Нова Проспект (СИ) - "J.C.Elliot" - Страница 39

Эредин картинно улыбнулся, свернув мелкими белыми зубами.

— Давно не слышал большей чуши, чем эта. В жизни не существует легких решений, Zireael, — менторским тоном ответил он. — Оправдывать неспособность их принять псевдоморалью — редкостная трусость.

Обвинение стало для Цири последней каплей. Кто он такой, чтобы называть Геральта — Геральта! — трусом?! Она извернулась, пытаясь вырваться из его хватки, невзирая на все больше усиливающуюся боль в боку.

Эредин даже не старался ее удерживать, и когда Цири вырвалась, то собрала все силы на то, чтобы плюнуть ему в лицо:

— И в мыслях не было перед тобой оправдываться, — Цири набрала в легкие побольше воздуха, чтобы сказать как можно громче, — Но, видимо, ты не очень хорошо владеешь всеобщим, поэтому повторю на тебе доступом языке: a d’yeabl aep arse.

Она ждала ответной реакции, но Эредин словно не услышал ее. Он даже и не слушал, устремив взор куда-то вглубь себя, словно внимая неслышимому собеседнику. От досады у Цири едва не навернулись слезы.

Послышался легкий шорох. Обернувшись, Цири увидела две фигуры, идущие им навстречу — темноволосого эльфа с безжизненно болтающейся на перевязи рукой и его спутницу в расшитом золотыми нитями темно-зеленом платье.

По красоте эльфка могла соперничать с самой Францеской Финдабаир — а чародейка была красивейшей из женщин, которых Цири приходилось видеть. Но, как и у всех чародеек, ее красота вызывала скорее страх, чем восхищение. Есть что-то неестественное во всем идеальном и выхолощенном до блеска. По крайней мере, так утешали Цири, не сводя глаз с ее шрама.

Она смутно вспомнила их по портретам в королевской галерее, прямо рядом с покоями Ауберона. Карантир, Золотое Дитя, и Дейдра Сеабагар, его ученица.

«У меня для тебя чудесные новости, Zireael, — раздался в голове мужской голос, — тебе не придется корчиться в муках на королевском ложе. Ценность того, что у тебя между ног, в этом мире безнадежно устарела».

О чем это он? Ничего хорошего эта странная фраза ей точно не сулила. Зеленые глаза эльфки, искусно подведенные серыми тенями, смотрели на нее с холодным любопытством.

Эредин нахмурился и повернулся к телепату. Неслышимый спор продолжался достаточно долго, чтобы вонь, жажда и боль в боку делали свое грязное дело, а у Цири тем временем все больше кружилась голова.

— Мне жаль, Zireael, — наконец сказал Эредин. — Но ты свой выбор сделала, и я не буду тебе перечить.

Карантир растянул губы в торжествующей улыбке.

Какой еще выбор? Они же не убьют ее… Не после всех жертв, которые принесли, чтобы ее поймать?

Она сделала шаг назад.

«У меня есть кое-что для тебя, Zireael, — Карантир сжал в пальцах круглую прозрачную таблетку, внутри которой виднелись синеватые гранулы.

Черта с два она еще раз проглотит пилюлю в этом мире. Последний раз, когда ее так угостили, ей виделись кошмарные картины.

— Нет, — отрезала Цири.

«Не унижай ни себя, ни меня, — устало сказал Карантир. — Я не побрезгую засунуть тебе таблетку в пасть, как взбесившейся кошке».

Нужно следить за своими мыслями. Для них не секрет, что она ищет любой способ, чтобы сбежать… Но им не нужно знать, как именно.

— Катись в бездну, — выдохнула Цири.

Маг громко щелкнул пальцами здоровой руки, словно выстрелил из пистолета, и перед глазами Цири потемнело. «У него грязь под ногтями, — с удивлением подумала Цири, прежде чем потерять сознание. — Никогда не видела эльфа с грязью под ногтями».

***

Цири снились волны. Длинные и короткие, огибающие землю, ритмично пульсирующие. Радиоволны. Микроволны. Видимый спектр. Слова в голове Цири звучали хриплым голосом Адама, и этот до странности низкий голос ее успокаивал. Волны искажались, принимая очертания чего-то иного, чего-то бесформенного, массы, от которой исходил странный и очень низкий гул.

Или это механический гул, который исходил от тонкой металлической иглы?

Яркий свет операционной лампы пробил тонкую пелену сна.

Над Цири склонилась русоволосая девушка, и теперь страстное желание жить в ее глазах скорее пугало, чем располагало к себе. На ухоженных руках с аккуратно покрытыми красным лаком ногтями были надеты полупрозрачные перчатки. Трупный запах теперь был надежно замаскирован резким запахом спирта.

Боль в боку утихла, словно ее и не бывало, но теперь вместо нее начало тянуть низ живота, как перед женскими днями. Цири же и без того раз в месяц боль низвергала на самое дно — она подозревала, что виной тому ведьмачьи грибочки.

Карантир стоял рядом, и на его бледном лице не отражалось ни единой эмоции. Бесцветный блеск глаз усиливал впечатление маски.

Девушка держала иглу прямо перед лицом, визуально разделяя его на две части: опухшую из-за синяка под глазом и со смазанным макияжем, и другую — ухоженную и холеную.

Страх медленно пополз вверх по спине Цири. Она уже видела что-то подобное — только то был шприц, а не игла — в руках одного из самых мерзких людей, что ей доводилась встречать.

Тело так онемело, что она только сейчас сообразила, что ниже пояса совершенно голая и полулежит в кресле, садистская форма которого была ей хорошо знакома.

— Выбаж ми, — попросила девушка. Таким голосом просят прощения — скорее у себя, чем у того, кому хотят причинить вред.

В Цири не шевельнулось ни капли сочувствия. Такой доверь ночной горшок выносить — змею подложит.

Девушка направила иглу ей между ног, и Цири сжала зубы. Она не будет кричать. Она не трусиха. Такое с ней уже бывало, бывало и куда хуже, ей доставалось и мечом, и плетью, и…

«Ты же женщина, — с ненавистью подумала Цири. — Такая же, как и я… Как ты можешь?..»

Но когда она почувствовала, как в ее лоно вставляют острую иглу, то заорала благим матом, забыв про гордость, до боли в перепонках.

Что они с ней делают? То же, что хотел Вильгефорц — оплодотворяют? Но почему сейчас?! Почему здесь?! И от кого?! Нет, нет, только не это!

Лучше бы они и вовсе не приводили ее в сознание, лучше бы стукнули по голове, и дело с концом. Лучше бы… Лучше бы… Никогда не попадать в этот мир, бежать из него, как от чумы, с его изобретениями, с его людьми и нелюдями. Столько всего напридумывали, а никакого прогресса и нет: ни справедливости, ни равенства, один бессмысленный механический ужас.

Воздух в легких кончился, и крик превратился в хрип. Боль из острой превратилась в постоянную, и куда гаже было чувство, что у нее что-то… Нет, не подсаживают — напротив — из нее что-то извлекают.

«Разве твоя уникальность тебя не тяготила, Zireael? Твоя драгоценная яйцеклетка… станет одной из тысячи таких же».

— Готово, — сказала девушка, быстро, стыдливо накинув на Цири пленку и отвернувшись.

На кончике иглы виднелась кровь. Девушка засунула иголку в какую-то продолговатую белую колбу, и та закрылась с шипящим звуком.

«Ты станешь ничем и никем, Zireael», — задумчиво сказал Карантир, взяв колбу в руки и повертев ее на свету.

Цири уже не показалась это такой уж плохой перспективой, если ее наконец оставят в покое.

«А ты и тебе подобные станут пылью, ” — подумала Цири, зная, что он читает ее мысли.

Она ненавидела даже не предательницу, даже не мага, безучастно наблюдающего за происходящим, больше всего она ненавидит того, кто отдал приказ, но побрезговал понаблюдать за его исполнением, того, кто обвинял людей в жестокости, не видя собственной.

«Как я хочу… — подумала Цири. — Как я хочу, чтобы он умер от моей руки».

***

В помещении без окон и дверей не разобрать, утро или вечер, день или ночь; в больничной палате время застывает как густой кисель, превращается в передышку между тревожными снами.

Цири лежала не шевелясь, стараясь не привлекать к себе внимания. Холодная волна ненависти накрывала ее с головой, она отчаянно старалась не думать о том, что произошло; единственное, что сейчас важно — заметила ли новоявленная приспешница эльфов бомбу, когда стягивала с нее комбинезон, или бомба так и осталась лежать в кармане сваленной в груду одежды на соседней койке.