Зита. Десять шагов до войны (СИ) - Журавлев Владимир Борисович - Страница 13

Они пошли к реке, сначала по грунтовой дороге, потом по широкой колее. Отец от свежего воздуха возбудился, повеселел и разговорился, планируя, где бы им накопать червей.

– На пашне, – сказала она машинально, потом досадливо поморщилась. Ну какая пашня на вечной мерзлоте?

Оказалось, есть пашня, и даже поблизости, за железной дорогой! Раньше не было, а теперь есть. В пятьдесят третьем объявили о продовольственной независимости страны, о поддержке малого предпринимательства, дали желающим кредиты под небольшие проценты, тогда многие подались в фермеры, все поляны в округе распахали.

– Нэп?! – вырвалось у нее.

– Сейчас это проходят в нулевом классе? – удивился отец. – Ну да, новая экономическая политика. Мать говорит, сейчас пойдет вторая волна кредитования, надо бы подсуетиться, а то достала нищета. Картошку будем растить и продавать, озолотимся! Хочешь жить на природе, а, Танька?

Он впервые назвал ее Танькой, как хотел при рождении. Она порывисто вздохнула и благодарно потерлась щекой об его руку, отец даже смутился.

– Дурачков ловят, – подумав, решила она. – Не соглашайся.

Отец обиделся и попробовал спорить. Пришлось объяснять подробней, потому что поняла – идея фермерства запала отцу в душу.

– Выкупить землю – кредит, – сказала она. – Семена купить – еще кредит. Огородить – кредит. А пахать, папа, мотоблоком не получится, по целине мощный трактор нужен, нам в школе рассказывали. Мощный трактор – он очень дорогой! Еще горючее. Еще ремонт…

– Считать не умеешь, малявка! – азартно возразил отец. – Знаешь, сколько картошка сейчас стоит?! За одно лето расплатимся!

– Не расплатимся, папа. Картошка дорого стоит зимой. А где мы ее хранить будем? Хранилище – очень дорогое! И магазина у нас нет, чтоб торговать, а на улице запрещено, в подкупольных городах и так грязи хватает.

То, что хранилище – очень дорогое сооружение, дошло даже до отца. Но просто так он сдаться не мог.

– Как-то же все растят! – проворчал он. – Процветают!

– А ты узнай сначала, – посоветовала она. – Кто растит, кто процветает. А еще, папка, картофель землю разрушает, нам в школе рассказывали. Три года, и все, потом голод.

– А как его тогда выращивают?!

– Севооборотом, – вздохнула она. – Но какой у фермера севооборот? Земли не хватит.

Отец молчал до самой реки.

– И что, неужели в банке не понимают, когда предлагают кредит? – пробормотал он, о чем-то напряженно размышляя. – Так и мать меня на кредит тоже уговаривает! Вот же дура! Залетим снова в долги – и что, на ленскую каторгу отрабатывать?!

– Не злись, папка! – сказала она. – Ну, не нравится мама – прогони! Или тресни по затылку, как вчера Андрея, плюнь и забудь.

Отец неловко хохотнул.

– Маму по затылку нельзя, – признался он. – Обидится и уйдет. А мне женщина нужна в… в доме.

– Ну и что? – удивилась она. – Я буду твоей женщиной!

Отец захохотал в голос.

– Я уже стираю тебе рубашки! – жарко сообщила она. – Пуговицы на спецовке я пришиваю! И завтрак целую неделю я готовлю, и еще буду!

– Эх, Танька, Танька! – вздохнул отец и обнял ее за плечи. – Да заметил я, как за мамку работы тянешь. Ты моя заботушка. Но, видишь ли, женщина не только варит и стирает, она еще, хм…

– Женщина любит, – понимающе кивнула она. – Так я люблю. Тебя сколько раз поцеловать?

Она хозяйски примерилась, наклонила мужчину к себе и поцеловала. И еще раз. И еще. И обняла со всем пылом южной горячей души. И… как-то это незаметно затянулось, и опомнилась она, только когда почувствовала, что мужские руки потихоньку, но настойчиво пытаются стянуть с нее брюки.

Сначала она не поняла. Потом страшно удивилась. Потом страшно разозлилась на маму. До чего довела мужика своими манипуляциями, что он потерял голову от задницы какой-то толстой малолетки!

– Папка! – тихонько сказала она. – Это комбинезон, его так просто не снять, сначала курточку!

Ну, она впервые увидела, что у отца может быть лицо кирпичного цвета. Какое у нее самой – лучше не задумываться. Так что они отпрыгнули друг от друга, отвели глаза и быстренько зашагали к речке. И там раскидывали удочки, стараясь не смотреть друг на дружку.

«Дура! – костерила она себя мысленно. – Шлюха малолетняя! Вот зачем полезла с поцелуями-обнимашками, зачем? Как будто не догадывалась, какое может быть продолжение! Семь лет всего, семь! А что дальше будет? У-у, сука толстозадая, так бы и дала самой себе по роже…».

Такой засады в семейных отношениях она никак не ожидала и, если честно, совсем к такому повороту оказалась не готова. И как теперь жить в одной квартире с мужиком, у которого сорвало контроль, а? А ведь сколько угодно бывает моментов, когда ни мамы, ни Андрея дома нет, а отец есть! У-у, дура!

У отца, видимо, внутренний монолог тоже выдался не из легких. Она искоса глянула раз, другой. Отца было искренне жаль. Не так уж сложно понять, какое затмение на него нашло. Мамой это затмение называется! Что-то она за год не заметила, чтоб между родителями была близость. А отец – вполне молодой еще мужчина. А она – семилетка, конечно, но на полголовы выше одноклассниц, а по заднице так и вовсе – взрослый размерчик. И не родственница, как считает отец. И в общении – равная ему. Да еще прилипла к мужику, как распоследняя шлюха! Вот и переклинило человека. Она вздохнула, подошла к отцу и обняла со спины.

– Я люблю тебя, папка, – шепнула тихонько. – Не переживай.

Отец отвернул голову и закаменел. Потом осторожно положил руку на ее ладошки.

– Вот как так получается, – пробормотал он, – что ты, такая маленькая, все понимаешь, а она… эх!

Потом… потом они подпрыгнули и бросились ловить удилище, потому что удочки уже были заброшены, и на отцовскую попался мелкий елец, а его заглотила щука и потащила под коряги – вместе с удочкой. Еле вытащили ее на берег. Отец сиял и чуть не плясал от радости при виде такой добычи. Фиг бы он что поймал, если б она заранее не приготовила наживку. Червей-то за разговорами не накопали. Сама она спокойно и методично таскала на живца из ямы под крутым берегом крупных окуней. Все пальцы об них исколола.

На обратном пути, уже в сумерках, отец неожиданно сказал:

– Наверно, ты права, Танька. В центральных и южных областях у нас сейчас голод. Говорят, как раз из-за того, что землю истощили. И про неправильный севооборот тоже что-то было.

Видимо, слова дочери сильно его зацепили. А ее как будто по голове треснули. Пыльным мешком. Голод – в середине двадцать первого века? Это как?! А что, механизация сельского хозяйства, новые сорта, научная агротехника – всего этого уже нет?! Да ну, не может быть. Ведь всего десять процентов населения надо, чтоб обеспечить страну едой! Чего-то она в будущем сильно не понимает!

– А я хотела тебе сказать – давай уедем в центральную Россию, если хочешь на землю сесть, – пробормотала она. – Там тепло, там сады можно растить. Я так думала. А там, оказывается, голод. Может, на юг переберемся, а, папка? К морю!

Отец резко помрачнел.

– Как мы переберемся? – сказал он, отводя глаза. – Мы же пораженные в правах. Дура Вероника набрала кредитов, вернуть не смогли, вот нас и закатали в подкупольник на отработку. Думаешь, почему мы так бедно живем? Нам только социальные карточки оставляют, остальное забирают на погашение долга. Пока не рассчитаемся с госбанком, даже родню повидать не отпустят. Только как рассчитаться, если там проценты каждый год растут… А ты говоришь – на море. Когда революцию делали, думали, что социализм – это здорово! А он вон как обернулся… режимный объект, вокруг города посты егерей, и билеты на материк только с разрешения ГБ.

– Мы – в тюрьме?! – вырвалось у нее.

Отец хмуро кивнул.

– И что, в городе… все такие, как мы?

– Ну как все… полиция, ГБ, спецназ – эти по контракту. Ну и в центральном секторе вольные живут.

– Это где категорийная школа? – уточнила она.

– Во-во, там. Слуги народа. Неплохо устроились, отпуска по полгода, все льготы, школа для их деток непростая, на материке таких не найдешь…