Ведьмин зов - Дяченко Марина и Сергей - Страница 19

Дюнка сидела на продавленном диване. Она скинула плащ и снова осталась в проклятом купальнике змеиного цвета.

– Сними его, – попросил Клав шепотом. – Давай его… сожжем.

Против ожидания, она послушно кивнула. И стянула с плеча лямку. И другую тоже; Клав смотрел, не догадавшись отвести глаза.

Ее грудь казалась белой в сравнении с остальным телом. Ах да, загар… Не бронзовый, а пепельно-сероватый. Или путает свет, пробивающийся с улицы?..

Дюнка привстала, стаскивая змеиную ткань с бедер. Клаву захотелось зажмуриться. Купальник превратился теперь в мокрую тряпочку, жгутом скрутившуюся на ее коленях.

Его бросило в жар. Он невольно взялся рукой за пряжку собственного пояса; Дюнка сбросила купальник на пол и поднялась:

– Клав…

Волосы на его голове встали дыбом. Он чуть не вскрикнул – так больно столкнулись в нем два одинаково сильных, одинаково безжалостных знания.

Любимое тело. Его девушка. Его женщина.

Мокрые волосы-сосульки. Ледяные ладони. Босые следы на промерзшем песке. Удушливый запах цветов на могиле, и ее лицо – это самое лицо! в широкой траурной рамке…

Он видел ее в гробу. Как теперь…

– Клав… не… прогоняй… меня…

– Я не прогоню, – вытолкнул он сквозь пересохшее горло. – Но…

– Не бойся… Клавушка, не бойся… Я же тебя люблю… Обними меня, Клав, я так долго…

Он впился зубами в нижнюю губу, так, что потекла по подбородку теплая струйка крови:

– Дюночка, не сейчас…

– Клав. Клав…

Не могу, подумал он беспомощно. Не… могу.

Дюнка стояла рядом, и ее руки были холодные, как рыбки. Будто бы она слишком долго просидела в речной воде.

И правда, долго. Ох как долго…

Он заставит себя поверить, что время отступило на десять месяцев. Что сейчас жаркий июнь, что завтра экзамен, что Дюнка попросту перекупалась и продрогла. Он заставит себя забыть похоронную процессию и этот ужасный цветочный запах. Запах кладбищенской глины… Он забудет. Сейчас.

– Клав…

– Сейчас, Дюночка. Сейчас…

У этого поцелуя был привкус крови из прокушенной губы.

– Клавушка…

Он стиснул зубы. Он уже знал, что решится.

Телефон плакал длинными гудками. Телефон истекал жалобными воплями: подойди ко мне, подойди… Возьми трубку, это так важно, от этого зависит человеческая жизнь…

Назар не слышал. Назар выдернул телефонный шнур из розетки, установив в своем мире тишину и покой. А может быть, он просто спал.

Ивга устало опустилась на влажную скамейку.

В прихожей у Прова тоже стоял телефон, на маленьком телефонном столике; у Ивги хватило сил развернуть столик, поставить его поперек коридора – одним торцом в дверь ванной, другим в противоположную стену… Тесная квартирка у Прова. А дверь ванной открывается наружу.

Там же, в коридоре, она натянула мокрое, выстиранное белье. Глотая слезы, влезла в джинсы и свитер. Не завязывая шнурков на кроссовках, вылетела за дверь; шум воды в ванной оборвался. Ивгу захлестнул страх – почти как тогда, на ночном пустыре, среди неподвижно чернеющих вагонов…

Она побежала. Сумка колотила по заду, будто подгоняя, поддавая охоты; на дорожке перед домом от нее шарахнулась стайка ребятишек. Старик с хозяйственной тележкой еле удержался на ногах; она вскочила в закрывающиеся двери автобуса и пять остановок боялась, что Пров ее догонит.

За что она так с ним? Что он ей сделал, кроме хорошего?..

И что будет, если он все-таки ее разыщет? Если станет искать…

Ох, станет. Такое не прощают. В особенности Пров…

Если бы Назар только подошел к телефону. Ивга не стала бы молчать в трубку – она вполне созрела, чтобы говорить. Чтобы униженно просить, она созрела тоже. Чтобы наняться к папе-свекру… тьфу, к бывшему папе-свекру, к профессору Митецу… Наняться в домработницы. Свадьбы не будет, это козе понятно, Ивга больше не гордая, не честолюбивая, вообще никакая… Если Назар не захочет любить ведьму… то пусть защитит хотя бы. Пусть будет… к ведьме… снисходителен…

Косой взгляд проходившей мимо женщины хлестанул, как пощечина. Жалостливо-брезгливый взгляд, подаренный юной бродяжке с мокрыми глазами и красным от слез носом; Ивга ощутила себя налипшим на скамейку плевком. Гадким на вид и возмутительным с точки зрения санитарии; интересно, не захочет ли полицейский патруль, неторопливо прогуливающийся вдоль улицы, расспросить подозрительную девчонку на предмет документов?

Ивга явственно представила себя в приемнике-распределителе. Бездомная безработная ведьма, не состоящая на положенном учете, стучит кулачком по пыльному столу полицейского капитана: «Я позвоню Великому Инквизитору Вижны! Лично! Немедленно! И вот тогда вы ответите…»

Полицейский патруль приближался; Ивга подавила в себе паническое желание бежать. Нащупала в сумке блокнот, раскрыла на первой попавшейся странице, углубилась в изучение собственного скверного почерка. Человек занят делом, человек всего лишь на минуту присел на парковую скамейку, человек – абитуриентка, приехавшая из провинции поступать в институт, слегка потрепанная, но очень-очень прилежная ученица…

Скосив глаза, она видела, как их тени проползли в сантиметре от ее кроссовок. Проползли – но не задели, хороший знак…

– Не трясись, дура. Им до тебя нет дела.

На другом конце скамейки сидела девчонка в платье, похожем на школьное. Рядом источала аппетитный пар вечная тележка с горячими бутербродами.

– Ты бы имидж поменяла, – сказала ей Ивга сквозь зубы. Девчонка подняла брови:

– Что?

– Имидж, – Ивга презрительно скривила рот. – Купи себе парик и зонтик… Или надень кожаную куртку с нашлепками и заведи мотоцикл. Меня тошнит от твоих «бутербродов»…

Девчонка усмехнулась, нисколько не уязвленная:

– Боюсь, сменить имидж придется тебе. Стань на учет – тебе помогут в выборе судьбы. Целлюлозная фабрика в пригороде и отеческий надзор Инквизиции вполне соответствуют твоим взглядам на жизнь, правда?

Ивга молчала. Из узких щелочек девчонкиных глаз смотрело опытное, хищное, умудренное существо.

– Чего ты хочешь? – спросила Ивга беспомощно.

Девчонка сморщила нос:

– Рассказать тебе, как берут на учет?.. Сперва велят раздеться догола… Потом разденут твою душу – все про себя выложишь как миленькая, слова из ушей полезут… Наговоришь большую-пребольшую кассету… или даже не одну. А потом придет такой… – девчонка дернулась, как от боли, – из тех, которые… Маркированный инквизитор. И полезет немытыми руками – в тебя…

– Это тебя на учет брали? – тихо спросила Ивга.

Девчонка ухмыльнулась. К ней вернулось самообладание; вернее, она его и не теряла. Просто позволила себе немножко эмоций, чтобы Ивга затряслась, чтобы почувствовала отвратительный привкус во рту.

– Идем со мной, – сказала девчонка другим голосом, мягко.

– Шла бы ты, – попросила Ивга шепотом. – Пожалуйста. А?

Девчонка помолчала. Привстала, выловила из тележки бутерброд, аккуратно откусила, налепив на нижнюю губу зеленую лапку петрушки.

– Меня поражает, как долго ты сопротивляешься неизбежному. – Зеленая лапка исчезла, подобранная длинным языком. – Как усердно барахтаешься в этом дерьме.

И, не произнося больше ни слова, поднялась и двинулась вдоль улицы; короткий коричневый подол колыхался, то и дело ныряя под еще более вытянувшуюся, мешковатую серую кофту.

Вечером к Ивге пристали двое странных мутноглазых парней.

Она шла по стремительно пустеющей улице, чувствуя за спиной их неотвязчивые наглые взгляды; чтобы уйти от них, она завернула в ярко освещенный магазин; там, среди высоких стеллажей и неторопливо бродящих покупателей, парни настигли ее снова, встали, не таясь, у входа и принялись увлеченно разглядывать лоток с малопристойными журналами. Время от времени то один, то другой бросал на Ивгу оценивающий взгляд – будто сравнивая ее достоинства с голым мясом на глянцевых обложках. Понемногу накаляясь, Ивга ощутила, наконец, холодное бешенство.