Дождь в полынной пустоши. Книга 2 (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович - Страница 17

− А если откажусь?

− Я и не настаиваю.

Остриё убрали. Солер резко обернулся. В коридоре непроглядная темнота и едва слышимая, быстрая удаляющаяся, поступь.

Полки с книгами частично выпотрошены, стулья расшвыряны, письменный стол сдвинут, столешница набок, схрон изъят. На полу листы бумаги, чистые и исписанные. Любимая чернильница, наследство на удачу, пяти поколений славных предшественников, разбита об пол. Латгард сжал ключ в ладоне. Болью перебить другую боль, в левой стороне груди. Инстинктивно кашлянул, снять приступ. Не очень помогло.

ˮЭто следовало ожидать…,ˮ − укорил себя Старый Лис, боясь войти в собственное жилище.

Его мечущийся взгляд случайно зафиксировался на окне. Портьера отдернута в сторону. Рама! Рама открыта! В кольце сумбурных мыслей взрыв колючего страха. Что искали понятно. Его записи. Его, бляжьего сына, записи! Нашли? Забрали? Ведь невозможно вообразить, что вор довольствовался разгромом, драгоценными безделушками и памятками о Серебряном Дворе. О, будь это так, он сочтет произошедшее знаком свыше, перестать доверять бумаге, не доверяемое духовнику на пасхальной исповеди.

Но если бы дело замыкалось только на краже. Когда история хищения выплывет наружу, многие в столице захотят задать ему неудобные вопросы. А не было ли уважаемый саин Латгард, в твоих пописульках такого, чего другим знать не положено? И другим и тебе. Извинят ли? Не объявят ли умалишенным упрятать в Золомат*? Не утопят ли в помоях лжи и наветов? Его предшественника, съелиˮ, подсунув в постель мальчика. Ему, не утруждаясь выдумывать, вменят сводничество. По дворцу уж вовсю гуляют сплетни о гранде и бароне Поллаке. Испачканные простыни воспитанницы, чем не саван для её воспитателя и наставника?

Топтаться на пороге дольше бессмысленно. Надо было что-то предпринимать и канцлер, наконец, насмелился шагнуть в комнату. Обогнул груду книг, редчайших изданий, варварски сброшенных со своих мест, сваленных и разодранных. Заглянул на опустевшие полки. Закладка пропала. Прикрыл скрипучую дверцу. Коснулся свернутой столешницы, убедиться, действительно ли секрет вскрыт? Худшему свойственно сбываться.

В спальне разгром не меньший. Все та же неприглядная картина суматошных поисков. Латгард с облегчением вздохнул. Потрогал столбик в изголовье кровати, повернул навершие, отбросил край ковра, нажал на половицу. Из тайника извлек шкатулку. Злодей не добрался до наиболее ценного и значимого. Быстрыми пальцами пробежался по уложенным бумагам. Проверил сохранность. Все на месте. Боль в груди немного ослабла. Подержав шкатулку на коленях, закрыл, с удовольствием щелкнув замочком, отставил. Поднялся осмотреть злополучное окно.

Приметный отпечаток подошвы сапога. Вор имел неосмотрительность наступить в чернила. Касание пятерни в пыль. Мелкие щепочки, крошки, грязь….

Канцлер поторопился высунуться наружу, увидеть карниз. Слой голубиного помета в первозданной нетронутости.

ˮХитрюга!ˮ − возликовал Латгард, изобличая воровской трюк.

Охотник за чужими тайнами потянулся из-за портьеры и легонько придержал канцлера сзади, прежде чем обрушить задранную раму. Под тяжестью стекла и дерева хрустнули позвонки старческой шеи.

Убедившись в смерти Латгарда, вор (зря что ли вдыхал портьерную пыль?) забрал шкатулку из спальни, приобщить содержимое к добытым записям из стола и закнижья. Возможно, существовали другие тайники. Не возможно, а существовали, но искать их, мало времени. Надлежало привести комнату в порядок. Бардак не вяжется с несчастным случаем.

Из осажденного браттами Мюнца, эсм Лилиан спасала две вещи. Обсидиановое зеркальце с процарапанным портретом и доставленное накануне письмо из Карлайра, адресованное ей Колином аф Поллаком, бароном Хирлофа. Не откликаясь на зов перепуганных дочерей, бросив без поддержки тяжелораненого мужа, она покинула охваченный огнем и боем замок, забирая с собой то, чем дорожила и без сожаления оставляя, то, что мешало её любви. Многие бы осудили беглянку, единицы позавидовали бы решимости женщины и матери.

Неразумно мечтать о недоступном, неисполнимом, невозможном. Но именно эти мечты самые заветные, самые дорогие, самые близкие. И сколь ни велики и непреодолимы препятствия, на пути к их осуществлению, всегда остается надежда обрести желаемое. В последнее время Мэлль только и жила мечтами и надеждами….

В отличие от стряпухи, Сеньи распрощался со своими мечтами год назад. А вездесущая безнадега сглодала его надежды, истончила его веру и подбиралась к его любви. Ей оставалось не так много, столкнуть человека с островка отчаяния, в темный омут апатии….

…Мэтр Буаль прагматик и никогда не задуривал себе голову ничем подобным. Мечты, надежды, любовь? Это из арсенала тонкокожих и нервных юнцов, впечатлительных и обморочных девиц, увядших в старости бездетных матрон и бесталанных ленивых неучей. Разуму более понятны труд, пот и вознаграждение. Такого большого заказа на селитру, серу и ольховый уголь ему еще никогда не давали и не вносили в качестве предоплаты, Заклятую книгу Гонорияˮ. И как после этого не отнести себя к счастливейшим из смертных?..

…За окном, в ровном лунном свете, медленный мелкий снег. Не хлопья, не снежинки. Пыль. Серебристая и невесомая. Обхватив Колина рукой и забросив ногу, чуть слышно сопит Нумия.

ˮХоть кому-то беззаботноˮ, − слушает унгриец ровное дыхание женщины. Слушает и завидует.

Ему не спиться. Не хочется. Не можется. Как перед близким, коротким, яростным и последним боем.

Если бы близким. Если бы коротким. Если бы яростным. Если бы последним. Сколько таких, если быˮ можно вытянуть в цепочку?

Может потому и не спиться. Нет им скорого края….

…Малыш отпустил грудь, сердито хныкнул, зевнул, повозил крепко спеленованными ножками и заснул. Моршан не удержалась чмокнуть кроху в лобик, вдохнуть запах детских волос, покачать на руках.

−А-а! А-а! — напевала она баюкая. Но слышалось ей другое. Даан.

Имя сына?…

Круг второй. Согбенные.

ˮ…живуший с войны никогда не примет мира.ˮ

Велиар. Тайная история.

ˮ…К войне готовятся задолго до того, как найдется повод её начать, или подвернется удобный случай….ˮ

В Яме ничего не изменилось. Не дано таким местам меняться ни в дни смут, ни в часы государственного благоденствия. Не подвластны людям и времени черные стены, низкие своды, жуткая сырость, холод и чудовищная скученность. И атмосфера. Высшая степень безысходности. Ты больше никто. Ни имени, ни роду, ни племени, ни звания, ни судьбы.

Колин по-молодецки прытко спустился коротким лестничным маршем. Толкнул скоргочущую ржавьем тяжелую дверь. Дремавший охранник приоткрыл сонный глаз. Кто тут? Прошлый раз унгрийца проигнорировали. Идешь и иди. Но прошлый раз он не носил баронской короны. Геральдический знак внушал уважение, невзирая на явную недостаточность лет его обладателя.

− Рады вас видеть в здравии, саин, — памятлив на щедрость и оттого приветлив гриффьер, обложенный до макушки списками, ордерами и прошениями. — Покликать Филло? — не поленился он выползти из-за стола навстречу дорогому гостю.

Унгриец соглашаться не торопился. Старой ловчила не прочь заработать, почему бы не предоставить подобную возможность.

− Филло подождет, − попридержал Колин рвение гриффьера.

− Терпилицу или строптивицу желаете? — засиял догадливый пройдоха от стараний угодить.

Ход мыслей служителя узилища очевиден. Где как не в Яме найдешь шалаву за недорого.

− Погоди с этим, − остановили угодника. − Нужен толковый человек, хорошо знающий столицу. Лоточник, водовоз или кто-то в этом духе.