Рождество на Ледяной Планете (ЛП) - Диксон Руби - Страница 17

Мне нечего сказать, поскольку мне самой знакомо это чувство. Именно это я всякий раз чувствую, когда думаю о том, что случится, если начну резонировать Беку. Мне вообще повезло, что по какой-то причине мой кхай не сработал и не заставил меня резонировать. Возможно, все дело в том, что он просто более разборчив, чем другие. Возможно, он знает, что Бек мне не подходит.

Возможно, эта чертова штуковина в отношениях лучше, чем я. Я оголяю свою птицу от перьев в то время, как Джоси продолжает… говорить и говорить о том, как ее раздражает Хэйден. Я прислушиваюсь к ее разговору, время от времени бормоча свое согласие. Я заканчиваю со своей птицей, помогаю ей закончить с ее, а потом мы вдвоем натираем их жиром, набиваем их травами и одеваем их на вертел над костром, чтобы поджарить на медленном огне. К тому времени, как мы заканчиваем, мы оба жутко чумазые и вопиющие грязные.

— Фу, мне нужно отмыться, — комментирует Джоси, вытирая руки о грязную тунику. — И я сваливаю. Пойду-ка отыщу в кладовке немного ягод.

— Я тут подожду, — говорю ей, медленно переворачивая один вертел, чтобы птицы могли жариться равномерно с обеих сторон. Ша-кхаев не волнует приготовление мяса, но их разбирает любопытство насчет наших праздничных блюд. Будет очень-очень много серпоклювов, и всем получится их отведать. Тут неподалеку Стейси на своей смазанной самодельной сковороде готовит одну порцию латков из корнеплода за другой. Должно быть, они отменные, поскольку время от времени малышка Эша, ковыляя, продвигается прямиком к ней и по одному выпрашивает.

В пещерах Эревена нигде нет, так что он скорее всего снаружи еще играет в соккер. В своем воображении я представляю его образ, его вспотевшие волосы, прилипшие к шее, и ощущаю удивительнейшую дрожь желания, пронизывающую меня. Надо же. У меня не было секса уже месяцами — а хорошего секса гораздо, гораздо дольше — и я поражена силой своей потребности. Поначалу Бек был неплох, но как только я перебралась в его пещеру, он перестал стараться, и секс стал резко обрывающимся и неудовлетворительным. Другие женщины без умолку щебечут о своих парах и их шпорах, но, возможно, в этой части Бек страдает от каких-то недостатков, потому что все, что он когда-либо делал, — тыкался в меня в неудобных местах. Я начинаю задумываться насчет шпоры Эревена. И тогда я чувствую себя слегка смахивающей на извращенку за то, что подумываю об этом.

Мы всего лишь друзья, и он согласился мне помочь. Я должна быть совсем спятившая, чтобы себя так мучить. Через пару дней я вернусь в свою пещеру, а он останется здесь. Кто знает, когда мы снова увидимся?

Запускается камнерез Харлоу, издавая высокий, пронзительный гул, который вскоре становится все громче и громче. Из пещеры выходит Рух с младенцем Рухаром, закрепленным у него на груди, а уши ребенка покрыты меховыми глушителями. Непрекращающийся гул камнереза, когда он прорезает камень, становится все громче и громче, и звук становится все более и более резким. Я сжимаю зубы и в очередной раз поворачиваю на вертеле насаженные сепоклювы. Стейси смотрит на меня и что-то говорит, но я ее не слышу. Я постукиваю по своему уху, чтобы указать на это, а она закатывает глаза и отмахивается рукой, сообщая мне, мол, «ладно, забудь».

Уголком глаза я замечаю чьего-то появление. В пещере так громко, что я не слышала его приближение и, испугавшись, подпрыгиваю.

Это — ожерелье. Красивые косточки были обесцвечены, окрашены и вырезаны в различные формы, а затем нанизаны на кожаный шнурок. Оно такое красивое. А рука, которое его держит?

Бека.

У меня, к несчастью, сводит живот. Глядя на ожерелье, я испытываю сильное чувство вины. Совершенно очевидно, что на него у него ушло много времени. Он хочет вернуть меня назад. Это очевидно. Но без Бека я чувствую себя намного лучше, поэтому знаю, что вернуться я не могу, и не важно, насколько виноватой себя чувствую при мысли о причинении ему боли. Мне нужно с ним поговорить и расставить точки над «i». Он парень неплохой. Я знаю, он не такой. Он просто вспыльчивый и властный, а я мышь, настолько трусливая, что я последний человек, с которым он должен быть вместе.

Так что, коснувшись его руки, я указываю на вход в пещеру. Мы выйдем наружу и поговорим там, где сможем расслышать самих себя.

Он снова предлагает мне ожерелье.

Как и ранее, я игнорирую его. Вместо этого я встаю на ноги, вытираю руки тонким кожаным полотенцем и выхожу наружу. Я оглядываюсь назад посмотреть, идет ли он следом, что он и делает, но на его лице отражается свирепое недовольство, которое не сулит ничего хорошего.

Ну да, дай угадаю, — о теме про разрыв отношений он и слышать не хочет. Сама я в душе набираюсь смелости. Ужасно, ведь он как раз и есть такой. Я выхожу наружу бок о бок с ним. В тот момент, когда выходим, оказываемся в хрустящем снегу, и бодрый воздух, как всегда, отнимает у меня дыхание. Несмотря на двойные солнца, ледяная планета все ровно жутко холодная. Всегда. Рядом идет игра в соккер, и Фарли бросается на старого Вадрена, пытаясь помешать ему забить еще один гол. Эревен на поле вместе с остальными, смеется. Большая часть охотников отправились охотится на са-кохчк, и поле заполнено лишь пожилыми людьми и парой женщин из племени. Есть и те, кто остались здесь — Бек, разумеется, и Эревен, хотя я озадачена по поводу того, почему он остался. Может быть, он больше проникся духом праздника, чем я осознавала, и хотел участвовать в празднике больше, чем охотиться.

Мы идем вдоль утеса, держась в стороне от ветра, пока не оказываемся на достаточном расстоянии от игроков в соккер и входа в пещеру. Отсюда камнерез Харлоу — не более, чем раздражающий гул, а не оглушительный визг. На отдаленном утесе я вижу Руха, который прогуливается со своим сыном, прижатым к груди, заодно держа его подальше от шума. Я одета неподходящим образом для холодной погоды, поскольку на мне лишь простенькая кожаная туника и леггинсы, но я надеюсь, что это не займет много времени. А если это не так, у меня отличный повод, чтобы отправиться внутрь.

Я скрещиваю руки на груди и смотрю на Бека.

— Нам нужно поговорить.

В протянутой ко мне руке он продолжает держать ожерелье.

— Я работал над ним много часов.

— И оно очень красиво. У тебя настоящий талант, — я смягчаю свой голос, чтобы скрыть свое раздражение, и толкаю ожерелье обратно ему. — Но я не могу его от тебя принять. Я больше не хочу быть с тобой. Пожалуйста, пойми… Я не пытаюсь сделать тебе больно. Я просто… не хочу тех же от отношений, что и ты.

Бек сердито хмурится. Он бросает ожерелье в снег.

— Ты моя пара…

— Нет, это не так, — прерываю я его. — Мы никогда не резонировали. И вряд ли когда-нибудь будем. Нас с тобой ничего не связывает, кроме общего жилья и чувств, да и их уже нет.

— Ты ведешь себя невыносимо, — рычит он, угрожающе надвигаясь. — Это еще один из ваших, мне непонятных, человеческих ритуалов? Ты говоришь это, чтобы меня разозлить?

Я отказываюсь отступать. Он может рычать и доставать меня, сколько угодно, но я не собираюсь к нему возвращаться.

— Бек, я с тобой пыталась быть вежливой. Мы по-прежнему остаемся частью одного и того же племени, и это не меняется. Просто мне больше не хочется быть грелкой твоих шкур, понимаешь? Давай будем честны друг с другом. Ты ведь тоже меня не хочешь. Я тебя раздражаю. Ты считаешь меня бесполезной и ни на что не годной. Ты терпеть не можешь, когда я плачу. У тебя целый список того, что я делаю, что тебя бесит. Мне кажется, что потерять меня тебе не хочется просто из-за того, что иметь пару — это своего рода дело гордости. Но мы и правда не подходим друг другу, поверь. — Божечки, я говорю так много, что звучу прямо как Джоси. — Неужели мы не можем просто согласиться расстаться как друзья и все это не усложнять?

— Я тебе не друг! — злится Бек. — Я твоя пара, а ты — моя, — он прижимается еще ближе, практически придавив меня к стене скалы. Мое сердце начинает дико биться, и меня поглощает беспокойство. Бек наклоняется…