Честь Родины (Рассказы о народных героях) - Дмитриев Николай Петрович - Страница 7

— Как же это мы их, Ермил Иваныч, отводить будем? Хоть они супостаты, а все-таки люди. Жаль их.

Дело было новое, непонятное. Бабы явно сомневались в своих воинственных способностях. Бурмистр не знал, как бы их урезонить. Но тут его выручила старостиха. Она вышла на середину овина и сказала:

— Бабы!.. Сердце у нас жалостливое… Это правда. Только скажу вам: войне конца не будет, ежели мы всех ворогов не переловим и в казну не сдадим. Мужики наши с ними маются и из себя выходят. Поможем, как умеем.

Тут все зашумели. Как говорится, своя рубаха к телу ближе. Сердце баб болело и страдало за своих больше, чем за французов. У каждой из них брат или муж, оставив хозяйство, ушел в партизаны. Ну как им не помочь! Жалость жалостью, а землю оборонять все-таки надо. И они дружно согласились с Василисой. Старики тоже поддержали. Дело было общее, мирское. К тому же сычевские женщины — народ задористый.

Охотниц помогать партизанам супротив французов набралось хоть отбавляй.

В ту памятную ночь в селе долго не гасли огни.

Все население готовилось к походу.

Из сараев вытащили вилы, рогатины, отбивали косы, оттачивали топоры.

Часов в пять утра в овин собрались первые доброволки.

Старостиха и бурмистр по списку проверяли приходящих. Защитницы отечества, взволнованные выпавшей на их долю счастливой обязанностью, повиновались молча.

Еще не занялась заря, а вся Сычевка была уже на ногах.

Старостихина гвардия, вооруженная косами и дрекольем, окружила погреб. Ключарь отпер замок. Пленных вывели наружу. Бабы окружили их, и весь отряд двинулся за околицу. Впереди на коне ехала с острой косой в руке Василиса. Оставшиеся старики старухи и дети проводили отряд за околицу и стояли долго, пока последние ряды уходивших не скрылись за горизонтом.

Сначала дорога шла через пустынное, занесенное снегом поле.

Французы о чем-то переговаривались, но шли.

Пленный капитан, шагавший в середине отряда особенно ораторствовал.

— Где видано, — ворчал он, — чтоб нас, завоевавших полмира, гнали, как стадо овец? Стыд! Позор! Солдаты! Все равно вы подохнете в плену, не увидев Франции. Стыдитесь, вояки! Кто патриот, тот должен бежать.

Эта воркотня жгла солдатские сердца. Французы стали посматривать по сторонам.

Дорога вела через лес. Подходя к опушке, колонна сильно растянулась. Старостиха кричала пленным, чтоб плотнее сомкнули ряды, но они заупрямились.

Василиса грозно размахивала острой косой, но уговоры не действовали.

Один из солдат, ругаясь по-своему, вдруг бросился вперед, пытаясь стащить ее с лошади. Это послужило сигналом. Человек сорок французов кинулись на бабий конвой.

— Ратуйте! — закричала Василиса. — Бей их! — и ударила стаскивавшего ее с лошади пленного косой.

Солдат с рассеченной головой рухнул под копыта.

Свистящий крестьянский цеп размозжил череп главарю-капитану. В отчаянной драке были заколоты еще десять заговорщиков. Остальных пленников бабы и подростки, размахивая топорами и вилами, согнали в кучу, не давая им возможности выскочить из кольца.

Мятеж был подавлен. Отряд двинулся снова в путь.

Конвоирши, возмущенные непокорством, следили теперь за каждым движением пленников и благополучно привели их в соседний с Сычевкой город.

Старичок-комендант, увидав странный конвой, только головой покачал от удивления.

Он принял от Василисы пленных и выдал ей расписку.

Сычевский конвой двинулся обратно.

Один из отрядов наполеоновской армии отступал из сгоревшей Москвы по дороге к Смоленску.

Идти было трудно. Летящая навстречу снежная пыль слепила и колола лицо. Колени подгибались под тяжестью ослабевшего от голода тела. Ноги в тяжелых сапогах опухли и ныли. Сержант Нарбонн медленно вытаскивал их из снега и, осторожно переставляя, шел дальше, боясь упасть и замерзнуть.

Вдруг впереди, у края дороги, что-то зачернело. Нарбонн подошел ближе и увидел мертвую лошадь. Она лежала, уткнувшись головой в сугроб. На крупе ее, обхватив руками ружье, сидел гренадер.

— Эй, камрад! — крикнул сержант.

Гренадер не ответил. Склонив голову на руки, он как бы дремал.

— Проснись, — сказал Нарбонн, тронув гренадера рукой.

От этого прикосновения ружье, служившее шаткой опорой, вывалилось из рук спящего.

Гренадер покачнулся и упал. Сержант наклонился, чтобы поднять его, но, увидев торчавший во рту упавшего кусок льда, отпрянул в ужасе. Гренадер был мертв.

Нарбонн выпрямился, взглянул назад. Далеко позади, кутаясь в лохмотья, плелась длинная вереница солдат…

Измученные французы шли, напрягая последние силы. Справа и слева от дороги лежали бескрайние снежные поля.

На каждом шагу попадались лежащие в снегу солдаты. Обессилевшие от усталости, бессонницы и голода, они спали вечным сном. А их император мчался на почтовых тройках обратно во Францию.

Равнодушно глядя на умирающих, он говорил окружавшим его маршалам:

— Солдат — это пушечное мясо. Войну возбудила Англия. Так пусть же пролитая кровь падет на эту нацию!

Дорога казалась бесконечной. Ни кустика, ни жилья. Сержант Нарбонн шел впереди, ободряя отстающих. Выбившиеся из сил люди не хотели идти дальше. Они падали в снег и не желали вставать. Их уговаривали, поднимали, но упрямцы вырывались и падали снова Нарбонн приказал бить их прикладами. Но и это плохо помогало.

Даже старый друг его детства, весельчак Себастьян де-Брейль, с которым они восемнадцать лет назад, сидя за одной партой, играли в ножички, вдруг остановился и сказал:

— Я идти не могу.

И опустился на колени.

Его попробовали поднять, но он выхватил пистолет, крикнул:

— Отойдите! Дайте мне умереть!

В страхе все отшатнулись, думая, что он сошел с ума.

Нарбонн, вытащив из ножен палаш, подошел к другу.

— Себастьян, — сказал он мягко, — вспомни: тебя дома ждут жена и дети. Что ты делаешь?

— Уйди, Франсуа, — хрипел де-Брейль, размахивая пистолетом, — я все равно не пойду!

Слезы текли по его грязному, заросшему струпьями лицу.

— Нет, ты пойдешь! — ответил сержант и выбил палашом пистолет из его рук.

От резкого удара Себастьян упал на бок. Потом, приподнявшись на локте, протянул руку.

— Франсуа, — прошептал он, — умоляю! Ради твоей матушки!.. Пристрели меня, Франсуа!

Столпившиеся вокруг солдаты молча наблюдали эту сценку.

Нарбонн снял с единственной в отряде лошади вьюк с полковой канцелярией и сбросил его в снег. Потом с помощью трех товарищей поднял друга, крепко привязал ремнем к седлу, взял повод и повел коня под уздцы.

Снег блестел, переливаясь разноцветными огнями. Мороз стоял такой, что можно было замерзнуть, переходя дорогу. Нарбонн шел впереди, кутаясь от холода в меховой салоп, изредка оглядываясь на солдат, шагавших вразброд.

Вдали показался небольшой лесок. Колонну обгоняла почтовая фура. Когда она поравнялась, сержант крикнул:

— Где маршал Сен-Сир?

Курьер показал рукой вперед.

— А где русская армия? — спросил Нарбонн.

— Она нагоняет вас, — ответил курьер и промчался не останавливаясь.

Подходя к лесу, колонна понемногу собралась и подтянулась. Для озябших, измученных людей чаща таила возможность обогреться, сварить пищу. Справа от опушки виднелся крутой бугор. Он был пустынен, но когда первые ряды французов шли мимо, на бугре показался всадник в мохнатой шапке, с пикой, торчавшей над головой коня. За ним другой, третий…

Тревожный крик пошел по колонне:

— Казаки! Казаки!

Слово «казак» было страшнее смерти.

Эти лихие сыны степей наводили ужас на всю французскую армию.

Охваченная страхом колонна сбилась в кучу на узкой дороге.

Солдаты, обгоняя друг друга, бросились бежать к лесу.

Обнаруживший французов небольшой, человек в двадцать, казачий дозор, заметив это смятение, решил атаковать вдесятеро сильнейшего неприятеля.

Казаки, построившись лавой, стремглав без единого выстрела полетели на врага.