Низший - 4 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 5

— Сдохни, гоблин траханый! И я не потрепанная! — после чего исчезла за дверью.

А ведь я шутил про грязь — нас неплохо отмыли в медблоках во время осмотра и процедур. Система не терпит грязь.

— Рэка держат в медблоке дольше всех — задумчиво изрек я после крохотной паузы, глядя на желтый цвет в статусе орка.

— Если еще и он ослепнет…

— Не — качнул я головой — Глаз промоют, отполируют — и готово. Тут другое. Он нехило так нахлебался пролившегося с небес дерьма. Может ему пищевод и желудок заменяют?

— Запросто — согласился зомби — Заодно и кровь чистят. Ох…

— Что?

— Какие-то искры в глазу… яркие! Оди… что-то мне страшно. Смешно да? — стремительно бледнея, Баск хапнул рукой воздух, но стены не нащупал и начал оседать. Дрожащие губы, побелевшее лицо, остекленевшие глаза, учащенное дыхание, подгибающиеся ноги — зомби словил паническую атаку.

Поймав его, прислонил к стене. Уселся рядышком, прислонил его к своему плечу. Не сказал ни слова. А зачем? Пусть себе сидит и потихоньку приходит в себя слепошарый, заодно оценивая свое состояние. Искры в глазу его напугали… а что будет, когда система вмонтирует ему два полноценных новых глаза? Впадет в каталепсию…

А что такое каталепсия? Вот вроде подходит, а вроде и нет… и объяснить сам себе значение термина не могу. Когда Баск задышал ровнее, понял, что самое время сказать ему что-то ободряющее и такое теплое, чтобы по всему ему оживающему телу побежали ласковые мурашки.

— Как в себя придешь и наших подлатают — пойдем и найдем гребанную Суку Еву и порежем ее на мелкие лоскуточки.

— А-ага…

— Пей — я втиснул в его пальцы открытую бутылку с водой — И забей сейчас на искры в глазной орбите. Рано или поздно мы тебе глаза сделаем.

— Не прогоняй нас.

— Я и не прогонял. Вы сами ушли.

— Ты против что мы с Йоркой сошлись? Поэтому прогнал?

— А дерьмо — поморщился я — Вот этого точно не ожидал. Да мне плевать встречаетесь вы или у вас просто сладкие влажные потрахушки без обязательств. Стресс сбрасываете? Отвлекаетесь от воспоминаний о крови и пузырящемся на вздутых мертвецах гноя? Ну и отлично! Дело не в этом.

— Хорошо… — слабо кивнул Баск — Хорошо… я уж подумал — ты на Йорку сам глаз положил.

— Еще раз так подумаешь — и наши пути разойдутся — предупредил я и прозвучавший в мом голосе металл заставил слепого зомби поежиться и кивнуть еще раз.

— Извини, командир. Просто о всяком думал этим утром.

— Ты чего от жизни хочешь, зомби? Уютной спокойной жизни? Тогда нам лучше разойтись. Понимаешь, я ведь чувствую — вы мне не верите.

— В чем?

— Я вам напрямую говорю! А вы не верите. Пойдете со мной — сдохнете! И я переступлю через ваши трупы и пойду дальше! И даже млять не оглянусь! Сука! Как убедить, что я говорю правду? Со мной у вас будущего нет. Не знаю, что там наплела старая Копула, но может в ее словах и есть зерно правды — я хочу дать вам выбор. Уходите пока не поздно.

— А что ж ты Рэка не прогоняешь тогда?

— Рэка? Он так и так сдохнет скверно — без раздумий ответил я — Судьба таких как он предопределена. Смерть в барной драке, смерть в бою. Да любая смерть кроме той что от старости и во время сна в теплой домашней постели. Рэк ходячий мертвец. Как и я.

— Мы пойдем за тобой. Это решено. Мы так решили.

— И Йорка?

— Мы оба. Мы пойдем за тобой. Хоть в ад. Хотя мы уже в аду…

— Ну нет — усмехнулся я — Настоящего ада ты еще не видел.

— Меня что-то вырубает. Я покемарю чуток…

— Чем искры в глазу кончатся знать не хочешь?

— Да насрать.

— Верный ответ. Спи, боец.

Зомби опустил подбородок на грудь и затих. Я же, почесав зудящее место на груди под новенькой футболкой купленной в пару шагов отсюда, запахнул плотнее свежий дождевик, глянул на висящую над головой крохотную полусферу наблюдения и тоже прикрыл глаза. Не из-за сонливости. Я просто почувствовал надвигающуюся мягкую волну грядущего провала. Я даже не сомневался — со стремительностью падающего в бездну замороженного трупа ко мне приближается новый флешбэк…

«Она сидит напротив меня. Красивая и улыбающаяся. Переброшенные через плечо волосы спадали на грудь пышной золотистой волной. Изящные руки ловко справлялись с палочками для еды, потихоньку отщипывая от рыбы кусочки белой сочной мякоти. За высокими окнами цвел летний сад, едва заметно покачивались молодые японские сосны, издалека донесся звук сработавшего сиси-одоси, застрекотала цикада. Умиротворяющая обеденная атмосфера. В комнате, за невысоким столиком, чей возраст насчитывает уже не один век, только мы вдвоем. Я. И зеленоглазая Мокко, решившая однажды что именно так звучит ее настоящее имя и забывшая данное родителям. Мокко влюбленная в азиатскую культуру, фанатично следующая загадочной моде на кимоно, спящая на татами, упражняющаяся с катаной, отрабатывающая ката, выращивающая крохотные деревца в глиняных горшках и литрами пьющая невероятно дорогой зеленый чай выращенный на лучших небесных фермах. Это лишь та верхняя часть айсберга что известна мне. Еще я неплохо знаю скрывающийся под шелком кимоно ландшафт ее отлично тренированного тела. Сегодня мы проснулись вместе. Проснулись поздно. И еще долго нежились в обнимку, прежде чем подняться. После совместного и несколько затянувшегося принятия утреннего душа я был отправлен к небольшому прудику в дальней части огороженного высокой каменной стеной двора, где выловил двух жирных карпов с золотистой чешуей и принес на стилизованную под старинную кухню — а на самом деле кухню предельно современную, умную, способную самостоятельно приготовить так много и так хорошо, что ее прозвали убийцей шеф-поваров. Но сегодня Мокко от начала до конца сделала все сама. Закусив губу, фыркая на падающую на лоб прядь, она умело орудовала отточенным лезвием ножа и вскоре выпотрошенная и очищенная от чешуи рыба легла на решетку жаровни, откуда вскоре переместилась на две тарелки, что встали на разделивший нас невысокий узкий столик.

Умиротворяющая обеденная атмосфера…

И музыка…

Из невидимых колонок доносились звуки ритмичной музыки, голос неведомой мне певицы бодро утверждал, что все дерьмо жизни — преходяще. Что все мы наделены крыльями и надо лишь научиться ими пользоваться, чтобы взмыть в далекую небесную синеву и оттуда взглянуть вниз — и тогда все проблемы покажутся крохотными и ничтожными. Лети же, лети моя мечта…

В этом доме никогда раньше не звучала тупая попса. Только инструментальная музыка, порой тоскливая, порой оптимистичная, но попса — никогда. Но я знал, что Мокко ее слушала — на работе. Чем-то эта слащавая ритмичная хрень помогала в работе ее гениального разума. И вот сейчас…

Глянув на меня поверх бокала, Мокко отпила из своего бокала и улыбнулась — так, как умела только она. Обычная ее улыбка, что заставит улыбнуться и другого. Но… Что-то екнуло в сердце. Медленно опустив палочки на стол, я скрестил пальцы, при этом незаметно скользнув большим пальцем правой руки по запястью левой и дважды быстро моргнув. Сигнал подан. Начато выполнение.

— Что происходит? — мой вопрос прозвучал буднично. Прозвучал лениво — под стать царящей здесь искусственной погоде.

— Люблю тебя — она подарила мне еще одну улыбку, потянувшись вперед, схватила меня за руку, заставив расплести пальцы, подтянула мою кисть к себе. Она задела тарелку и на ее летнем кимоно появились пятна рыбьего жира, прилипли комочки идеально приготовленного риса. И ее — вечно опрятную, помешанную на изящности и чистоте — это совершенно не озаботило. У меня в душе что-то оборвалось. Что-то очень не так. И в первую очередь об этом буквально вопит ее пульс — неровный, быстрый, все ускоряющийся, отдающийся в кончиках тонких пальцев. Ее пальцы неподвижны, стиснули мою ладонь мертвой хваткой, но при этом ее пульс так силен, что отбивает на моей коже барабанную дробь.

— Что происходит, Мокко? — на этот раз в моем голосе звякнул металл. В первый раз. Никогда прежде не я не повышал голоса, никогда прежде в нем не появлялись требовательные нотки.