Лунный князь. Беглец (СИ) - Арьяр Ирмата - Страница 3

На внутренней стороне кольца руны Эйне складывались в надпись: 'Моей королеве Памеле в знак любви Кларта'. Продев в кольцо веревку, прихваченную из сторожки, я связал концы, надел на шею и спрятал под рубаху. Эту, давно мучившую меня загадку надписи, я тоже разгадаю, когда доберусь до замка деда.

Любой принц прекрасно знает свою родословную. У бабушки по линии матери было другое имя: Анита. И по преданию, князь взял в жены дочь бродячего нищего ремесленника за ее красоту. Кольцо не могло быть фамильной драгоценностью династии князей Энеарелли. Тут что-то другое. А вот имя дарителя и сама надпись о многом говорила: о том, например, что Ионт Первый, еще будучи королем маленькой Ардонии, не безвинно сгноил в крепости младшего брата Кларта, а пресекая заговор. Почему императрица хранила кольцо, не имеющее отношения к династии?

Внезапно где-то вдалеке послышался лай и визг, а через несколько мигов такой дикий, нутряной вой, что остатки волос на голове встали дыбом, и я побежал, откуда только силы взялись. Может быть оттуда же — от вспыхнувшего в груди жара, словно кто-то дунул на угольки, и они заполыхали. Такой же жар гнал меня по ходам Лабиринта.

'Все ясно, я — жуткий демон, — думал я, перескакивая через холмики и набивая синяки о высокие столбы. — Я приношу несчастья'.

Потом я вдруг понял, что синяки перестали набиваться, а тело почти летело огромными бесшумными скачками. 'Ничего себе!' — удивился я.

И тут впереди мелькнула спина коренастого человека в темной одежде, тоже бежавшего на визг и вой. Звуки слышались уже совсем близко.

Вынырнув из кустов, я на миг обомлел: на смотрителя, прижавшегося спиной к широкому могильному столбу и выставившего перед собой знак Единого, наседало угольно черное чудовище — двуногое, но на две головы выше обычного человека, с мощными плечами, покрытое пластинами брони с острыми шипами на хребте. В одной лапе оно держало огромный двуручный меч.

Одежда на груди старика была разодрана, в прорехах виднелись набухшие кровью царапины, левая рука бессильно висела, а дрожавшие губы шептали молитву. Визжавший пес с отрубленными задними лапами пытался подползти, вцепиться в чудовище, но отлетал от ударов хвоста монстра, пока тот, наступив массивной лапой, не переломил псу хребет.

— Rann'er'vidharre, Rinn'khort! — остановившись, зычно крикнул коренастый мужчина.

Он говорил на том же языке, что и моя мать, а иногда и отец во время ритуалов Эйне: 'Брать его живым!' Смысла слова 'ринхорт' я не знал, и решил, что это имя чудища.

В высоко поднятой руке мужчины блеснул в лучах закатного солнца металл. И я обезумел, узнав фигурный знак — такой же круг висел на груди моего отца, когда тот убивал мать и брата. Жрец!

Чудовище оглянулось, взревело, но я уже оттолкнулся и в невероятно длинном прыжке опустился на спину коренастого жреца, точным броском повалив его на грань каменного столба. Мерзко хрустнул проломленный череп.

Я вырвал жреческий символ из сжатого кулака мертвеца, швырнул в демона. Знак ударился о грудь внезапно замершего чудовища и отлетел.

— Unnerte'staer, Rinn'khort! — прошипел я, вскакивая, яростно скалясь на монстра, нависшего с поднятой в правой лапе мечом. — Dhara Einne el'lenear, tier Aardenner, Urra'tha!

Чудовище вздрогнуло. Опустило меч.

— Aardenner? — ошеломленно повторило оно. И вдруг, бросив оружие под ноги, захохотало. — Mei'eia Aardenner!

И рухнуло на колени, закрыв оплывающую, трясущуюся морду лапами. Его массивная фигура мерцала, уменьшаясь в размерах, когти втягивались, чешуя шевелилась, складываясь в узорные рыцарские доспехи, а гребень вытягивался, обвивался вокруг фигуры, превращаясь в плащ. Жутенькое зрелище. Но мне казалось, что вся эта картинка недотягивает до чего-то куда более зрелищного.

'Ну же, вспомни!' — вцепился я в мелькнувшую неясную мысль. И тут меня так огрело, что из глаз сыпанули звезды. Я рухнул на четвереньки — дьявол! кто насовал камней под колени? — помотал головой. Покосился назад: никого. Будем считать, это не нападение, а внутренние разборки с подсознанием. 'Подсознание? Откуда я знаю это слово? Стоп. Не думать об этом. Так и с ума недолго сойти!'

— Aardenner… — прошептал демон, выглядевший уже вполне нормальным, черноволосым и черноглазым мужчиной лет двадцати пяти.

Паттер опустил руку с символом Единого, прохрипел, глядя на меня:

— Что… что ты ему сказал, Лостер?

Шатаясь, я побрел к нему. Сила оставила слишком слабое для нее человеческое тело, и жить резко расхотелось: откат. Вопрос, откуда мне и это известно, я немедленно отогнал. Неужели начал привыкать к тому, чтобы не задавать ненужных вопросов?

— Я сказал, старик, что он теперь навсегда свободен.

Если честно, то я сказал что-то вроде: 'Иди к черту, ринхорт! Во имя Сущего, ты свободен, урод!'

— Что же ты наделал, Лостер, — простонал смотритель. — Что ты наделал!

— Что?

— Он же сущее зло! Демон на свободе, без контроля жрецов… Да он всех убьет, и начнет с нас!

— Пусть только попробует. Я тоже демон, если что.

— Ты? Ты это мне брось, Лостер, — старик пошевелился и поморщился от боли. — Какой из тебя демон? Так, демоненок.

— Aardenner… — вздохнул за спиной демон уже с какой-то грустью. Он поднял меч с земли, вложил в ножны. Сказал: — Где ты живешь, старик? Перевязать тебя надо. Я же не зверь какой. Меня зовут Ринхорт, я — дарэйли металла. Можешь считать меня демоном, но не скажу, что мне это сильно нравится. Дарэйли — не демоны.

— А ты себя видел когда-нибудь со стороны? — поинтересовался я.

Так мы оказались в сторожке смотрителя втроем.

Ринхорт, разорвав найденные в сундуке тряпки на полосы, наложил лубки и перебинтовал старика. Царапины от когтей на груди раненого оказались неглубокими, и, управившись со смотрителем, едва не ставшим постояльцем доверенного ему кладбища, Ринхорт отправился захоронить жреца.

Пока он ходил, я под наставничеством смотрителя впервые в жизни растапливал очаг, кипятил воду в котелке и варил похлебку из скудных запасов. Сторожка быстро наполнилась дымом, чадом и запахом горелого. Отложив ломоть хлеба в сторону, я ограничился половиной миски варева. Желудок не вывернуло, и я решил, что теперь-то точно жить буду.

Рыцарь — а существо, по внешности ничем сейчас не отличающееся от человека и закованное в полный доспех, трудно называть иначе, даже если это вчерашний раб — вернулся уже за полночь. Видно, глубоко жреца закапывал, — подумал я. Но увидев, что он привел пятнистую собаку с обрубленным хвостом взамен убитого им пса, проникся уважением к демону.

Когда измученный старик уснул, Ринхорт спросил:

— И что теперь?

— Что? — зевая, переспросил я.

— Куда ты собираешься идти? Или решил всю жизнь помощником кладбищенского смотрителя работать?

— Пока он не поправится, придется.

— Не придется — набегут другие дарэйли. Следы остались. И тебе не жить, и старику.

— И что бы нас в покое не оставить, зачем мы с дедом нужны вам? — равнодушно спросил я, но сон как рукой сняло: тут было от чего насторожился.

— Теперь уже не 'вам', а — им, — улыбнулся рыцарь. — Хотя бы затем, что ты освободил меня от рабства. Думаешь, они такое простят? Я уже не говорю о том, что убит Гончар.

— Не понимаю, почему ты сам не освободился, Ринхорт. С твоей-то силищей!

Он опустил голову.

— Это невозможно, принц.

— Я не принц! — с тихой яростью прошипел я.

И как этот дарэйли меня вычислил? Одного жреческого ножа, с которым я не расставался по дурости, для этого мало, да и был он уже не в моих руках, иначе Ринхорт не напал бы на старика. Нож можно потерять и найти. А кольцо я спрятал. И, даже если Ринхорт его почуял, пусть докажет, что оно имеет ко мне какое-то отношение. У меня что, на лбу написано 'Принц Ардонский'?

Видимо, со злости вопрос этот был мной озвучен, потому как рыцарь ответил с язвительнейшей усмешкой:

— А ты себя видел со стороны?

Мстительный у него характер, оказывается. Запомним.