Самая хитрая рыба - Михалкова Елена Ивановна - Страница 11

Одна из его красавиц готовилась к поступлению в институт и договорилась, что я позанимаюсь с ней историей. Я взялась за это не ради денег, а исключительно из любопытства. В этом отношении мы с лисой похожи; но у меня все-таки хватило смелости приблизиться.

Девушка оказалась упорна и сообразительна. Думаю, за свои девятнадцать лет она повидала намного больше, чем я за шестьдесят. Она частенько говорила глупости, но при этом была умна – такое встречается редко, обычно-то бывает наоборот. Всю жизнь мне попадались ученые дураки, которые умели расцветить свою речь поистине незабываемыми афоризмами. Но вот беда – они были глупы, глупы как пробка из-под шампанского, и в подметки не годились молоденькой содержанке богача, закончившей только среднюю школу.

Мы занимались три месяца. Потом дела восточного человека стали нехороши. Его прекрасные яркие птички разлетелись из гнезда, и девушка, которую все называли Стефанией, исчезла тоже. Мы не успели даже попрощаться. Но два года спустя на моем пороге появился ящик с книгами. В основном там были альбомы по искусству русского авангарда, который я очень люблю. «От вашей Тани», – было написано на обычном тетрадном листе, – и больше ни слова.

Обычно мы занимались полтора часа, с перерывом на пятнадцать минут. Пили чай, разговаривали. И бродили по большому запутанному дому.

Иногда ты понимаешь, чем занимался на самом деле, только спустя годы.

Десять лет назад я полагала, что мы изучали сераль, пока дождь держал нас взаперти.

Сейчас я бы сказала: мы готовились спасти мне жизнь. Могу поклясться, что знаю внутренности этого кита лучше, чем нынешние хозяева.

Хлопнула створка. Я слышала спокойный голос Мансурова и плачущий – Наташи. Они были в столовой, окнами выходящей в сад.

Не дав себе времени подумать, я обошла коттедж, поднялась на крыльцо и толкнула дверь.

В поселках вроде нашего хозяева запираются на засов, только когда ложатся спать. Какому вору придет в голову лезть в дом, где все бодрствуют?

Но я-то не вор!

Я поднялась по освещенной лестнице, на самом верху оглянулась и с ужасом увидела грязные следы. По ступенькам как будто кикимора прошлепала! В любую минуту из столовой мог выйти Мансуров или его жена; пришлось быстро спускаться, хватать с вешалки первую попавшуюся тряпку – ею оказалась детская кофточка – и протирать пол.

Голоса зазвучали громче. С удивившим меня саму хладнокровием я тщательно вытерла верхнюю ступеньку и сунула испачканную кофточку за пазуху. Прости, маленькая Лиза, мне она нужнее, чем тебе.

– …сейчас спущусь, – закончил фразу Мансуров.

На втором этаже царила темнота. Здесь ему не увидеть мои следы.

Добравшись до последней комнаты, я толкнула дверь, но безуспешно. Шаги на лестнице были слышны все отчетливее – Мансуров приближался. Открывайся! Дверь не поддавалась. Я нажала сильнее и влетела внутрь, едва не упав. Ноутбук почти выскользнул из рук, я поймала его в последний момент.

В лунном свете гардеробный шкаф у стены показался мне двухместным гробом. Дверцы тихо скрипнули, и мне навстречу из бархатистой темноты, дохнувшей сухой лавандой, метнулся седовласый призрак. Я зажала рот ладонью и отшатнулась. Призрак сделал то же самое.

Это было помутневшее зеркало.

Деревянное нутро шкафа рассохлось и поскрипывало; забравшись внутрь, я подумала, что так, должно быть, чувствовали себя данайцы, дожидавшиеся своего часа в гигантском коне.

Здесь хранили верхнюю одежду: мягкие кашемировые пальто, шубы в тканых чехлах, толстые дутые куртки, шуршавшие, как фольга, и разноцветные пуховики.

Самый длинный чехол я безжалостно распотрошила. Шуба полетела на дно шкафа. Вторым пало кашемировое пальто: я накрылась им, как одеялом, под голову положив меховой капюшон. О, какое блаженство – оказаться в тепле и в сухости!

Сгоревший дом, убитая Лида – все отступило далеко-далеко. Сейчас имело значение лишь одно: я жива и невредима.

И мой ноутбук спасен.

Чтобы не задохнуться, я немного приоткрыла дверцу. Мех подо мной грел не хуже печки.

Я прячусь в шубе, словно моль.

На меня вдруг напал смех. В это невозможно поверить, но лежа, скрючившись, в чужом доме, в чужом шкафу, среди чужой одежды, я хихикала, потому что вспомнила глупый эмигрантский романс.

– Я черная моль! – прошептала я. – Я летучая мышь! Вино и мужчины – моя атмосфера.

Сон навалился на меня, и все исчезло.

Когда я открыла глаза, было темно. У меня хорошее чувство времени; я знала, что проспала в шкафу не меньше четырех часов, значит, уже должно светать. Высунув голову наружу, я с наслаждением вдохнула свежий воздух.

Он был напоен влагой. За окном плотной стеной стоял дождь.

Я вылезла и начала потихоньку расправлять себя: сначала руки, потом ноги, и еще осторожно поворочать шеей, медленно-медленно, словно только что вылупившийся птенец. Птенец? Хорошо пожившая курица, которая едва уберегла себя от кастрюли с кипятком!

Невыносимо хотелось пить. Дома я протянула бы руку к тумбочке, на которой дожидается стакан с водой… Но дома больше нет. Позволь я себе задержаться дольше на этой мысли, Мансуров вскоре нашел бы меня на полу, бессильно рыдающей от горя. Нет, страдания для меня сейчас – непозволительная роскошь.

Маленькая кофточка валялась скомканной в дальнем углу шкафа. Осторожно приоткрыв створку окна, я выбросила мягкий розовый рукав на подоконник, дождалась, пока он как следует пропитается дождевой водой, и втянула обратно. Несколько часов назад она служила мне половой тряпкой, но чем больше отобрать у человека, тем менее требовательным он становится. Выжимая из рукава воду в ладонь, подставленную лодочкой, я пила с таким же наслаждением, с каким до этого вдыхала свежий воздух.

Постепенно в голове прояснилось.

Вчера Мансуров убил мою подругу и поджег дом. Вернее, убил меня: так он считает. Удивительно, как легко у него все получилось. Дождаться буднего дня, когда из поселка разъезжаются люди, войти в дом соседки. Обнаружить, что старуха сидит перед телевизором, спиной к двери, и не слышит чужих шагов. Накинуть удавку ей на шею, подождать – и удалиться так же спокойно, как пришел. Откуда ему было знать, что на диване – не я. Все сухопарые седые старухи со спины похожи друг на друга, а маска из сметаны надежно скрывает черты.

Лишь одно оставалось для меня непонятным: отчего убийца сразу не взял с собой керосин?

Это ведь керосин был в ведерке. Чтобы избавиться от трупа, мой сосед открыл на кухне газ, поставил на плиту кастрюльку с супом, а на стол – зажженную керосиновую лампу, и сбежал. Ему нужно сказать мне спасибо: я следила за тем, чтобы фитиль был исправен. Люблю, когда вещи можно использовать по назначению.

Но эта лампа определенно не предназначалась для уничтожения моего дома. Если б у вещей была душа, призрак лампы являлся бы Мансурову во сне и чадил, пытая его дьявольским пламенем.

Взрыв был несильным. Но его хватило, чтобы старый деревянный дом сгорел дотла.

Думаю, я сразу знала, что останусь в коттедже. Знала уже тогда, когда ковыляла через сад, твердя себе, что мне нужен приют лишь на одну ночь.

Весь мой прошлый опыт подсказывает мне, что люди, подобные Мансурову, всегда выходят сухими из воды. Это нечто большее, чем везение. Расчетливый ум, обаяние – да-да, он чертовски обаятелен, просто не со всеми: это ресурс, который он не тратит без нужды на то, чтобы завоевать симпатию бесполезных черепах вроде меня. Но главное – бесстыдство и изворотливость! С него станется отыскать частных детективов, которые провалили задание, и добиться от них свидетельства, выставляющего меня безумной старухой с идеей-фикс.

Закончится тем, что в убийстве Лиды обвинят меня.

Есть и еще кое-что.

Я ведь не сошла с ума. Быть может, иногда я путаю дни недели, забываю, что хотела купить, и называю новых знакомых именами давно умерших людей. Но действительно важные вещи сохраняются неприкосновенными в моей памяти. Просто у меня расходятся с окружающими представления о том, что имеет значение. Бродячий кот, который приходит на мое крыльцо, ценен. И лиса ценна, и космеи, качающие разноцветными головками. Я никогда бы не перепутала удобрения и не накормила бы кота протухшей курицей.