Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна - Страница 50

• Предыдущая
• 50/100
• Следующая

– Вот и я не знаю. Ну ладно, это не важно. Вы готовы меня спокойно выслушать?

– Я тебя очень внимательно слушаю.

– Зато, чтобы кассета с грубой эротикой в ее исполнении не попалась на глаза мужу и детям, Елизавета Павловна станет иногда выполнять мои просьбы. И первым я выступлю в эфире сам, мне есть что рассказать, биография моя достаточно интересна. Тему для разговора мы выберем любую, но я непременно вставлю в свой монолог несколько прозрачных намеков, которые наш заказчик отлично поймет. И если он не откликнется, то в следующем эфире я выдам уже более конкретную информацию о хобби государственного чиновника и о тех методах, которыми он пользуется для утоления свой страсти к драгоценным камням.

– Это замечательно! – Мальцев совершенно неожиданно рассмеялся, да так весело, что сам удивился. – Это просто класс? Ты действительно гений, Толик. Двойной шантаж? Только ничего у тебя не выйдет. Прости, дорогой, но я не верю, что Беляева в здравом уме, по доброй воле, согласилась с тобой, таким красивым, переспать. Если это произошло, то вовсе не так, как ты рассказал. Сначала ты добавил ей свою гадость в вино, а потом уж затащил в койку. Не думаю, что тебе удастся повторить это на «бис» и заснять на пленку. Ведь у тебя пока нет кассеты?

– Если честно, уже есть. Но это строго между нами.

– Стахановец, – хмыкнул Мальцев, – передовик-многостаночник, мать твою... Что же, она не заметила, как ты вытащил камеру, закрепил на штативе? Ты сначала выключил Беляеву, напоил ее своей дрянью, а потом включил камеру. Других вариантов нет. А это, дорогой мой, уже статья, и серьезная. Это тебе не старика-сторожа отравить. Там, понятно, кроме меня, свидетелей нет, а я, конечно, буду молчать. Но как только ты сунешься к Беляевой со своим шантажом, она просто подаст в суд, и тебя посадят.

– За что же? – Красавченко недоуменно вскинул брови. – За любовь? Ну да, я воспылал страстью к ней и не скрываю этого. Чувство мое оказалось взаимным, я счастлив и горд. Но я не виноват, что какая-то мразь засняла нас скрытой камерой. Что же делать, если мы живем в такое кошмарное, циничное время? Вообще, все, что касается Елизаветы Павловны, – это мои проблемы. От вас мне нужна информация о заказчике. Для того чтобы передать ему свои условия, мне надо с ним как-то связаться. Пока я могу сделать это только с вашей помощью.

– А я все гадаю, почему ты вдруг так щедро делишься со мной своими наполеоновскими планами.

– Короче, вы согласны мне помочь? – Красавченко взглянул на часы. – Времени мало, я должен успеть к перерыву между совещаниями. Я должен сегодня обязательно показаться на глаза Елизавете Павловне, а то она заскучает, забеспокоится. Я предлагаю вам пятнадцать процентов от каждой выплаты. Согласны?

– Сколько ты собираешься попросить у нашего заказчика?

– Для начала сто тысяч. Дальше видно будет.

– Ладно, уговорил. Идея, при всей ее гнусности, в общем не так и плоха. Как ты верно заметил, кто же откажется от живых денег? Но только не пятнадцать, а двадцать пять;

– Двадцать.

– . Не мелочись. Жадным везет меньше.

– Двадцать пять, или выходи на заказчика сам.

– Черт с вами, договорились. Почему вы улыбаетесь? Я

– Так. Настроение хорошее с утра. Солнышко светит, небо голубое.

– Разве? По-моему, сегодня пасмурно и сыплет противный мокрый снег.

– Это здесь, в Монреале. А в Москве ясно, солнечно, легкий морозец. Я мысленно уже дома.

Они расплатились и вышли из кафе. Павел Владимирович нырнул в антикварную лавку, которая находилась тут же, за соседней дверью. Разглядывая столовое серебро позапрошлого века, он то и дело косился на огромное наклонное зеркало. Оно было расположено таким образом, что отражало всю площадь перед гостиницей. Павел Владимирович дождался, пока высокая широкоплечая фигура пересечет площадь, исчезнет за гостиничными дверьми, и только потом выскочил из антикварной лавки, свернул за угол, добежал до маленькой платной стоянки, где оставил машину.

Руки его дрожали, он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Белый «форд», взятый напрокат в день приезда, отчаянно засигналил. У Павла Владимировича заныло сердце.

«Не хватало мне сейчас сердечного приступа», – подумал он под визг сирены.

В кармане нашлась упаковка нитроглицерина, он сунул приторный шарик под язык, отключил сигнализацию, рухнул на мягкое бархатное сиденье, зажмурившись, досчитал до пятидесяти и позвонил брату в Москву.

Телефон зазвонил, когда Дмитрий Владимирович плескался в своем ледяном бассейне. Он подплыл к бортику и попросил, весело отфыркиваясь:

– Подай-ка мне трубочку.

На улице было минус десять. Варя куталась в шубку, сидя на лавочке, а розовый бодрый Мальцев, высунувшись по пояс из ледяного бассейна, беседовал с братом, Павлом Владимировичем, который находился в Монреале и, возможно, тоже сейчас торчал по пояс из ледяного бассейна. Они были очень похожи и жить друг без друга не могли. Правда, профессионально их ничего не связывало. Дмитрий Владимирович занимался финансами и политикой, а Павел Владимирович минералогией и ювелирным искусством. Он был одним из лучших специалистов по Фаберже, экспертом по ювелирному антиквариату.

– Что? Слушай, Пашу ля, может он пошутил? Может, это у него такой своеобразный юмор? Так я не понял, кассета уже есть или он только планирует? Да, ну ты, братец, даешь, нашел помощничка! Ладно, прости, не буду. Я понимаю. Как сейчас себя чувствуешь? Прежде всего, успокойся. Ни в коем случае, Паша! Ты понял меня? Не вздумай идти в гостиницу! Он тебя просечет моментально. В котором часу у тебя самолет?.. Так, еще раз скажи номер рейса... Ну вот и хорошо, езжай в свой отель, отдохни, постарайся просто отключиться. Я пришлю за тобой машину в Шереметьево, тебя привезут ко мне, и мы спокойно все обсудим. Да, я понял... Как там погода в Монреале?.. А у нас солнышко, легкий морозец. Ну все, Пашуля, держись, братик. Будь здоров.

Дмитрий Владимирович отдал Варе телефон и легко, пружинисто выпрыгнул из бассейна. Варе в лицо полетел фонтан ледяных брызг. Судя по всему, с утра у Мальцева было замечательное настроение, и, хотя только что по телефону любимый брат Паша сообщил ему о каких-то проблемах, оно ничуть не испортилось. Он чувствовал себя здоровым, бодрым, полным сил.

– Тебе привет от Павла. Слушай, киска моя, ты такая спортивная девочка и не умеешь плавать. Пора научиться. Подай-ка мне полотенце. Спасибо. – Дмитрий Владимирович энергично растер спину, сделал несколько приседаний и наклонов. – И почему ты совсем перестала бегать по утрам, а, лентяйка маленькая? – Он обнял Варю и поцеловал ее холодную щеку. – Вот, потому и мерзнешь, что мало двигаешься. Ладно, пойдем завтракать.

За столом Дмитрий Владимирович погрузился в чтение свежих газет, глаза его быстро пробегали по строкам, которые заботливо выделил для него желтый маркер пресс-секретаря. Варя прихлебывала апельсиновый сок и смотрела в окно. Наверное, завтра придется встать в семь утра, вместе с ним, надеть кроссовки и пробежать пять километров. Ужасно не хочется, но придется. Если бы его жена не ленилась и бегала бы каждое утро вместе с ним, то вряд ли он бы с ней разошелся. Все очень просто. Он бегал один и встретил Варю. Он до сих пор уверен, что это произошло совершенно случайно.

– Какие у тебя на сегодня планы? – спросил он, не отрывая глаз от газеты.

– К двум мне надо в университет, потом хочу к маме заехать,

– Как она себя чувствует?

– Нормально.

– А как у тебя дела в университете?

– Все в порядке.

– Ладно. Мне пора, – Дмитрий Владимирович отложил газету, встал, одним глотком долил свой зеленый чай, – пойдем, проводишь меня.

Когда за его бронированным джипом закрылись железные ворота, Варя вздохнула с облегчением, вернулась в дом, закурила и уселась с ногами в кресло. Если бы можно было вот так сидеть целыми днями, никуда не вылезать из теплой красивой гостиной, никого не видеть и не слышать.

• Предыдущая
• 50/100
• Следующая