Этюд о крысином смехе (опубликованный вариант) - Давыдов Павел - Страница 7

• Предыдущая
• 7/20
• Следующая

– Я вижу, вы не очень-то боитесь посланцев потустороннего мира, если так спокойно рассказываете об этом, – заметил Холмс.

– На подошве моего ботинка выбит крест, – улыбнулся Грегори. – Говорят, это помогает. – Он обвел взглядом наши бледные лица. – К тому же, это всего лишь красивая древняя сказка. На Блэквуда старшего последние слова не произвели ни малейшего впечатления. Он забился под кресло-качалку, в котором Хьюго Блэквуд провел последние часы, и дрожал крупной дрожью. Создалось неловкое молчание.

– Извините, джентльмены, мне пора, – грустно сказал Грегори. – Утром у меня деловая встреча в Сити.

– Да, – согласно кивнул доктор Мак-Кензи. – Эст модус ин рэбус [всему есть мера (лат) – прим. OCR]. Всему есть предел. Пора и честь знать. – И он потянулся за шляпой.

– Пожалуй, нам тоже пора, – серьезно сказал Холмс, когда Грегори и доктор вышли. – Мне необходимо хорошенько подумать

– Не оставляйте меня одного!!! – заорал Дэниел. Он пулей вылетел из-под кресла и вцепился в Холмса мертвой хваткой. – Будьте моими гостями хоть на одну ночь!

– Нет, нет, – с ужасом сказал я. – Вы же слышали? Нам надо подумать. Хорошенько подумать. – И я стал пробираться к выходу. Тогда Дэниел внезапно отпустил Холмса и вцепился в меня.

– Нет, мой милый Уотсон, не уходите! Я не могу нарушить законы гостеприимства… К тому же, мне очень-очень страшно.

Постепенно мне удалось выбраться в коридор. Стало ясно, что если я буду продвигаться к выходу такими темпами, то провести ночь мне все равно придется в замке. Я сдался.

– Ладно. Я согласен, – обречено сказал я, в моем мозгу мелькнула последняя надежда. – Если, конечно, согласен мистер Холмс!

– А почему бы и нет? – невозмутимо сказал Холмс. – Здесь вполне можно думать.

– Было бы чем, – как всегда мрачно добавил некстати проснувшийся Квентин. – Только вот куда мы их денем?

– Да хоть сюда! – обрадовано воскликнул Дэниел, показывая на ближайшую дверь. – Тут у нас, кажется, довольно большой чулан.

– Ну, если приемную лорда можно назвать чуланом… – начал Квентин.

– О! Видите, как вам повезло! – радостно обратился к нам Дэниел. – Целая приемная! Квентин, проводи их.

И тихонечко добавил:

– Смотри, чтобы не сбежали.

Глава 8.

Приемная, в которую проводил нас Квентин, освещалась тусклым светом двух грязно-желтых огарков, торчащих в старой, позеленевшей от времени люстре.

Вся обстановка этой унылой комнаты состояла из двух побитых молью диванов, низенького столика, одна из ножек которого была заботливо подвязана тряпочкой, и нескольких столь же шикарных стульев. Голые каменные стены были едва прикрыты: на одной из них висел вытертый ковер, а на другой – картина, совершенно почерневшая от неправильного хранения и изображавшая, как с особой гордостью сообщил нам Квентин, венчание императора Константина. По виду Квентина можно было заключить, что император Константин приходится ему дальним родственником. Как это и ни досадно, но даже при внимательном рассмотрении я не обнаружил на полотне ни великого императора, ни его невесты. Вероятно, венчание происходило ночью.

Прямо напротив входа располагалась дверь в кабинет покойного Хьюго Блэквуда. Соседство с этой комнатой навевало на меня страх, но Холмс не обращал на нее внимания.

– Ну что же, здесь можно жить, – сказал он и плюхнулся на диван. Раздался треск, обивка расползлась, и Холмс провалился внутрь.

– Однако… – послышался его голос из дивана. – Это не слишком-то располагает…

Диван приподнялся, и из-под него показался Холмс, в пыли, вате и пружинах. Сердито сопя, он стал отряхиваться.

– Хм, – сказал, наконец, мой друг, – придется нам потесниться. – И он направился к другому дивану.

Второй диван оказался точным подобием первого, с той, однако, разницей, что его ножки были привинчены к полу, и Холмсу пришлось изрядно попотеть, прежде чем он выворотил из каменного пола здоровенные болты. Видимо, в замке боялись грабителей.

– Досадно, – сказал Холмс, приведи себя в порядок, – но спать нам, по-видимому, придется на полу.

Я бы не сказал, что очередная идея Холмса привела меня в восторг.

– Видите ли, как врач… – начал я. Холмс задумчиво посмотрел на меня.

– Ну… Раз медицина против… – он развел руками. – То нам остается провести ночь, сидя на стульях…

Я тактично отвернулся.

– Что они хотели этим сказать?! – мрачно бормотал Холмс минутой позже, рассовывая обломки стульев по углам.

Мы решили пойти к Блэквуду и потребовать объяснений, но тяжелая дубовая дверь, ведущая в коридор, не открывалась.

– Я бы, конечно, мог высадить дверь плечом, – заметил Холмс – Но сперва попытаемся выбраться через кабинет покойного.

– А может быть, он тоже заперт? – с надеждой спросил я. Холмс с разбегу ударился о дверь кабинета Хьюго Блэквуда.

Она устояла.

– Терпение, друг мой, терпение, – назидательно сказал Холмс, и, разбежавшись, вложил в удар такую силу, что с потолка сорвалась люстра и упала прямо на меня. Огарки погасли, и мы оказались в полной темноте.

– Уотсон, где вы? – донесся из темноты голос моего друга.

– Здесь! – Поднявшись, я широко расставил руки и отправился, на поиски Холмса. Мне удалось нащупать диван, стену, торчащую из стены странную металлическую скобу, которая внезапно поддалась.

Комната осветилась. В двух шагах от меня стоял бледный Холмс, с зажженной спичкой в руке.

– Так у вас был ключ? – подозрительно спросил он. Я обнаружил, что держусь за ручку полуоткрытой двери кабинета. Холмс подошел поближе и уставился на дверь.

– А… – пробормотал Холмс. – Она открывается вовнутрь… Кто бы мог подумать. И как это вы не догадались? – язвительно добавил он, зажигая поднятую с пола свечу. – Вперед, Уотсон! Я буду вам светить.

Сделать первый шаг в кабинет было страшно. По стенам плясали уродливые тени. В колеблющемся свете свечи вещи теряли привычные очертания и казались фантастическими существами, даже ящики на полу и те казались живыми.

Холмс укрепил огарок на каминной доске и стал расхаживать взад-вперед, о чем-то задумавшись.

– Кстати, Уотсон! – внезапно обратился он ко мне. Тут его взгляд упал на скрытый прежде креслом покойного маленький столик, уставленный несметным количеством бутылочек, баночек, рюмочек и горшочков.

– Пузырьки! – восхищенно воскликнул Холмс. В его глазах появился лихорадочный блеск. – Пузырьки!!!

Я похолодел.

– Уотсон, посмотрите сколько пузырьков!

Только тот, кто хорошо знал Холмса, мог меня понять. Написав с десяток монографий о пузырьках, их формах, размерах, вместимости – Холмс едва не допел меня до умопомешательства. Пузырьки, как и верлибры, в последнее время стали его страстью, смыслом его жизни. У Холмса, без сомнения, была самая ценная и самая богатая в мире коллекция пузырьков. Вся наша квартира на Бейкер-стрит была завалена пузырьками. Наиболее ценные экземпляры Холмс постоянно таскал с собой в футляре из-под скрипки, а по ночам прятал под подушку. Особенно он гордился редчайшим экземпляром пузырька из-под самогона, присланным из России. Этот пузырек вмещал больше сорока галлонов, а иногда и меня: в те нередкие ночи, когда у Холмса ночевали всякие подозрительные личности из Ист-Энда, мне приходилось в буквальном смысле лезть в бутылку. Человек восемь непрошеных гостей сразу же занимали мою кровать, троих-четверых Холмс пускал к себе на диван, после чего все, кроме Холмса, засыпали мертвым сном. Сам же великий сыщик вею ночь бродил по квартире, пересчитывая пузырьки и проверяя засовы на шкафу с наиболее ценными экспонатами.

От этих грустных воспоминаний меня отвлекло бормотание Холмса, который, опустившись перед столиком на колени и полузакрыв глаза, рассказывал что-то об истории этих трижды проклятых пузырьков и об их роли в становлении и развитии цивилизации.

Так прошло битых два часа. Холмс уже успел описать и классифицировать добрую дюжину пузырьков и был полон энтузиазма поведать мне об оставшейся сотне экземпляров.

• Предыдущая
• 7/20
• Следующая