Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна - Страница 98

• Предыдущая
• 98/100
• Следующая

– Привет, лапушка, – послышался из мягкой глубины низкий мужской голос.

– Привет, – ответила Варя довольно мрачно.

– Какая-то ты сегодня грустная, Варюша, – из темноты протянулась рука, нежно погладила Варю по щеке, – чего тебе? Кофейку? Соку?

– Соку. Клюквенного, как всегда. В салоне зажегся свет. Рядом с Варей, на заднем сиденье-диване, раскинувшись, сидел маленький худой человек, совершенно лысый, с лицом, похожим на череп. Крошечные глаза тонули в глубоких глазницах, прятались под тяжелыми и совершенно голыми надбровными дугами.

– Слушай, Пныря, я тебя знаю больше трех лет, но все не могу понять, у тебя глаза какого цвета? – спросила Варя, отхлебнув густого клюквенного сока.

– Вроде, карие, – ответил он и улыбнулся, – ты мне зубы-то не заговаривай, • лапушка. Ты зачем Васю сдала?

– Ты обещал, что он вообще не выйдет из тюрьмы и я его никогда больше не увижу.

– О моих обещаниях мы после поговорим. Сначала ответь на вопрос.

– Я его не сдавала, – Варя тряхнула волосами и отвернулась, – во-первых, он сам подставился. Во-вторых, он бы меня обязательно засветил.

– Как же это он подставился?

– Сам знаешь, – она вытащила из сумочки сигареты, закурила. – Ему не надо было убивать журналиста. Мог бы и перетерпеть. Но он решил удовлетворить свое оскорбленное самолюбие, не подумал, поддался эмоциям. Кстати, именно поэтому я и боялась, что он меня засветит у Мальцева. А это, Пныря, не в твоих интересах.

– И все-таки ты плохо поступила, что сдала Васю.

– Я тут вообще ни при чем. Дело по убийству журналиста попало к умному следователю. Я только намекнула, и если бы следователь не знал, о ком речь, то ничего бы и не было с твоим Васей.

– С моим? – укоризненно покачал головой Пныря. – Это ты, лапушка, преувеличиваешь. Он скорее твой, чем мой. Во всяком случае, тебе это в минус. Поняла, меня?

– Ну, один минус – не страшно. Зато плюсов сколько! Я тебе Красавченко вычислила? Вычислила.

– Не надо, солнышко, не преувеличивай. Это, как говорится, семечки. Ты только дала координаты, а вычисляли его мы. Да и неизвестно, насколько он был вредный, Красавченко этот. Ну, чего он мог добиться?

– Не знаю, – Варя помотала головой, – если для тебя сто тысяч – семечки, тогда не знаю.

– Ладно, молодец. А с Васей ты все же не права. Он так старался, придумал сам инсценировку, заодно убрал лопуха-свидетеля, который запросто мог его заложить по делу с журналистом. И все прошло гладенько, как по маслу. Считай, уже внедрился.

– Ага, и ты ему дал Петюню в помощники. Спасибо тебе. Жаль, я не видела всего спектакля с самого начала. Представляю, как здорово Петюня сыграл заказчика. Я многое потеряла.

– Эй, Варька. Не заводись! – ласково проворчал Пныря. – Мала еще меня учить.

– Я не хочу, чтобы твой Вася вертелся у меня под ногами. Просто не хочу, и все, – произнесла Варя, резким движением гася сигарету.

– Ну-ка, девочка, притормози, – Пныря чуть повысил голос, – это мое дело кого внедрять. Я не могу так разбрасываться людьми из-за твоих капризов. Вася работал на меня много лет, и неплохо справлялся.

– Ладно, Пныря. Давай уж по-честному. Я тебе брошь с бриллиантом, а ты мне – Васю. Без всяких минусов.

– Да, с брошью ты умница, – кивнул Пныря, – что правда, то правда. Главное, вовремя. Оперы туда пришли буквально через три часа после нас. Слушай, что же ты Мальцеву своему не подсказала, с самого начала?

– А сначала я сама ничего не понимала.

– Ну уж? Не прибедняйся. Ты со мной связалась в среду, как только узнала про Красавченко. Неужели не могла своему Мальцеву хотя бы намекнуть?

– Ты думаешь, он стал бы меня слушать? – усмехнулась Варя. – Был момент, когда я чуть не вмешалась. Как узнала, что они собираются в Канаде устраивать наркодопрос Беляевой, решила, что оба совсем свихнулись. Конечно, от камней они дуреют, что старший, что младший, перестают соображать, только глазами сверкают и готовы делать любые глупости, лишь бы достать, раздобыть. И все-таки я до последнего момента надеялась. Ну, ведь не надо много мозгов, чтобы понять: если кто-то и копал землю по-настоящему глубоко, то уж точно не дачники. Во всяком случае, не они первые. Дачи там стали строить только после войны. А до этого был совхоз, крестьянские дворы. Крестьяне дома строили, картошку сажали, использовали каждый клочок земли. Надо было искать тех, кто жил в Батурине сразу после революции.

– Погоди, но они ведь выяснили, что после революции на том участке стоял дом каких-то крестьян Кузнецовых. Ты говорила, они действуют правильно.

– Ну да, они были правы, пока не сошли с ума. У них все шло отлично, – кивнула Варя, – им удалось проследить историю совхозного семейства до конца. Семейство после войны переехало в Москву. Они узнали три московских адреса, быстро и очень удачно провернули огромную работу по сбору информации. Им везло, их как будто на волнах несло к победе. Это не я сказала. Это Пашенька-профессор любит так красиво выражаться. – Варя усмехнулась. – Последний отпрыск Кузнецовых сильно пил, совершенно опустился и числится без вести пропавшим с 1985 года. Вот они и решили, будто это тупик.

Им хотелось что-то делать, не терять надежду. Столько информации: портрет, дневник Сони Батуриной, где точно обозначено место – и тупик! Разве можно в это поверить, остановиться? А в такой ситуации люди, как правило, совсем теряют голову. Тогда умник Паша нашел Красавченко, чтобы проверить всех последующих владельцев участка. Честно говоря, я была почти уверена, что действительно – тупик. Брошь найти невозможно. Но потом, когда узнала, что копию броши делал отец Бутейко, поняла: никакого тупика нет. Наоборот, все просто.

– Как же просто? – буркнул Пныря. – Я, например, не понимаю.

– До сих пор? Странно. Я ведь тебе еще вчера объясняла. Ты мне, разумеется, не поверил, но за брошкой все-таки послал команду, – Варя засмеялась и долго не могла остановиться. Даже слезы брызнули.

– Эй, кончай! – сердито рявкнул Пныря.

– Ладно, прости. Не буду. Я ведь не над тобой, над ними. Они сами между собой несколько раз говорили о том, как жаль, что отличный мастер Вячеслав Бутейко больше не делает копий. Что-то с ним случилось летом 85-го. Уволился из ювелирного магазина, перестал принимать заказы, порвал старые связи, живет замкнуто, почти в нищете, и боится даже разговаривать о своем прежнем ремесле. Неужели нельзя было догадаться, что если в том же, 85-м, пропал без вести алкоголик Кузнецов, единственный возможный владелец броши, то должна быть какая-то связь!

– Но ведь это могло быть простым совпадением, – сквозь зубы пробормотал Пныря.

– Конечно, – кивнула Варя, – я не спорю.

– И все-таки, ты могла хоть как-то намекнуть, ведь, если бы этот придурок Красавченко начал действовать, твой Мальцев мог бы в итоге все потерять.

– Но он не начал, – улыбнулась Варя, – ты, Пныря, умный и сильный. Ты его вовремя обезвредил.

– Ладно, не язви, – поморщился Пныря, – я тебя серьезно спрашиваю, почему не вмещалась?

– Во-первых, не хотела светиться. Я же дурочка, разговоров умных не понимаю, пропускаю мимо ушей, поэтому при мне можно обо всем говорить, не стесняясь. Ну а во-вторых, я поняла, что они задумали, слишком поздно, когда Красавченко уже подъехал к Беляевой, и профессор Пашенька поднял панику, стал терзать брата звонками из Монреаля.

Пныря поерзал на диване, вытащил из кармана пиджака большой кожаный футляр, раскрыл и протянул Варе.

– Вот она, брошка с «Павлом». Посмотри, какая красота.

Варя равнодушно взглянула на мерцающий цветок с платиновыми дрожащими лепестками, на «Павла», который таинственно светился в полумраке салона, и отвернулась.

– По-моему, от копии ничем не отличается. У папы Бутейко получилось даже лучше, чем у ювелира Ле Вийона. Я, когда увидела ее в коллекции Мальцева, долго не могла понять, что же они с ума сходят, если вот она, брошь с «Павлом». Только потом узнала, что у них все-таки копия.

• Предыдущая
• 98/100
• Следующая