Пионеры на море - Гаврилов Петр Павлович - Страница 15

Гришка с Мишкой по-прежнему хлопотали на камбузе, но жил еще в памяти у них чернокожий камрад и помнилась душная последняя ночь в Неаполе.

Кок ходил словно вареный. Мало разговаривал, позабыв о шутках и бесконечных рассказах с приключениями. Третий день не слышно в камбузе заливчатого смеха Мишки. Обед выходит, как назло, то пережаренным, то недосоленным. Кроме того, Остап дуется на Мишку за его затею особенного обеда, которая могла кончиться для кока очень печально.

Дело было так: однообразные борщи стали надоедать команде. Кок долго ломал голову, как порадовать команду неожиданным и поразительным блюдом. Однажды Мишка рассказал коку о какой-то сказочно вкусной рисовой каше с вином.

Остапу понравилось это интересное блюдо, и по кораблю пошли слухи, что кок Остап с поварятами колдует в камбузе над «отчаянным блюдом без костей».

Краснофлотцы заранее потирали животы и облизывались.

Тем временем в камбузе мыли рис, заправляя его разбавленным красным вином, и, поставив на плиту, ожидали результатов своего нехитрого творения.

Перед обедом в камбуз начали заглядывать любопытные физиономии матросов. Кок ревел на них, бросая в нетерпеливых картошкой. По мере того, как загадочное блюдо варилось, лицо кока вытягивалось и смешно передергивалось.

В лагуне насмешливо булькала неопределенного цвета кашица, пахнущая не то клейстером, не то касторкой. Кок попробовал и передал ложку Мишке. Мишка отхлебнул и передал Гришке. Все трое, взглянув друг на друга, поморщились.

Еще до раздачи было видно, что в камбузе произошло непоправимое несчастье. Лица повара и поварят стали пасмурны, как осеннее дождливое небо.

Когда заиграл горнист на обед и краснофлотцы, прищелкивая языками, вытянулись в длинную очередь у камбуза, Остап вдруг таинственно исчез.

Растерявшиеся поварята заметались по камбузу. Моряки от нетерпения забарабанили ложками о медные донышки бачков и такую подняли трескотню, что командир срочно вызвал вахтенного начальника выяснить причины неожиданной музыки у камбуза.

Гришка, как ошалелый, носился по крейсеру, заглядывая во все потаенные уголки, — Остап исчез бесследно. Прибежав в камбуз, красный, вспотевший Гришка, хлопнув себя по затылку, взволнованно сказал:

— Куда же это дядька Остап пропал? Уж не за борт ли свалился с перепугу?

Остап оказался в шкафу с одеждой и фартуками. Высунув оттуда курносый, перепуганный нос, он таинственно зашептал:

— Пожалуйста! Никуда я не провалился. Гришенька, родимый мой сынок, ты уж как-нибудь без меня раздай этот пудинг без костей; с тебя не взыщут, а я уж тут посижу, скажи — у кока, мол, непримиримые колики в желудке, и он у доктора на срочном приеме. Пожалуйста! Назначаю тебя заместителем с правами в полномочиях!

Шум у камбуза стоял невообразимый. Красный нос кока моментально исчез за грязным фартуком. Гришка секунду постоял, разинув рот, потом строго одернул фартук и, поправив колпак на рыжих вихрах, степенно вошел в камбуз и встал на место Остапа.

— Не авральте[41], товарищи, мешаете работать на своем посту! Подходи по одному, сейчас будем выдавать, — басом сказал Гришка и, отворачиваясь от громадной посудины, налил первому бачок клейкой розовой бурды.

Удивленно нюхая ее, краснофлотцы расходились. На минуту стало тихо. Гришка с Мишкой сели рядом на ящик и, повесив головы, уныло поглядывали друг на друга, на всякий случай заперев камбуз на крючок.

Молчание длилось недолго. Вдруг, словно на крейсер напали враги, поднялся такой грохот и крик, что четыре дельфина, вынырнувшие из воды, испуганно нырнули обратно.

Верный, хватая краснофлотцев за штаны, увеличивал суматоху громким лаем. За борт из бачков со смехом и прибаутками валилось хитроумное блюдо.

Раздурачившиеся краснофлотцы штурмовали камбуз.

— А где этот негодяй, начальник камбуза?

— Даешь сюда толстопузого! Мы ему покажем, куда нужно употреблять клейстер.

— Накормим его, братва, бурдой до седьмого пота, пусть сам трескает такую маринаду!

— Хо-хо-хо!.. Из ложки будем кормить сегодня и завтра, и пока домой не придем, пускай все кишки у него склеются. Давай сюда кока!

Кто-то дернул дверь камбуза, крючок отлетел. Команда увидела две растерявшиеся рожицы.

— Гришуха! Где командующий камбузом, где эта гнилая луковица? Мы ему сейчас все шпангоуты[42] проверим!

Гришка еле сдерживал смех, но, выдерживая марку, степенно ответил:

— На первое — без особых нужд посторонним в камбуз вход строго воспрещается, на второе — не все сразу галдите, прошу по очереди, на третье — Остап Остапыч у доктора: колики у него в животе и срочный припадок!

Весельчаки бросились к лазарету, обшарили все палубы и каюты.

Кока не было.

Только поздно вечером Остап невозмутимо стоял на своем месте, раздавая суп, и, помешивая в лагуне, делал вид, что ничего особенного не произошло.

Вот за эту историю кок и дуется на Мишку. Кроме того, вспоминая о том, как Мишка рыдал, прижавшись к нему, в тот душный вечер, Остап уголком своего доброго сердца начинал соглашаться с Чалым, что, и правда, не стоило бы брать ребят на крейсер.

— Какая радость картошку чистить, не их это дело. Эх, старый, старый я дуралей!

— Что вы говорите, дядя Остап?

— Пожалуйста, что я говорю? Подложи, Мишуха, лаврового листа в суп… Гриш! Томат с маслом поджарь, луку, перцу. За плитой следите. Миша, подкинь-ка угольков!

Гришка почесал затылок, и, переминаясь на босых ногах, сказал:

— Дядя Остап! Разрешите нам с Мишкой уйти. Мы с Котенко политграмотой занимаемся. Урок сегодня. Вот… Время для этого мало. По вечерам, когда плиту зальем, до ночи и занимаемся. А вставать-то рано нужно. А раз в неделю кружок. Разрешите нам, дядя Остап, сегодня не работать. Мы вам потом расскажем… чего прошли… а ежели насчет картошки, так мы вам на целую неделю вперед начистим!

Когда Гришка начал говорить, Остап, не поняв его, от изумления выронил нож.

Потом как-то боком подошел к Гришке, растопырив толстые пальцы. Его толстую шею и мясистое лицо залила горячая волна краски. От смущения он не мог говорить. Наконец, сделав немалое усилие над собой, кок выдавил:

— Вообще оно… как это… всегда уходите… это хорошо, политическая грамота нужна во как!.. Без спроса уходите… один справлюсь… На неделю картошка прокиснет, сам я могу на год заготовить… ну…

Кок вытолкал ребят из камбуза. Потом надумал что-то и высунулся из камбуза:

— Эй, сынки! Ох, и карандаши же у меня есть, в Италии брал — сам пишет, сам чинится, сам карандаш подается, — на год с поручательством! Нужно — залезайте в рундук!

За работу Остап принялся с утроенной энергией. Нож мелькал в его руках быстрее, чем всегда. Казалось, что и томат на сковороде торопился, фыркая во все стороны, и сильнее кипел борщ в лагуне.

Улыбаясь и дергая себя за нос, кок рассуждал вслух:

— Как же, пожалуйста… давно занимаются, ишь ты, по вечерам, когда плиту зальем. Ну, и пусть! Какой это дурак сказал, что яйца курицу не учат?

В камбуз забежал краснофлотец. Выпив кружку воды, он незаметно взял луковицу и осмотрелся.

— Остап! А где же хлопцы? Шел мимо — что такое — в камбузе тихо? Дай, думаю, зайду…

Кок смерил любопытного уничтожающим взглядом, выпятив нижнюю губу, заложил на руке один палец:

— На первое — на военных кораблях не ходят, а бегают!

— На второе, — продолжал кок, загнув второй, — что это у вас за привычка, — извиняюсь за вопрошение, — лук воровать? Возьми хоть полмешка. Пожалуйста!

Кок многозначительно сощурился и, изобразив руками какую-то хитроумную комбинацию, важно пробасил:

— На третье — помощники мои проходят курс наук политической политграмоты. Разумеете? А вечером все трое повторяем!

Комиссар «Коминтерна» редко смеялся. Рот его большой и жесткий, углами, опущенный книзу. Казалось, что кто-то нарисовал вместо губ на лице комиссара широкую букву П и забыл стереть.