Эволюция. Темная сторона жизни (СИ) - Берия Сергей - Страница 9

— Поздно, — сказала она странным голосом. — Поздно. Надо посмотреть Ивана.

Она метнулась к красавчику, но там уже был Саша.

— Все, — сказал он, глядя ей в глаза. — Готов.

Височная кость была просто вбита в мозг страшным ударом. Этот умер сразу, подумал еще Саша.

— Не могу! — просипел за их спинами Федорыч. Он больше не мог контролировать руки, они бессильно упали на пол, старик сипел все тише, глаза помутнели, выражение лица потеряло всякую осмысленность и само лицо бледнело — быстро, страшно, до синюшности.

— За что? — успел еще спросить полковник медицинских войск в отставке.

Саша на корточках пополз к кровати, закрылся с головой в тонкое просвечивающее одеяло, с наслаждением вдыхал запах грубо сотканного льна. Его тошнило, перед глазами плыло и казалось, что он видит страшный сон. Сейчас он заснет, а потом проснется. Так не раз бывало…

Александр мог похвастаться буйной молодостью, пьянками, гулянками, драками. Он вырос в маленьком городке, где подростки чувствовали необъяснимую потребность сбиваться в стаи и охранять свой маленький двор, участок земли, на котором творили что хотели. Удобно пить вино в знакомом месте. Саша обычно быстро пьянел, его тянуло на подвиги, хотелось казаться большим и даже важным, а для этого стоило принять еще и еще — чтобы море по колено. Поначалу, по молодости, пьянки заканчивались вполне безобидно — расквашенный нос, содранный бок, облеванная кровать. И чем дальше — тем серьезней становились проблемы. Они стали нарушать закон: баловались оружием, курили анашу, могли разбить стекло машины ради магнитолы, ради куража угнать трактор. Это не могло продолжаться долго — и Александр это понял, после седьмой или восьмой ночевки в участке за решеткой, когда ему уже начали «шить» дело. Он сумел порвать с буйной жизнью, но иногда напивался — как в молодости. До поросячьего визгу, до раздвоения пространства, до того, что не мог подняться утром. Иногда, после этих довольно редких попоек, он просыпался одетым на кровати, и думал, что все вчерашнее только приснилось. А когда прислушивался, а точнее — принюхивался к собственному дыханию — то мог точно определить, сколько выпил и постепенно осознавал, что все ужасное, что происходило вчера — мат и оскорбления, выпендреж и подожженный сарай — все происходило на самом деле. Тогда он закрывал глаза и желал лишь одного — чтобы этот мир исчез, чтобы все кончилось хотя бы для него, а лучше — для тех, кто его видел таким.

Саша знал, что многие напиваются также как и он, творят вещи и похуже, и это давало силы вставать, умываться, смотреть в глаза жене, идти на работу. Грех, разделенный на всех, не так тяжек. Почему ему не позволено то, что позволено другим? Почему последний пьяница и бомж имеет право, а он, семьянин, здоровый мужчина, при деньгах — не имеет? Почему, за что? Только из-за того, что причиняет боль другим? Да плевал он на других. С высокой колокольни.

А Наташа? А Люда?

Вот сейчас он проснется, и окажется, что лежит на кровати, одетым. И Наташа будет целую неделю дуться. Пусть. Он расскажет ей страшный сон, про черное письмо, про странного Ивана, и непонятного Кондратия Федоровича, врача-эвтанатора, и еще более странную и непонятную Полину. Сколько же он вчера выпил? И чем закусывал — во рту до сих пор свежо и пахнет яблоками?

— Вставай, — Наташа всегда непреклонна после его выкрутасов.

— Вставай, — повторила Полина еще раз, и Саша понял, что сон не кончится, и вообще это не сон…

Он медленно повернулся, мысли его были чистыми и ясными.

— Слушай, Полина, — сказал он шепотом. — Я должен вернутся. У меня жена и дочь. И я вернусь, они не смогут без меня… Ты умная, много знаешь, у тебя способности. Скажи, что я должен делать? Я сделаю, чего бы ни стоило…

— Не бойся, — зашептала она в ответ. — Не проси. Не жалуйся. Если сможешь — вообще не думай. Он уже идет, — добавила она еще тише.

— Попробовать убить его сразу? — Саша сполз к Полине на пол.

— Нет, — ее глаза горели безумием. — Ничего не делай. Но главное — не бойся.

— Я не боюсь, — ответил Александр, и почувствовал, что это неправда.

Он обвел глазами комнату — Ивана и Кондратия Федоровича уже не было.

Вошедший оказался высоким мужчиной. На нем была привычная уже спецовка, только зеленого цвета. На боку, в потертых ножнах — нож с коричневой ручкой. И еще — человек был пожилым, на вид можно дать лет сорок, или даже больше. Еще Саша заметил, что голые руки вошедшего покрыты белыми шрамами. Еще один шрам тянулся через щеку. Это было немного странно. Александр как-то уже свыкся с мыслью, что их окружают молодые люди. А этот явился словно из другой эпохи, из мира обыкновенных людей — на лице даже отражались какие-то чувства. Гордость, усталость, высокомерие, брезгливость и чуть-чуть — опасение.

— Приветствую, — проронил вошедший. Он прошел на середину комнаты и уставился на Сашу с Полиной.

— Здравствуйте, — осторожно отозвался Александр.

— Я — Юра, — представился мужчина. — Работаю с вами.

Александр чуть наклонил голову. Как это — «работать с нами»? Они должны работать? Почему? На кого?

— Я работаю с вами, — произнес Юра торжественно, делая особый упор на «я».

— Хорошо, — Саше захотелось усмехнуться. Он решил принять правила игры. «Если это игра», — подумал он.

— Что потом? — спросил он.

— Потом мы посмотрим, — раздался спокойный ответ. Саше очень не понравилось это «мы», и он поинтересовался:

— Что надо делать?

— Пройдемте, — сказал Юра и направился к двери. — Думаю, небольшая экскурсия будет полезна.

Они вышли из комнаты, за дверью никого не оказалась, да и сама дверь не имела замка. Впрочем, Саша не строил иллюзий. С него было достаточно одной демонстрации силы. Он не хотел стать героем, особенно здесь, под землей, среди этих существ, так похожих на людей. Вместо этого он слегка расслабил плечевые мышцы, потянулся, проверяя — все ли в порядке, слегка сгорбил спину и постарался ни о чем не думать — чтобы быть готовым ко всему. Он приготовился не драться, а выживать. И здесь, в этих хорошо освещенных люминесцентным светом подземельях следовало не думать, а довериться телу, инстинктам, которые обязаны успеть швырнуть тебя вниз, когда рядом рванет…

— Мы находимся на глубине трехсот двадцати метров, — не поворачивая головы, начал говорить их невольный гид. — Строительство лаборатории началось в тысяча девятьсот сорок шестом году, на месте доломитового карьера, закрытым способом. Предполагалось построить секретную лабораторию площадью сто девяносто тысяч квадратных метров. Сейчас она занимает площадь вдесятеро большую, исключая технические и подсобные помещения. Имеет шесть уровней, каждый разделен на подуровни.

Юра говорил громко, внятно, без запинки, даже без всевозможных «э-э» или «а-а», как будто принимал гостей уже в сотый, а то и тысячный раз, и ему совсем неинтересно то, что он рассказывает и показывает.

— Система регенерации дублирована. Одна натуральная, другая — техническая. Энергия автономна, изобретены метаатомные реакторы, старый демонтирован. Система переработки замкнута, но разработки ведутся постоянно. Вода проходит молекулярную очистку, либо дистиллируется…

Голубой коридор кончился, они спускались вниз по желтым ступеням, и вышли в зал, загроможденный странными станками и механизмами (Саша не узнал ни одного, хотя долго работал на заводе). Здесь тоже было светло, можно сказать — почти как днем, хотя ни лампочек, ни фонарей, ни, тем более — факелов. И людей тоже не было…

Навстречу шла женщина, и Саша сбился с пружинистого шага, смешался. Он с неприязнью относился к высоким женщинам. Ему казалось, что они слишком высокомерны, и с презрением смотрят на невысоких мужчин. Хотя ему нравилось оказаться центром шумной компании, и тогда по душе приходилось внимание именно высоких «кобылиц». А та, что шла навстречу — была высока, не менее двух метров, что для женщины (как считал Саша) — многовато. Еще ему не нравилась косметика, современная «боевая раскраска» слабого пола. Выщипанные брови, выпяченные вперед ярко-зеленые губы, ресницы в метр длиной, румянец до ягодиц — таких он называл: «фригидные потаскухи». Но здесь, Саша не сомневался, не было и следа помады, кисточка для туши никогда не касалась длинных ресниц, гладкая кожа не знала белил или румян, никогда эта женщина не сидела перед зеркалом, выщипывая брови, старательно заглаживая невидимые никому морщины. Лицо без следа косметики — спокойное, с выражением гордой надменности, даже вызова любому: «Попробуй укротить меня». Она походила на невероятно породистую кобылу, способную ввести в ступор не только коневода, но и обычного человека. Как приводит в восторг любого мужчину мощная техника — будь то военный истребитель, навороченный «Ягуар», суперскоростная яхта. Обладать такой женщиной — значит доказать всему миру — я сильней, я лучше, я самый-самый… Она прошла, обдав их веером запахов, что были лучше всех духов на свете, и Саша с трудом удержался, чтобы сразу не посмотреть вслед, оценить ее еще раз, уже сзади. И не смог, повернулся всем телом, словно ему стал интересен потолок — обернулся, чтобы увидеть, что она тоже смотрит вслед, но только не оценивает, а изучает, без тени смущения, с головы до ног, словно раздевает. Краска залила лицо, Александр с трудом перевел дух.