Потеряшка (СИ) - Соловьев Роман - Страница 3

Я сидел на качелях за спортплощадкой и печально смотрел на вечернее летнее небо с россыпью звезд и одинокой желтой луной. Почему-то на меня нахлынула тоска по дому. Как они там, мои родные: папа, мама, сестра Маринка… неужели совсем не скучают?

— Что, тоже по дому соскучился? — раздался голос откуда-то сверху. Я вздрогнул и посмотрел на луну, а после осторожно оглянулся назад. Сзади застыл, как манекен, Степа Мосол из второго отряда.

На самом деле его фамилия была Фролов. Но все ребята в первый же день прозвали парнишку — Мосол, из-за его небывалой худобы. Сегодня днем, когда он разделся в летнем душе, все пацаны старательно обходили парнишку стороной, боясь порезаться об его торчащие ребра. Но в столовой Степка кушал за троих.

«У меня метаболизм такой особенный, очень быстрый обмен веществ…» — рассказывал он удивленным пацанам.

Степан печально вздохнул:

— Знаешь, Сокол, как я домой хочу…

— А зачем вообще тогда в лагерь поехал?

— Я сегодня вечером домой из Штаба звонил. У меня брат Димка из армии вернулся. Собирается в Крым ехать. Представляешь: море, круиз на корабле… а я тут рисовой кашей давлюсь, строем хожу, и в конкурсах дурацких участвую… Будто нам школы мало…

— А что же родителям не скажешь?

— Батя сказал, в выходные обязательно приедут навестить. Но весь июнь все равно нужно провести в лагере. Знаешь, какой у меня батя строгий? Он начальник сталеплавильного цеха на «Красном Октябре». Сказал — как отрезал. Но я все равно отсюда ноги сделаю… если что мамка с бабушкой заступятся.

Я молча взглянул на Степана, очередной раз подивившись его нездоровой худобе, и медленно побрел в корпус, столкнувшись на аллее с Леной.

Пионервожатая тут же перехватила меня за руку.

— Так… Володя Соколов. Для кого мы в лагере дискотеку крутим? Ты чего вообще такой смурной? Пойдем… — она быстро потянула меня на танцплощадку.

Когда мы подошли, танцевальная ритмичная музыка «Модерн Токинг» сменилась медленной композицией из «Скорпионс».

— Обожаю эту песню, пойдем потанцуем, — Лена ласково обвила меня за плечи.

Мы кружились в танце, и я осторожно обнял девушку за талию, почувствовав, что от нее исходит тонкий аромат нежных полевых цветов, весенней свежести, а еще… запах ее молодого упругого тела. Она мельком задела меня грудью и я сразу ощутил легкую истому внизу живота. У меня перехватило дыхание от близости с девушкой, которая мне очень нравилась. Я хотел, чтобы этот танец продолжался бесконечно, хоть до самого утра. Но музыка неожиданно резко закончилась.

— Вовка, ты утром зайди ко мне, я твою рубашку утюгом проглажу, не надо в помятой ходить, — прошептала Лена и упорхнула танцевать в круг к девчонкам…

Ночью, уже после отбоя, я лежал и думал о Леночке. Все никак не мог забыть наш медленный танец, ее нежные прикосновения, манящую улыбку и блеск ее бездонных голубых глаз…

Утром, сразу после завтрака, я направился в корпус пионервожатых. Подойдя к комнате Лены, осторожно постучал в двери, обитые потрескавшимся дерматином.

— Входите, — тихо сказали за дверью.

Лена сидела за столом и перебирала учебные методички.

— Садись, Вовка, чай будешь?

— Да вроде позавтракали…

— Тогда снимай свою рубашку, я же обещала погладить.

Я снял рубашку и отдал Лене, а сам скромно присел на стул. Она включила утюг, постелила на стол тонкое одеяло и неторопливо разгладила складки на моей любимой рубашке цвета хаки, которую отец привез из Чехословакии.

Сидя сзади, я наблюдал за ее точеной фигуркой. Сквозь Ленины белые шорты просвечивалась тонкая полоска трусиков и меня вдруг бросило в жар. Как же хотелось подойти сзади и обнять ее, прижать к себе, впиться губами в ее сочные и манящие губы…

— Слушай, Володя, а ты почему не на трудовом десанте? Сегодня же наш отряд дежурит по столовой.

— Так я отпросился. Сказал, по важному делу…

— А… ну тогда понятно, хитрый жук… — Лена улыбнулась и протянула наглаженную рубашку, ткань была еще горячей после утюга, — Володька, послушай… а ты бы мог ради своей пионервожатой совершить подвиг?

— Смог бы, — серьезно ответил я.

— Тут недалеко клубничное поле есть. Прямо за сосновым бором…

— Да видел я, когда мы сюда ехали.

— Может сходишь завтра рано утром, наберешь мне немного клубники… — Лена посмотрела на меня своими ясными, голубыми глазами, — а я тебя поцелую за это…

У меня перехватило дыхание:

— Схожу конечно, без проблем…

— Только будь осторожен. Там колхозные сторожа с собаками.

Надев рубашку, я быстро направился к ребятам, понимая, что больше не могу находиться рядом с Леной и просто безвольно тону в омуте ее бездонных голубых глаз…

Мои товарищи убирали территорию возле столовой: собирали сосновые шишки, которые постоянно и беспорядочно падали по всей территории пионерлагеря, пропалывали тяпками подросшую траву, и мели метелками мелкий мусор вдоль белых бордюров.

— Вовка… — тихонечко отозвал меня в сторону Яшка. — После обеда девчат поведут в летний душ.

— И что?

— Пойдешь с нами за бабами подсекать?

— Не, не пойду, — я серьезно посмотрел на товарища. — Яшка, у меня к тебе просьба одна будет. Ты же с поваром вроде подружился?

— Ну да…

— Можешь в столовке небольшое ведерко на время взять?

— А тебе зачем?

— Я Лене пообещал клубники на поле набрать.

— Вот ты придурочный. Что, втюрился в нее, что ли?

— А это уже не твое дело… — нахмурился я.

— Погоди. Я сейчас…

Яшка ушел и через пару минут вернулся с небольшим пластмассовым синим ведерком.

— Давай, неси в корпус, пока никто не заметил…

Я быстро отнес ведерко в комнату и спрятал в шкафу.

А когда вышел из корпуса, меня окликнул пионервожатый Борис:

— Соколов, иди-ка сюда… слушай, ты рисуешь хорошо?

— А что нужно нарисовать?

— Стенгазету помоги оформить. Пойдем-ка в Штаб.

Когда мы пришли в просторную ленинскую комнату, где творили художества творческие личности со всех отрядов; Борис развернул на широком столе огромный лист ватмана и достал из шкафчика баночки с краской и кисточки.

— Вверху напишешь название: «Соколы Ильича». Посреди листа нарисуешь пионерский костер. Слева от костра изобразишь горниста, а справа барабанщика. Статьи я уже потом сам напишу. Ферштейн?

— Борис… а почему у тебя на руке татуировка «Алекс»?

Он широко улыбнулся, показав крупные желтые зубы заядлого курильщика.

— Это произошло, когда я еще в армии служил. За месяц до дембеля в нашу роту молодых привезли. Один парнишка, из Краснодара, был хорошим художником и наколки классные делал, — Борис закатал рукав футболки, показав на правом плече красивую татуировку взлетающей ракеты с огненным хвостом, и внизу синие буквы: «РВСН». — Так вот, однажды мы с другом бухнули после отбоя, а паренька попросили наколоть на руках наши имена. Не надо было тогда этому горе-художнику наливать спиртяги… Короче, этот мудила, когда колол, перепутал наши имена. Лехе наколол «Борис», а мне — «Алекс»… Сначала мы хотели порвать «духа» на британский флаг, а потом решили, что это даже к лучшему. Ну… как память об армейском друге. Теперь мы с однополчанином Лехой как встречаемся, так с улыбкой вспоминаем тот забавный случай.

Пионервожатый немного задумался, наверняка вспоминая веселые армейские будни.

— Ладно, Соколов, ты пока рисуй, я через часок зайду проверю…

Рисовал стенгазету, а сам невольно думал о Лене. И вдруг понял, что она мне не просто очень сильно нравится. просто по уши влюбился. Это не дружеские отношения как с Наташей Смирновой, а наверняка первая любовь, о которой снимают кино. ощущал, что мое сердце начинало биться быстрее, стоило мне только подумать о моей Леночке.

Но я понимал, что к красавице-пионервожатой неровно дышат половину пацанов в пионерлагере. И не только. От нее сходили с ума и наш весельчак Борис, и мрачный физрук Юра, и даже болтун-завхоз Алексеевич… Да что там, даже начальник лагеря, Валентин Петрович, украдкой посматривал ей вслед, цокая язычком и вытирая липкий пот со своей лысины.