Мой Блэк, Моя Рэд (ЛП) - Мичел П. Т. - Страница 51

— Чувствовать каждую частичку тебя так чертовски хорошо, — ворча, говорит он прямо перед тем, как использовать свою хватку, чтобы оттащить меня.

— Какого черта, Себастьян! — я задыхаюсь от внезапного ощущения холода, прижатая спиной к стене душа, но Себастьян прижимает своё твёрдое тело полностью к моему и захватывает мой рот разрушительным поцелуем, пожирая меня с дикой самоотдачей, которую я никогда не получала от него прежде.

Когда пар между нами начинает конкурировать с паром в душе, он прерывает поцелуй, чтобы пробормотать против моей скулы:

— У меня есть планы, которые включают в себя долгое и жёсткое пребывание в этой красивой киске, Рыженькая.

Когда он наклоняет мой подбородок и нежно целует лоб возле моей раны, я ворчу:

— Однажды ты позволишь мне сделать тебе настоящий минет.

Взяв меня за подбородок, он впивается в меня голубым взглядом.

— Я не хочу думать о том, как ты стала такой невероятно талантливой в этой области, но будь уверена, я наслаждаюсь тем, что ты полностью взяла меня.

Я хихикаю над его каламбуром и его губами. Посмеиваясь, он обнимает меня. Когда он снова перемещает нас под брызги, я кладу голову ему на плечо и вздыхаю от удовольствия, чувствуя себя такой счастливой в его руках. Протягивая руку, я наслаждаюсь массажным действием воды, бьющейся о мою ладонь.

— Я понятия не имела, что душ в темноте может быть таким чувственным.

Себастьян располагает одну из своих рук прямо над моей, собирая в нее воду.

— Что ты видишь, Талия?

Когда я смотрю на сложенную чашечкой ладонь, он раскрывает пальцы, и все это стекает, ударяя мою руку и соскальзывая в прозрачные ручейки.

— Я вижу воду.

— Помнишь, какие три мои любимые вещи были в твоём приглашении на бал у Хоторна?

Я кладу свою ладонь на его и складываю наши руки вместе.

— Это был чёрный, красный и вода.

Я чувствую, как он кивает позади меня.

— Как и мы. Вода является фаворитом, потому что это одна константа, которая никогда не меняется. Она всегда остаётся прежней. Несмотря ни на что.

Я таю, что он считает нас как чёрный и красный, такими же устойчивыми и постоянными, как вода, но его голос звучит разочарованно, заставляя меня задаться вопросом, какой более глубокий смысл он пытается передать. Затем он снова набирает воду в руку и глубоко выдыхает, когда отпускает ее, я вдруг понимаю, что он пытается мне сказать.

Я делала все, что могла, чтобы Себастьян рассказал мне о своём дальтонизме, в то время как Себастьян, по-своему, показывал мне пределы своего видения. Взять меня с собой принять душ с ним только верхушка. И вот всё вместе, всё, что он говорил и делал, устремилось ко мне, встало на свои места.

Вода — это единственное, что осталось бы прежним в мире, внезапно лишённом цвета. Возможно, он любил воду, когда служил на флоте, но теперь прозрачная жидкость имеет еще большее значение в его жизни. Это нормальное явление. Точно так же, как стоять в вечернем свете. Все цвета становятся монотонными в тёмном свете ночи. Вот что он имел в виду в ту ночь, когда я вошла в его тёмный гостиничный номер, и он сказал:

— Для меня это нормально.

И он купил мне чёрный шарф по той же причине, что и кружевную маску. Конечно, он может превратить что угодно в сексуальный объект, но то, как он ухмыльнулся этому продавцу через чёрную шёлковую ткань, пока мы оба были под ней, говорит мне, что это был способ Себастьяна показать мне, как выглядит жизнь его глазами. Он хотел, чтобы я поняла, как он видит... в оттенках серого и черного. И красного.

Даже с его недостатками Себастьян видит меня лучше, чем кто-либо другой. На очень многих уровнях. Теперь моя очередь сказать ему, что я тоже его вижу.

Я соединяю его руки и складываю их вместе на груди. Поднося наши сцепленные руки к губам, я целую каждый его сустав и говорю:

— Я знаю о твоём дальтонизме, Себастьян. И если причина, по которой ты не сказал мне раньше, в том, что ты чувствуешь, что это делает тебя уязвимее, ты действительно не очень хорошо меня знаешь. Мне абсолютно все равно, что думает флот.

Он все еще стоит позади меня.

— Как ты... — тяжёлый вздох. — Мина.

Я пожимаю плечами.

— Ты ведь пытался мне сказать, не так ли?

Он целует меня в затылок.

— Не считая дальтонизма, я больше не являюсь военным. И моё визуальное ограничение — это не то, в чем я хотел бы признаться кому-либо. У меня не было выбора с Миной, но спасибо, что спасла мою задницу на крестинах.

Если не изменения в его видении, то, что заставило его почувствовать, что он больше не принадлежит флоту? Я поднимаю на него взгляд.

— Розовые и синие ленты были традиционными для пастора, мешающими. И, конечно, я пришла тебе на помощь, я обещала, что буду рядом. Мы же команда.

Себастьян выключает воду и обнимает меня. Вода капает с его носа и по лицу, когда он притягивает меня к себе.

— Ты привносишь краски в мою жизнь, каждый день в море однообразия, Талия. И я имею ввиду не это. — Он пропускает прядь моих волос между пальцами. — Или это. — Сексуальная улыбка появляется на его губах, когда он смотрит на волосы у меня между ног. — Я говорю о том, что ты заставляешь меня чувствовать. Я нем большую часть своей жизни. Ты даёшь мне что-то неосязаемое, что я не могу объяснить. Это просто то, что я чувствую, когда я с тобой. Как будто я целый, и ни черта не пропало.

Для человека, который утверждает, что не знает слов, которые женщины хотят услышать, Себастьян сумел лишить меня дара речи. Я никогда не думала, что он скажет что-то настолько красивое и искреннее. Я обнимаю его за шею.

— Ты — все, чего я хочу, Себастьян. В полной комплектации.

Он крепко сжимает мою талию, его взгляд скользит по моему лицу. Я могу сказать, что что-то тяготит его разум, но потом он улыбается и сильно шлёпает меня по заднице.

— Вытрись, возьми рубашку из моего шкафа, если хочешь, и я жду тебя на кухне.

Когда я иду из его спальни через гостиную к кухне, красочные подушки на диване Себастьяна заставляют меня задуматься, как долго у него было это место. Или кто-то помог ему их выбрать? Он поднимает взгляд от скручивания штопора в бутылке вина, и улыбка удовлетворения растекается по его лицу. Он не торопится, скользнув взглядом по моим соскам, качающимся под его светло-голубой рубашкой, к моим голым ногам.

— Моя одежда, безусловно, будет требованием в будущем.

Я приподнимаю край его рубашки и касаюсь бирки, пришитой изнутри.

— Пока искала, что надеть, заметила такую бирку: светло-голубая, 3,1. В галстуках также указаны основной цвет и цифры. — Я наклоняю голову. — Это система нумерации, так?

Он кивает, вытаскивая пробку из бутылки.

— Это помогает сопоставить галстуки с рубашками, а затем с моими костюмами.

Мое сердце немного разбивается из-за того, как ему пришлось научиться приспосабливаться к пределам своего зрения.

— Ты сам это придумал?

— Да. Это помогает оставаться в здравом уме и помогает мне казаться в основном нормальным. В противном случае, вы бы видели меня только в чёрных или серых костюмах, белых рубашках и серых или черных галстуках. Время от времени я сходил с ума и надевал красный галстук.

Это может и звучит так, будто он шутит, но я могу сказать, что он все еще борется. Тот факт, что никто из его семьи не знает, делает это ясным для меня. Его служба безопасности? И как иронично горько, что травма, которая превратила его темно-коричневый глаз в великолепный синий, также украла его способность различать цвета. Жизнь может быть такой непостоянной сукой.

— Это очень умно. Я впечатлена, — говорю я, надеясь придать позитивный оттенок вещам. Запустив руки ему под рубашку, я поднимаю воротник и вдыхаю. — Тот, кто стирает твоё белье, заслуживает похвалы. Эта рубашка такая мягкая, и теперь я знаю, почему ты всегда так вкусно пахнешь.

Наливая бокал красного вина, он фыркает.

— Я обязательно скажу Терезе.

— Кто такая Тереза? — спрашиваю я, стараясь не показаться ревнивой.