового оркестра. Ротные колонны шли в наступление, словно на параде. На падающих офицеров, выбиваемых, моими штуцерниками никто не обращал внимания, их просто перешагивали. О, похоже, мы удостоились чести быть атакованными отборными частями французской армии, под предводительством маршала Массены.

Остатки батальона во главе со мной дрались с французами на наших позициях. Все меньше и меньше солдат оставалось рядом. Я рубился с чувством обречённого, сабля постоянно попадала по врагу. Уйдя от очередного ружейного выпада французского солдата, я рубанул его по рукам. Кровь брызнула в разные стороны, часть её попала мне в лицо, нанеся, как бы дополнительную боевую кровавую раскраску. Мгновение, и я оказался совершенно один в окружении врагов. На требование: «сдавайся», ответил выпадом саблей, пронзив ближнего карабинераа. От удара по голове сзади, солнце погасло.

Я уже умер, или нет? Если умер, то почему болит у меня все? Ага, мыслю, значит, живой. А если живой, то почему ничего не вижу? Мне, что глаза выкололи? Прикоснулся к глазницам, боли не почувствовал. Обнаружил, что мои веки слились от застывшей крови. Чья она моя, или врагов? Да, собственно, какая разница. Потёр глаза, кое-как очистил, открыл. Результат тот же, темно. Но теперь темень понятная, я в каком-то тёмном помещении. Попытался приподняться. Меня начало тошнить, в основном желчью. Похоже, сотрясение мозга заработал. Вытерев лицо остатками мундира, огляделся. Сижу на лежанке в небольшом и тёмном помещении. Слабый свет луны пробивался через меленькое оконце под потолком. Подвал, однозначно подвал. Попытался встать. Лучше бы не делал этого. Меня согнул пополам, очередной приступ рвоты. Ну, что за манеры, бить человека по голове! Могли бы просто приколоть штыком, и все, так нет, нужно обязательно ударить. Странно, начал юморить. Сел на место, а потом занял горизонтальное положение, и снова отключился.

— Месье вставайте, вас желает видеть полковник Фуке, — тормошил меня французский карабинер, держа в руках горящий факел. — Выходите, и не делайте глупостей.

С трудом отогнав остатки сна, я поднялся. У открытой двери с саблей наголо стоял молодой лейтенант, нетерпеливо поглядывая в мою сторону. Подталкиваемый карабинером в спину, последовал за лейтенантом. Из подвала меня провели на второй этаж здания, в кабинет, неизвестного мне полковника. Чувствовал я себе не ахти, покачивало ещё сильно, и очень хотелось пить.

— Это и есть тот демон, которого не смогли сразу укротить? — спросил полковник, разглядывая меня.

А посмотреть было на кого, и на что. Я высокий и стройный, в изорванном в лоскуты мундире, весь в засохшей крови с головы до ног. Стою и качаюсь.

— Так точно он, — ответил лейтенант. — Он последний оставался на позиции, когда моя рота вошла туда. Перед ним лежало два десятка убитых наших солдат. Последним он убил булочника Ксанье.

— Вы говорите по-французски, — спросил Фуке.

— Говорю.

— Удивительно. Кто вас научил? Медведи? У вас медведи учат офицеров языкам? — спрашивал полковник, думая, что шутит.

— В кадетском корпусе обучался.

— О, ля-ля, у вас есть кадетские корпуса?

— У нас много чего есть, того, чего нет у вас.

— Хватит. Отвечайте, вы кто?

— Капитан Головко, командир батальона шестого егерского полка.

— Такой молодой командир батальона. У вас не хватает офицеров?

— На эту должность я поставлен фельдмаршалом Суворовым, за проявленную отвагу и мужество в сражениях.

— В Италии отличились?

— Да.

— И где сейчас ваш Суворов?

— Не могу знать.