Воскрешающий легенды (СИ) - Ермашев Тимур - Страница 18

Так было до тех пор, пока в степи не появились волки с Востока. Поодиночке могучий хозяин Седой горы без труда перегрыз бы каждого из них, но непрошеных гостей было слишком много. Пришлось звать на помощь северного соседа. Названый брат не заставил себя долго ждать. Ему были нипочем мелкие волчьи клыки, и нескольких ударов когтистых лап оказалось достаточно, чтобы рассеять вражескую стаю. С остальными барс решил расправиться самостоятельно. Он гнал их на закат до Большой Воды, вгрызаясь острыми клыками в глотки отстающих. Наконец с врагом было покончено. Победителем вернулся Ирбис в свои владения, но тут обнаружил, что место на его любимом выступе уже занято. Большой брат ушел, однако подселил к южному соседу своего сына. Теперь в бывших угодьях барса хозяйничал Медведь-сын. Зверю, истерзанному долгими стычками с волками, пришлось смириться и уступить трон пришельцу.

Постепенно Медведь-отец поселил в бывших владениях своего младшего названого брата детенышей других животных, которых отнял у родителей. Но хозяином Седой горы, как и степи перед ней, оставался его ставленник-сын.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы в северные леса — вотчину Медведя — не прилетел хищный Орел с Запада. Он стал исподтишка нападать на мощного обитателя берлоги, изматывая его постоянными атаками. На большого брата теперь больно было смотреть: израненный и окровавленный, он уже не казался таким могучим, как прежде. Отчаянный рев властителя Севера докатывался до южных окраин его угодий. Вскоре бурому стало не до сына, сместившего со снежного трона белого барса. Почувствовав, что отец уже не так силен, как раньше, Медведь-сын начал с опаской поглядывать на законного хозяина Седой горы и в конце концов решил вернуть ему престол. Так Ирбис вновь обрел свои владения, сохранив при этом дружбу с северным соседом.

Однако у белого барса был еще и сосед на юге — старый хитрый Дракон, властвовавший в Красной Долине. После жестоких стычек Орла и Медведя он стал все чаще появляться на южном склоне Седой горы и алчным взглядом искал место, куда можно было спрятать одно из своих многочисленных яиц. Завидев недружелюбного соседа, Ирбис выходил навстречу и свирепо рычал. Тогда Дракон со злой усмешкой улетал в свою огненную пещеру. Не то чтобы он боялся Ирбиса, его скорее пугала внушительная фигура Медведя, все еще представлявшего серьезную опасность. Дракон знал: если будет нужно, бурый всегда придет на помощь своему соседу, ведь у барса все еще жил его сын. Это понимал и сам хозяин Седой горы, поэтому старался быть ласковым с Медведем-сыном. Он хорошо помнил, что именно Дракон натравил на него волчью стаю и что это может повториться снова.

…Вдоволь налюбовавшись закатом, Ирбис уже собирался отойти ко сну, но резкая боль, а за ней и невыносимый зуд помешали ему. Грациозное животное повалилось на спину, лихорадочно пытаясь достать задней лапой до макушки. Тщетно. Кровопийцы знали слабые места зверя. Капельки алой крови прожгли девственно белый снег.

Паразиты хозяйничали на теле барса и прежде, но тогда на помощь ему приходил Медведь. Грубым, как кора векового дуба, языком он слизывал блох с измученного животного. Порой во время таких чисток Медведь сдирал целые клочья белоснежной шерсти, но они стоили последующего облегчения. А теперь кровопийцы вконец распоясались, зная, что гордый барс, лишь недавно вернувший себе власть, не станет больше обращаться за помощью ни к Медведю-отцу, ни к Медведю-сыну. Иногда из-за страшного зуда хозяин Седой горы даже не мог найти в себе сил, чтобы прогнать Орла, тоже прилетавшего в его владения поживиться. Стервятник меж тем безнаказанно хозяйничал то в горах, то в степи, каждый раз унося с собой очередную овцу или архара. Богатства Ирбиса таяли на глазах, а он ничего не мог с этим поделать.

— Будь вы прокляты, ненасытные! — отчаянно прорычал барс в вечернее небо.

Раскаленный диск солнца садился за ближайший холм, а по степи уже мелькала тень хищной птицы…

Жангир резко оторвал голову от жесткой походной подстилки. Осознание реальности пришло к нему не сразу. Султан непонимающе вертел головой, пытаясь вспомнить, где находится и что делает в этом месте.

Проворочавшись всю ночь, он сумел заснуть лишь под утро. Хотя на самом деле это был даже не сон, а скорее, забытье. Удивительное видение словно перенесло его в другой мир, хотя казалось, будто он прикрыл глаза на мгновенье.

— Жаль, что Аллах запрещает ходить к шаманам! — с досадой вслух произнес султан. — Приснится же такое!

Мелкие, с горошину, зеленые шарики, нанизанные на шелковую нить, постукивали друг о друга. Лицо Эрдэни было сурово. Где-то в сумраке женской половины походного жилища притаилась его вечная спутница. Уже немолодая Юм Агас давно выполнила свою жизненную миссию — подарила ойратскому хунтайджи целых десять сыновей. Пожалуй, даже слишком много. Чем больше у правителя наследников, тем больше разногласий после его смерти.

Эрдэни смотрел именно на нее. Стареющего хунтайджи уже давно не влекло к иссохшему телу некогда привлекательной дочери знаменитого Хо-Урлюка[28], но он ей безгранично доверял. Будучи старшей женой верховного правителя всех ойратов, Юм пользовалась немалым уважением и среди степной знати.

«Интересно, о чем она сейчас думает?» — скорее для того, чтобы немного отвлечь себя, подумал хунтайджи.

Непонятно зачем, но она сама вызвалась сопровождать мужа в этом походе. Любой другой жене никогда не было бы позволено подобное. И Юм об этом знала. Собственно, это она убедила Эрдэни принять предложение Билгутэя, и обрушить свой меч на казахов.

Ойрат Билгутэй давно нашел себе тепленькое местечко подле трона маньчжурских князей. Один из них, Абахай, и прислал этого прикормленного цепного пса к владыке ойратов.

Первой, кого Эрдэни велел позвать к себе после того, как принял маньчжурского посла, была опять же Юм. Его жена унаследовала ум своего почтенного отца и знала ответы на многие вопросы. Вот и тогда, ей было что ответить своему мужу и господину.

— Хищник нестрашен, только когда насытится, — неспешно начала Юм своим дряхлеющих голосом. — Если Абахаю оказалось мало земель китайского императора, значит, он еще голоден. Хочешь ты того или нет, но маньчжурские псы придут в твои владения. Война с ними может стоить тебе трона, а возможно, и жизни. Вместо того чтобы драться с тигром за тощего кролика, отбери жирного барана у бродячей собаки.

— Значит, ты предлагаешь мне бегство? — на всякий случай переспросил хунтайджи, пытаясь убедиться, правильно ли он понял аллегорию жены.

— Вовсе нет! Я лишь говорю о том, что иногда бывает полезен даже враг. Абахай хочет обойтись без крови, но ведь и тебе она не нужна. Ты можешь, конечно, огрызнуться, но сейчас для тебя это слишком опасно. Не лучше ли отойти на закат? Маньчжурам достанется лишь краешек востока, а тебе будет принадлежать весь запад!

— А казахи?

— Казахи — это всего лишь горстка камешков, разбросанных на слишком большой доске. Дети Темучина давно не объединяют их. Однажды они уже признали нашу власть. Признают и теперь! Проще напасть на слабого, чем защищаться от сильного.

И все же Эрдэни долго колебался. Плюнуть в лицо Билгутэю означало оскорбить самого цинского императора. Абахай слишком опасен для подобной дерзости. Однако и предложение Юм казалось немыслимым. Для ойрата было дикостью оставить свои владения из-за страха перед врагом. Существовал, конечно, еще один выход: признать власть Абахая, обрекая себя тем самым на позорную жизнь вассала.

Нет! Не таков сын Гумэчи, чтобы смириться с подобным унижением. Уж лучше смерть! Но даже смерть должна быть наполнена смыслом. Бросить вызов самому влиятельному человеку Азии равноценно самоубийству. А самоубийство не имеет смысла.

Теперь, когда решение принято, отступать было поздно. Он сумел убедить ойратскую знать в необходимости похода на запад. Под его началом собралось пять туменов крепких степных воинов. Это была грозная сила даже для Абахая, а для слабых и вечно грызущихся между собой казахов и подавно. Так и не дав посланнику цинского императора однозначного ответа, Эрдэни Батур собрал все свои силы в кулак и двинулся в западные земли.