Гнилые холмы (СИ) - Серяков Павел - Страница 6

– Ежи считал, что они потешные, – произнес отец сопящего на лавке мальчугана, – только вот чем потеха обернулась.

Старик сжал фигурки в руке и понял, что знает имя каждой из них. Осознание пришло само собой и не испугало Вита. «Наверное, видел нечто подобное в доме прежнего хозяина», – подумал он, а вслух прошептал:

– Это Возлюбленная, Покинутая и Скорбящая. Могу я оставить их у себя? На память о Ежи, само собой. Освободить их надобно. Устали Сестрички в дереве спать.

Родители изувеченного мальчика что-то ответили, затем о чем-то спросили, но Вит уже не слушал их. Старик внимал голосам фигурок и понимал, что прежняя жизнь бродяги подошла к концу.

– Так много нужно успеть за лето, – произнес он. – Говорят, что у вас в лесу холм есть. Это так?

– Так. В самом центре полянки. Холмом назвать сложно, скорее холмик. А что?

– Говорят… – Вит чуть было не обмолвился о том, кто именно ему это говорит, облизал пересохшие губы и продолжил, – говорят, что у Вас есть инструмент для рытья земли. Это так? 

– Как тебя зовут, сынок?

По щекам мальчишки двенадцати лет от роду катились слезы. Безумный старик не связывал его, не издевался над ним, не бил, но дал понять, что если он хочет жить, то уходить от костра будет не самой лучшей идеей.

– Пиотр, – его голос дрожал. – Дедушка, отпусти меня.

– Ты сам пришел ко мне, – ухмыльнулся старик, – куда же ты собрался теперь?

Здесь, на поляне, было что-то помимо него и старика. Это что-то скрывалось в ночном мраке, этим чем-то были пропитаны скрипучие кроны сосен, и это что-то заткнуло клювы ночным птицам. Возможно, именно эта сила разбудила мальчишку посреди ночи и заставила прийти в лес, разыскать в этом лесу человека и сесть напротив огня. Все это произошло будто бы во сне, и, пробудившись, Пиотр был в ужасе.

– Умоляю, – прошептал мальчик, – Великий Отец Переправы, сбереги меня.

Так говорила его бабушка, так говорит его мать. В трудный час принято обращаться за помощью к Отцу Переправы и Пиотр обращался, но по пустякам. Он просил подвести рыбу ближе к берегу, прогнать грозовые тучи, и чтобы отец не порол его за шалости. Он так часто просил о чем-то Бога и теперь боялся, что утомил того своими пустяковыми просьбами.

Старик удивленно поднял густые брови, и свет костра заиграл в его мутных, напоминающих рыбьи глазах.

– Не упоминай этого имени, Пиотр. Не оскорбляй присутствующие здесь силы, а иначе, – старик погрозил ему пальцем. Голый, вымазанный грязью и безумный человек, – иначе я накажу тебя.

В свете огня мальчишка видел старый, покрытый копотью котел, и, Отец Переправы, какая же здесь стоит вонь! Смрад впитался в каждую травинку, в каждую сосновую иголку. Неподалеку от котла лежал инструмент. Кирка, лопата. Старик, должно быть, трудился здесь, и, проследив направление взгляда своего гостя, он ухмыльнулся в седую, позабывшую о гребне бороду:

– Это был праведный труд, сынок. Я хорошо поработал.

Безумец замер, огляделся по сторонам и вслушался в мертвенную тишину леса.

– Да, Сестры. Это честь для меня. Я так рад, что освободил вас из дерева. Я так рад, что именно в эту ночь сей Холм обретет смысл, – пауза. Пиотр вслушивался в каждое слово безумца, в его хриплое и сбивчивое дыхание. – Я не прошу награды, ведь само служение уже является наградой, – он уставился в темноту, говорил с ней, и, кажется, тьма отвечала ему.

– Дедушка.

– Заткнись, – захрипел старик, – не смей открывать пасть, когда говорят Сестры! Иначе, – он опять поднял указательный палец вверх и добавил, – я выбью тебе все зубы. Чтоб ты усвоил урок. Сестры, вы же не против?

Пиотр закрыл руками лицо. Всем сердцем он желал одного, чтоб его отец оказался здесь. Да, Ансгар бы показал этому выродку, каково это пугать детей. Безумец не приблизился к нему ни на шаг, но Пиотр, сын уважаемого в Подлеске человека, знал – у безумцев очень короткое расстояние между словом и делом. Отец учил его не показывать собственный страх. Это был хороший совет, но сейчас от него не было проку.

– Сестры не против, – улыбнулся старик, – но ты толковый мальчик. Ты послушный мальчик. Погляди сюда да не боись. Погляди-ка на то, как славно я поработал. Это был славный труд, Пиотр, – он указал на яму в центре поляны. – Не идеально, но я наберусь опыта, обещаю тебе. Скоро сюда придут люди и принесут вторую жертву, – старик посмотрел Пиотру в глаза и, увидев в них понимание и ужас, захохотал.

– Меня зовут Вит, – представился он наконец и, усевшись напротив Пиотра, протянул руки к огню. – Успокойся, мальчик. Тебе нечего бояться. Ты же не боишься? Сестры сказали, что ты вспомнил о каком-то Ансгаре. С этого человека будет толк?

– Сам у него и спросишь, – выдавил из себя Пиотр. Угрозы давались ему с большим трудом и в менее напряженной обстановке, а сейчас он не мог успокоить дрожь в членах. – Я не боюсь, – мальчик понимал, что если не бежать сейчас, то потом может быть поздно. Осмотрев собеседника, Пиотр решил, что того не хватит сил догнать его. Но хватит ли сил у самого Пиотра побороть страх?

– Ты боишься, но ты храбрый. Сёстрам ты нравишься, а что до твоего папашки… – старик резким движением поднес палец к губам, несколько раз кивнул и продолжил все тем же спокойным голосом. – Сестры говорят, что ты думаешь о побеге. Ты ведь думаешь о побеге?

– Нет.

– Подумай хорошенько, прежде чем врать.

– Я не вру.

Старик схватил с земли камень и швырнул его в лицо Пиотра.

– В таком случае ты обвиняешь во лжи Сестёр. Грязный сопляк. Твоему папашке придётся искупать вину… Сестры хотят, чтоб было так. Ну-ну! – Вит обдал ребёнка полным презрения взглядом. – Не распускай нюни, я знаю, ты живой.

Пиотр лежал на земле, нелепо раскинув руки. Кровь сочилась из разбитой брови. Голова болела так, словно в нее вбили гвоздь.

– Можно я уйду? – прошептал мальчик. – Пожалуйста.

– Ты все испортил, сопляк. Ты все испортил. Надейся, что они не держат зла.

Вит поднялся, по привычке держа поясницу. Она больше не болела, но привычка, мать её, дело серьезное. Он медленно подошел к мальчугану и, взяв того на руки, не спеша потащил к своей яме, которую он называл колодцем.

Что-то держало мальчишку в сознании, не давало провалиться в забытье.

– Ты по своей воле пришел к Хозяйке? – обратилась к Пиотру тьма сразу тремя женскими голосами. – Ты готов отдать себя Царице?

Пиотр сумел различить в кромешном мраке три златоглазые тени, и, несмотря на заливающую лицо кровь, он встретился взглядом с каждой из них. Мальчишка, не знавший никакой любви окромя родительской, испытал новое волнующее чувство.

– Да, – наконец прошептал мальчишка, и боль отступила, – я отдаю себя по собственной воле.

Старик аккуратно поставил Пиотра на ноги и подтолкнул ближе к Сестрам, а те зашептались вновь, и голоса их сливались воедино, как сплетаются змеи в свой тесный клубок:

– Иначе ты бы и не ответил.

Пиотр полной грудью вдохнул пропитанный гнилью воздух, и лицо его просияло. Теперь он не понимал, как мог принять аромат парного молока за кислую вонь.

– Раздевайся, мальчик, – прошептал старик, – тебе нужно окунуться в материнское молоко. Прыгай в мой колодец, ты будешь первым, – Вит скрестил на груди руки, – благодаря тебе здесь будет Холм! Полный смысла Холм! – торжествовал Вит. – Ты не представляешь, как ты помог нам.

– Царица принимает твою жертву, – твари растворились в воздухе и, уходя, потушили костер.

Пиотр сделал шаг вперед, и ночь, полная ужасов, перестала существовать. Он увидел воды холодной реки, увидел Золотой месяц. Он встретился с Матушкой и утолил её голод, но перед тем мальчик слышал, как Хозяйка шепчет имя некоего Синека, услышал как обещает тому удачу в обмен на жертву. Пиотр помогал Царице призвать человека к холму и отдавал за каждое сказанное ей слово крупицу собственной жизни. Мальчишка был частью чего-то необъятного, могущественного и был счастлив, а после скрылся в холодных водах.