Я вернусь через тысячу лет - Давыдов Исай - Страница 59
- Предыдущая
- 59/74
- Следующая
– Между прочим, Верхов на Совете говорил, что ты чересчур скромен, – раздумчиво и уже спокойно произнес Тушин, явно объясняя себе мое поведение. – Когда он предлагал тебя – он предупреждал об этом... Да и мама как-то сказала, что ты – из тех, кто всегда входит в дверь последним...
– Верхов предлагал? – Я удивленно откинулся на спинку кресла.
– А что ты удивляешься? Он такую речь о тебе произнес! Не речь – хвалебная ода!
Чего угодно я мог ожидать от Женьки. Этого – не ждал.
...Мы летим над прямой, уходящей за горизонт дорогой, и если смотреть вперед, то деревья по бокам шоссе сливаются в одну сплошную зеленую стену – так густо они стоят. Дорога медленно поднимается в гору, и линия горизонта приближается, и одна за другой исчезают за этой линией яркие, разноцветные букашки биолетов. Где-то там, далеко, уже, наверно, в горах – Бирута. И в каком-то из этих биолетов – Женька. Он тоже попал в третий поток отдыхающих – не успел, видно, в первые два, которые уже вернулись из зоны отдыха в Город. Утром, перед отправкой, я мельком видел Женьку на площадке для биолетов. Он был занят и не заметил меня. А там, у моря, мы еще наверняка столкнемся с ним. Как это получится сегодня? Как обычно?
– Сандро, – спрашивает меня Андрюша Челидзе, – а где машины, которые строили эту дорогу? Я еще ни разу не видел лесодорожных машин. Думал – здесь увижу.
– Ушли, Андрейка, – отвечаю я. – Ушли строить другую дорогу.
– Где?
– На запад от Заводского района. Они будут пробивать оттуда дорогу к морю.
– Но ведь эта дорога – тоже к морю!
– Здесь мы будем отдыхать, Андрейка. Лагерь тут для вас построим. Будете жить на каникулах. А там будет порт. Там будет верфь. Там будут работать.
– Верфь – это где строят корабли?
– Да.
– А я видел корабли только в стерео. Ни одного настоящего не видел. И никто у нас в школе не видел.
– Еще увидите. Может, сами будете их строить.
– А почему верфь – там, а не здесь? Ведь здесь – тоже море.
– Верфь должна быть у залива, Андрейка. Там большой залив. А здесь – маленькая бухточка. Кораблям в ней было бы тесновато. И потом – там, где верфь и порт, – море грязное. А купаться надо в чистом. Согласен?
– Согласен! Скорей бы только – купаться!..
Дорога поднимается все круче и круче вверх, и мне уже кажется, что там, за перевалом, откроется окруженная горами с севера и с запада прибрежная долина, которую называем мы зоной отдыха. Наш курорт, наш Южный берег Крыма, где даже в пасмурную погоду жарко и безветренно. А если еще южное течение отбивает от долины холодные струи северного, то там и вовсе знойный русский июль.
К сожалению, он не част там, наш июль. Лишь на восемь-десять дней за два месяца южное течение усиливается настолько, что отворачивает в сторону северное. Все остальное время вода возле нашего Крыма холодновата. Если ее не подогреть в бухте тепловыми лучами – не всякий решится нырнуть в нее. А кто и нырнет – вылезет, щелкая зубами. Да и эти теплые восемь-десять дней переменчивы. Они могут сократиться до пяти, даже – трех, и до сих пор мы не знаем причин этого, и до сих пор некогда заняться этим теплым южным течением всерьез. Не на катерах же его исследовать! Вот когда будут верфь, порт, флот, – может, и удастся раскусить эту капризную струю и сделать ее более постоянной.
Впрочем, наши гидрологи не дают на этот счет никаких обещаний. Не потому, что не уверены в своих силах, а потому, что насторожил их рассказ одного из наших пациентов-pa. Он припомнил, что когда племя его жило на краю Восточного материка, там иногда случались очень холодные, дождливые периоды, длившиеся как раз восемь-десять дней. Каждый такой период заставал привыкшее к теплу племя врасплох, и люди мерзли, и дети болели и умирали. Особенно новорожденные. Редкий новорожденный выживал, если он появлялся на свет в такой холодный период.
Все это нужно, конечно, еще проверять и исследовать. Но не исключено, что теплые струи у наших берегов, отбивая к Восточному материку холодное течение, сеют смерть среди диких племен. И если будущие исследования подтвердят, что это так, мы можем вмешаться в эту игру природы только с одной целью: отдать все тепло племенам Восточного континента, взять весь холод себе. Ни на какое другое решение мы не имеем права.
Но пока до этого не дошло. Пока восемь-десять теплых дней – наши, и вот мы мчимся в биолетах, чтоб использовать хоть один из этих дней.
Мы вылетаем, наконец, на перевал, и я вижу, что до моря еще далеко. Перед нами широкая зеленая долина, уходящая полукругом к северо-востоку и к югу. От материка ее отделяет пологая лесистая гряда, по склону которой мы теперь спускаемся, а от зоны отдыха – высокие красновато-коричневые горы, среди которых теряется пересекающая долину лента дороги. Где-то там, на теряющемся среди скал кончике этой ленты, мелькают пестрые пятнышки первых биолетов нашей длинной колонны.
Бирута моя, наверно, уже в горах, а нам еще мчаться и мчаться через долину, в которой – это уже начинает чувствоваться – значительно теплее, чем на всем материке.
Все-таки при рождении бог явно обделил меня наблюдательностью! Летал же я в зону отдыха. Но вот ни лесистой гряды, ни зеленой долины вдоль нее – не заметил. А ведь такая райская долина! Словно, перевалив через гряду, махнул одним мигом из осенней Прибалтики в весеннее Приднестровье.
Мне становится жарко в толстой шерстяной куртке, и я стягиваю ее. Вслед за мной радостно стягивают свои курточки и мальчишки в биолете.
Конечно, нелепо оставлять эту теплую долину неиспользованной. Особенно сейчас, когда сюда проложена дорога. Наверно, здесь отличное место для второй фермы – лучше не найти. И ее очень легко оградить электромагнитной защитой – прямо по гряде, – от берега к берегу. И, наверно, Женька, который проехал впереди меня, тоже понял это. Теперь, пожалуй, выскочит с очередным проектом. Реакция у него быстрая – успеет сказать “А” первым. Видимо, эта его быстрая реакция и была причиной той оды, которую он произнес в мою честь на Совете. Очень уж доволен был его речью Тушин! Очень уж восторженно он ссылался на нее! Не это ли главная цель Женькиного хода? Ведь он отлично понимает, как много значат здесь симпатии Тушина.
Женька говорил на Совете, что знает меня с детства, с шести лет, учился вместе со мной в школе и видел много проявлений и моей творческой инициативы, и моей необычайной скромности. Он все рассчитал точно, этот Женька. Когда кто-то начинает говорить, что знает другого человека с детства, – это сразу умиляет, и все верят сказанному, и трудно возражать. Особенно, если говорится хорошее.
Я слушал в кабинете Тушина записанный на пленку протокол Совета и только диву давался. Женька там признался, что разработку известных коэм начал я, а он, Верхов, лишь по дружбе продолжил и довел до недалекого уже конца, потому что меня в то время выбила из колеи личная трагедия и я долго не мог работать. (Какая, к черту, личная трагедия? С Таней ссорился? Так это было часто, и никто об этом не знал... Трагедия была потом, позже...) Женька говорил, что, по существу, Тарасова нужно было бы признать соавтором его, верховского, изобретения. И только “удивительная скромность” Тарасова и его упорное нежелание, “как он сказал мне тогда” (это, значит, я – ему!), “примазываться к чужому изобретению”, заставили Женьку промолчать обо мне в то время. И до сих пор он, бедняга, простить себе этого не может, до сих пор мучают его угрызения совести.
Вот тут Женька, видно, сказал правду. Даже когда нет совести – угрызения все равно остаются. И мучают. Это точно. Еще очень давно это подметил один хороший поэт.
Тушин был так простодушно доволен Женькиной речью, что я, кажется, понял больше, чем он хотел бы мне сказать. Видно, Тушин сам хотел предложить меня. И мучился оттого, что ему это теперь неудобно, – мы ведь уже родственники.
И Женька, догадываясь о намерениях Тушина, а может, и зная их, – попал в точку. У Тушина свалился камень с души, и совсем другими глазами стал теперь Тушин смотреть на Вер-хова.
- Предыдущая
- 59/74
- Следующая
