Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор - Страница 57

Разногласия — неизбежная составляющая отношений между мужчиной и женщиной. Столь непохожи эти разные миры. Я понимал, что наши отношения нельзя подчинять внезапно вспыхнувшим эмоциям. Помимо всего прочего, это вопрос баланса… Я незаметно взял со стола ключ от Кланиной комнаты и зажал его в кулаке.

— Alles, Kommissar!⁴⁶ Enough!⁴⁷ — средь затянувшейся тишины резко скомандовал я. — Брось копить обиды! Никогда не поверю… — помолчав, улыбнулся я, — Что ты разлюбила веселиться. Знаешь, что у меня в руке? Угадай с трех раз.

На миг заинтересовавшись, Ли взглянула мне в глаза и отрицательно покачала головой. Я не мог на нее смотреть! Ее лицо до неузнаваемости изменилось, превратившись в маску горя и печали. В эту минуту я любил ее как никогда.

— Так и быть, я тебе покажу. Видишь? — я на раскрытой ладони протянул ей большой ржавый ключ. Разочаровано пожав плечами, она отвернулась.

‒ Ценная вещь, можно прийти в восхищение… Настоящий ценняк! ‒ обронила она.

— Это не простой ключ. Взгляни, это ключ к взаимопониманию. Нашему взаимопониманию. Давай не будем ссориться, будем дружить. Я буду относиться к тебе, как к другу, хочешь?

— Как к другу? — хрипло переспросила она, будто сильно простудилась, окинув меня сухим непримиримым взглядом.

— Да, как к другу, — подтвердил я, не зная, заплачет она сейчас или начнет бушевать, — Хочешь?

— Нет! — выкрикнула она.

— Почему?

— Ты что, всех своих друзей раком ставишь?! — рассмеялась Ли, злость с озорством плясали в ее глазах.

Рассмеялся и я, и положил руки ей на плечи. Наши лица были так близко, что я чувствовал, как смешивается наше дыхание. Я не удержался и нежно прикоснулся губами к ее губам.

— И все же, если мое мнение для тебя хоть что-то значит, ты должна знать, что я не приветствую то, что ты пьешь. Ты меня понимаешь? — со всей деликатностью сказал я.

— С трудом! — язвительно бросила она, вырвавшись из моих рук, разъяренная тем, что поддалась на мою нежность. — Хватит с меня твоих нравоучений, пойду лучше почитаю надписи в их сортире! — объявила Ли, окинув меня пылающим взглядом.

— Прибереги этот тон для кого-то другого, — веско сказал я. — Я тебя прошу, сбавь обороты, слишком часто ты сходишь с резьбы. Тебе известно, как я к тебе отношусь, и я не хочу, чтобы выпивка становилась между нами. Незачем нам ссориться из-за пустяков.

— Ты знаешь сказку про Маугли? — с напускным равнодушием спросила Ли.

— Да, знаю.

— У нас произошло нечто подобное. Наши геологи в Сибирской тайге нашли ребенка, воспитанного стаей дятлов, ‒ она замолчала, предусматривая мой вопрос.

‒ И?

‒ Через неделю он их всех задолбал! — с ехидством выдала она.

— Очень смешно. Ты меня просто ухохотала. Но заметь, я сказал тебе об этом впервые и повторять, не намерен. Самый глухой тот, кто не хочет слушать. Взгляни на этот ключ. Надо терпимее относиться друг к другу. Ты и я, это все, что у нас есть.

Ли молчала, упрямо молчала. Как же у нее развит дух противоречия.

‒ Ау! Ты услышала то, что я сказал?

— Ладно… ‒ и она в свойственной ей манере не то кивнула, не то с досадой пожала плечами, изобразив нечто среднее между «да» и «нет».

‒ Так, да или нет? ‒ уточнил, вернее, дожал я.

‒ Да, — с усилием справившись с собой, сказала Ли, медленно подняла два пальца и с утрированным пафосом провозгласила, — Обязуюсь и торжественно клянусь, убавить обороты, то есть, количество выпитого на килограмм веса… — не выдержав, прыснула она.

— Так и запишем, под протокол. Только учти, шутки я понимаю до поры, до времени, а время это, поимей в виду, определяю я сам.

— И, что́ будет?! — дерзко спросила она, напирая на каждое слово.

— Все будет очень просто, — раздумчиво, словно разглядывая то, что предстоит сделать, проговорил я. — Придется хорошенько выбить из тебя пыль. Для начала, ди́тятко ты мое непонятливое, в людном месте я отшмагаю тебя по голой заднице ремнем. Вот это будет номер, почище, чем цирк на дроті⁴⁸, — многозначительно пообещал я.

— Что-о-о?! — переспросила она, надменно вскинув голову и с вызовом оттопырив попку, которая совсем некстати меня возбудила. — И это я не ослышалась?! Это что́ еще за домострой?! Ну, ты и деспот, — и она с изысканным артистизмом осуждающе покачала головой. Глаза ее полыхали ненавистью и весельем.

— Да, т-ы-ы!.. Ты же… Ты настоящий крепостник! На тебе же пробы негде ставить! Пан Энгельгардт Павел Васильевич, тебе не дядей ро́дным приходится? Ты только посмей! Да я тебя после этого просто придушу! — и она со смехом схватила меня за горло.

Помимо воли рассмеялся и я. Мне и в самом деле стало смешно. На время. Мы обнялись к нашему взаимному облегчению. Но после подобного разговора не бывает так, чтобы все осталось, как прежде. То, что мы высказали друг другу, врезалось нам в память и стало между нами навсегда.

Глава 19

Вчера я не встретился с Ли.

Ждал ее более двух часов, но она так и не пришла на свидание. Это было на нее не похоже, она знала, как я отношусь к необязательности. Необязательность, исподняя сторона равнодушия, тихим шашелем с железными зубами она точит человеческие отношения. Она тихонько шуршит-жует и происходит необратимое: сначала необязательность друг перед другом, а затем и перед всем на свете. Таковы были наши негласные правила, и мы оба их не нарушали. Если мы уславливались о встрече, Ли всегда приходила, хотя и безбожно опаздывала. Эта болезнь у нее была неизлечима.

«Ты же знаешь, я никогда не опаздываю без важных на то причин», ‒ изредка оправдывалась она. А в последнее время Ли выдумала для своих опозданий удобную отговорку. Она утверждала, что женщине простительно любое опоздание и приходить вовремя на свидание просто неприлично, от ожидания мужчина становится только крепче, как выдержанное вино. Сердце у меня было не на месте. Как на иголках, отсидев первую пару на лекции, я побежал ее разыскивать.

Заканчивался апрель. На днях мы отметили Пасху. После разговора на квартире у Клани, Ли редко пила, я ни разу не видел ее пьяной. Как ей давалась эта насильственная трезвость? Не знаю. На великий праздник Весны в день Светлого Воскресения мы выпили с ней только по фужеру шампанского. Это было в переполненном кафе «Париж». Теперь-то я понимал, что это кафе было единственным местом в огромном городе, где легко дышалось, человек здесь мог выговориться среди единомышленников, не боясь сказать правду, чтобы не задохнуться от безнадежности. И отовсюду сюда шли люди, как корабли, становясь на душевный ремонт.

Я не верил в бога, которому поклоняется набожное старичье. Страх смерти сгоняет их в стадо, которое обирают хитрые пастыри. Заунывные, полные старческой скорби церковные обряды и бессмысленно повторяемые слова древнеславянских молитв, томили меня своею непроходимой скукой. Я знал, что он есть, воспринимая его, как великую неведомую силу, сотворившую наш замечательный мир, изуродованный бесчеловечностью людей. Возможно, он и принимает облик убеленного сединами старца, который «все устраивает к лучшему», но он не благодушный старичок, милостиво отпускающий грехи своим нашалившим детям. Эту наивную сказку придумали попы для набивания своих карманов. Он действительно снисходителен к глупости, но и не приемлет разумное, с недоступной для смертных пониманием справедливости, он вершит свои деяния во имя непреложного порядка и ведомой лишь ему цели. И он отнюдь не добрый.

Свободных мест за столами не было, и мы выпили стоя за высоким одноногим столиком.

— За нашего Господа Бога, творящего чудеса, в гневе не знающего пощады, а в милости исполненного щедрот. За нашего Спасителя от врагов и недругов наших, как на земле, так и на воде! — провозгласил я соответствующий празднику тост.

— За тебя… — просто сказала Ли, посмотрев мне в глаза.

Я радовался происходящим с нею переменам. Приятно было видеть Ли собранной, веселой искристым, а не угарным весельем. Наверно, то весна помогала нам.