Низший - 4 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 23

— Потому что Вэттэ еще жива — ответил я — Будь он умен — лично бы перерезал ей глотку, не доверив это дело никому другому.

— А чего она тогда его сама еще не прикончила?

— Потому что у нее есть какие-то веские на это причины. Закрываем тему.

— А если за нами сейчас явятся вызванные ей пауки?

— Не — покачал я головой — Не явятся. Об этом можешь не переживать. Вопрос только в одном — ответит она на мое щедрое предложение или побоится. Выясним это вечером. А пока — отдыхайте, гоблины. Отдыхайте…

Сам я остался под двойным странным портретом.

Мимир нарисован какой-то старательной бездарщиной без искры таланта.

Вэттэ же… мне знаком этот художник. Я уже видел его картины — в доме Копулы, на стене у входа в страшную свиноферму Пау-Пока. Это тот самый художник-бродяга, что никак не мог найти себе покоя. Сначала он изрисовал все стены борделя, затем пожил на болоте людоедов, после отправился на кладбище Шартрез, а следом поднялся на небеса. Что же гонит и гонит его все дальше, не давая покоя? Что не так с его больной головой?

А меня?

Что гонит и гонит меня все дальше и дальше, не давая покоя? Ведь я иду тем же путем — по стопам художника. Вот я уже поднялся на паучьи небеса. Художник здесь? Или уже ушел дальше? И мне снова идти по его следам?

Дерьмо…

Это снова подал во мне голос мемвас.

Допив бокал, я подержал его перед глазами и медленно разжал пальцы. Со звоном бокал опустился на вовремя подставленный поднос.

— Еще сладкосиса?

— Ничего с наркотой — твердо ответил я, хотя рука и дернулась с готовностью принять следующую дозу сладкого пойла — И что-нибудь предельно горькое.

— Чистый самогон? И добавить в него пару капель эльфийской мочи?

— А это что?

— Нечто особенное, бвана — многозначительно произнес паренек — Нечто особенное. Рекомендую.

— Наркота?

— Ни в коем случае! Нечто особенное. Больше сказать не могу. Но она очень горька и бодрит.

— Давай.

— Скоро будет.

И он не обманул. Принес бокал минуты через четыре, проигнорировав при этом призывы пышно разодетых пауков. А когда кто-то попытался повысить голос, одарил его таким взглядом, что паук осекся и отступил назад. Непростые тут официанты… непростые…

— Кто ты? — спросил я его, делая на пробу крохотный глоток принесенного коктейля — бесцветная жидкость с легким золотистым оттенком.

— Я разношу напитки — ослепительно улыбнулся парень.

— Кто ты? — повторил я уже без улыбки.

— Я выполняю приказы.

— Чьи?

— Зовите в любой момент, бвана Оди — улыбнулся паренек и, поцеловав кончики пальцев, прикоснулся ими к стене, после чего удалился.

Что ж — ответ получен. Целованными пальцами прилизанный парника коснулся стены под портретом улыбающейся паучихи Вэттэ, а не под портретом Мимира.

Мимир…

Крупный, мощный, широченный плечи, выставленный вперед раздвоенный подбородок, зачесанные назад редкие светлые волосы, отвисающая массивная нижняя губа, небольшие серые глазки сонно и важно смотрящие на мир. На черной рубашке сияет серебряная брошь Лабах-Кепала — символ верховной власти. За плечами видны торчащие вверх сверкающие металлические лапы.

Не став долго сверлить взглядом портрет хозяина ЛихтКастила, я продолжил прогулку в обратную сторону, внимательно изучая портреты королев. Да… брошь перестала украшать их бюсты начиная с королевы Виктории. Что произошло в тот период? Я, кажется, догадываюсь. Но предпочту все же расспросить.

Заняться бы делом…

Но это чертово торжественное мероприятие…

И где гребаный вождь?

— Еще бодрящей мочи? — спросил парнишка, чуть опуская доверху загруженный пустыми бокалами поднос — В центре зала фуршетный стол.

— Фуршетный стол — со смешком повторил я — Вашу ж мать…

— У нас в изобилии различные канапе. Пользуются большой популярностью.

— Вашу ж мать — повторил я и, заглянув в умные глаза парнишки, задал первый из волнующих меня вопросов — Эта вечеринка ведь не в нашу гоблинскую честь?

— Что вы. Вы рылом не вышли.

— Само собой. Так что празднуем?

— Заминаем беспокойство после происшествия.

— Ага. Бал после взрыва — понял я — Дабы придворные дерьмо-массы не бурлили.

— Вам следует говорить потише, бвана.

— И где славный и добрый Мимир?

— О… он должен был прийти…

— Но?

— Но он занят крайне важными делами и не сможет сегодня явиться. Добрая Вэттэ уже поручили мне организовать для вас достойное и безопасное место для ночлега, бвана. Как только вы нагуляетесь…

— Уже нагулялся — прервал я его.

— По вашим друзьям…

— Мои друзья — пусть гуляют дальше. А вот я уже нагулялся. Хочу достойный ночлег, большой кувшин компота, бутылку самогона и блюдо этих ваших сраных канапе. Реально?

— Все организую немедленно. В сраных канапе чего должно быть больше?

— Белка. Мясо. Яйца. Что-нибудь обжигающе острое плюхни посреди блюдо — чтобы грязный гоблин макал канапе в эту лужу и жрал с чавканьем.

— Я вас понял. Все будет сделано. Если хотите — задержитесь здесь, скоро начнутся танцы. Или же можете проследовать к выходу, а я вас…

— Жду у выхода. И сделай доброе дело — предупреди моих, что я занят делами. Ну и позаботься о том, чтобы им тоже не пришлось искать безопасное место для ночлега.

— Разумеется.

Служитель удалился. А я, дойдя до начала портретной галереи, некоторое время потратил на изучение первых трех портретов — три тощие паучихи с высокими прическами. И у всех троих раскосые глаза, темные волосы, высокие скулы, намеренно крохотно нарисованные рты и яркие веера в унизанных кольцами пальцах. Вот те кто заложил небесные устои…

Лабах-Кепала появилась у второй паучихи. Зато у первой в руке был игдальстрел — куда более весомый и многоговорящий символ верховной власти. Высоко сижу, далеко стреляю, тебе в бошку, сука, попадаю…

Долбаный мемвас…

Бросив последний взгляд на становящуюся все веселее и шумнее разодетую толпу, я двинулся к выходу, покидая небесную вечеринку. У входа долго ждать не пришлось — минут через пять появился парень уже избавившийся от подноса и повел меня по извилистым коридорам. Окон нет, двери заперты, по ощущениям мы двигаемся по спирали, постепенно поднимаясь все выше.

Он довел меня до небольшого тупикового коридора с двумя дверьми. Указал на последнюю и посторонился, пропуская закутанную в серый плащ фигуру, несущую тяжелый поднос. Я зашел следом, притворил дверь и прислонился к косяку, с интересом наблюдая за официанткой, что удивительно неумело пыталась пристроить поднос на невысокий столик.

Скошенный низкий потолок. Еще одна дверь в дальней стене. Большое низкое ложе с горой подушек. Пара столиков. Два мягких кресла. Толстый ковер на стальном полу. А тут уютно…

— И как часто носите самогон грязным гоблинам, ваше величество? — спросил я, когда официантке наконец-то удалось ее нелегкое дело.

Стащив капюшон серого плаща, Вэттэ тряхнула золотистыми волосами и ослепительно улыбнулась, развязывая шнурок у шеи.

— Гоблин ты гоблин… во что же ты меня втравливаешь, гребаный низушек? А? Все сдохнем…

— А вдруг нет? — пожал я плечами и, отлипнув от косяка, сделал шаг к Вэттэ — А вдруг все будет как надо? И нам даже понравится…

— Вот насчет — даже понравится… сейчас и узнаем — на этот раз улыбка верховной паучихи говорила о чем угодно, но только не о политических делах.

Да и под сброшенным наконец плащом оказалось так мало одежды и была она столь воздушной, что считай ничего и не скрывала. Обхватив ее за талию, прижал к себе и, заглянув в паучьи глаза, спросил:

— А ты меня не сожрешь? После…

— Кто знает, гоблин, кто знает… — с удивительно сексуальной хрипотцой ответила паучиха, запуская коготки под мою тесную рубаху — Кто знает…

Пропуская сквозь пальцы спутанные и влажные золотистые волосы, я спросил:

— Почему он еще жив?

— Мимир? А с чего ему умирать? Он силен и молод. На нем золотая капля.