Навеки твой, Лео - Шеридан Миа - Страница 9

Я снова молчу, а когда возвращаюсь к реальности, осознаю, что касаюсь пальцами своих губ. Убрав пальцы, я смотрю на Николь и Майка, а они таращатся на меня.

– Господи, милая, – повторяет Николь, и ей в самом деле больше нечего сказать.

Я смотрю на Николь и выстреливаю:

– Но он так и не написал мне из Сан-Диего. Больше я о нем никогда не слышала.

Они ошеломленно смотрят на меня.

– Но… – начинает Николь.

– Что… – говорит Майк.

Я поднимаю руку.

– Да-да, вот именно. Можете поверить, за последние восемь лет я прокрутила все возможные сценарии. Все, что только можно проверить, проверила. Но я не знала фамилии его приемных родителей, так что далеко не продвинулась. Была куча вещей, о которых мне в четырнадцать лет не приходило в голову спросить. Конечно, я тогда понятия не имела, что есть что-то, о чем он не расскажет. Но я действительно пыталась выяснить, в чем была причина его молчания. И каждый раз оказывалась с пустыми руками.

– Но ведь вы были еще детьми, Эви, – начинает Николь, и я останавливаю ее, отрицательно качая головой.

– Нет, я знаю, что мы были детьми, но эти чувства были самыми-самыми настоящими. Для нас обоих. Я не могу объяснить, почему он бросил меня, почему он лгал мне, но я знаю, что его чувства до этого момента были очень, очень реальны. И не буду себя переубеждать. Не знаю, почему они изменились, но я не буду убеждать себя, что их не было. – Я закусываю губу.

Из кухни доносится громкое жужжание, Николь вскакивает, выключает плиту и секунд через тридцать снова оказывается на диване, зачарованно глядя на меня.

– Но так или иначе, – говорю я, пытаясь поднять друзьям настроение, – это было восемь лет назад. – Я чувствую, что нужно как-то утешить их после печального конца моей истории.

Затем я рассказываю им о Джейке и его связи с Лео, о том, как я первая заговорила с ним и как он появился сегодня и попросил мой номер телефона.

– Черт возьми! – кричит Николь. – Эви, это судьба, вот что это такое. Мне жаль Лео. – Она грустно смотрит на меня. – Но ты говоришь, Джейк великолепен?

Я хохочу. Николь неподражаема. Она подмигивает мне, давая понять, что хочет, чтобы я улыбнулась.

– Да, просто роскошен. Нечеловечески прекрасен. Понятия не имею, зачем ему я, но, похоже, зачем-то нужна.

Николь и Майк смотрят на меня так, будто у меня две головы.

– Хм, дорогая, ты давно смотрела в зеркало? – мягко спрашивает Николь. Майк кивает и подхватывает:

– Эви, ты помнишь, как прошлым летом пришла к нам на гриль четвертого июля? Так все парни звонили мне на следующий день и спрашивали, могу ли я свести их с тобой.

Я машу на них рукой, словно отмахиваясь от их слов.

– Майк, ты ведь понимаешь, что у тебя очень странные друзья? – Но при этом улыбаюсь.

Майк смеется.

– Понимаю. Мы, электрики, не славимся светским обхождением, а на вечеринке были в основном парни этого круга. Но они все-таки мужчины, Эви. И у них есть глаза.

Тут в комнату врывается Кейли, требуя ужина. И, должна признаться, я тоже сильно проголодалась. По-видимому, откровенность сжигает массу калорий.

Мы устремляемся на кухню, Николь достает кастрюлю из духовки, а я готовлю для всех коктейли. Стол уже накрыт.

– Милый, достань салат из холодильника, – просит Николь Майка, и он достает миску, завернутую в полиэтиленовую пленку, и присоединяется к нам, прихватив несколько бутылочек соуса. Мы все садимся и произносим короткую молитву, прежде чем приняться за еду.

За ужином мы непринужденно болтаем, расспрашиваем Кейли о ее детском садике, поддразниваем девочку ее «дружком» Мейсоном. Все это весело, тепло и прекрасно, как всегда. И как всегда, когда я прихожу на ужин к Николь и Майку, я думаю, будет ли у меня когда-нибудь своя семья. Я надеюсь на это, но не позволяю себе об этом мечтать. Так безопаснее. Пока достаточно светиться их отраженным светом.

После ужина Николь начинает загружать посудомоечную машину, а я предлагаю искупать Кейли и уложить ее спать. Мы поднимаемся наверх, и я наполняю ванну теплой водой с пузырьками, и мы болтаем и смеемся, пока Кейли моется.

Когда я вытираю ее, она спрашивает:

– Тетя Эви, ты расскажешь мне сказку на ночь? Твои сказки самые лучшие.

Я улыбаюсь и прижимаю к себе ее маленькое, завернутое в полотенце тело.

– Да, солнышко, но только быстро, потому что тетя Эви устала, а завтра рано на работу, хорошо?

– Хорошо, – звенит она.

Я помогаю ей надеть ночную рубашку и почистить зубы, потом мы уютно устраиваемся в постели, и я начинаю.

– Однажды жила-была маленькая девочка, которая была такой ужасно милой, такой удивительно милой, такой невероятно милой, что у того, кто целовал ее, губы становились как чудесные леденцы.

– Твердыми, как леденцы, тетя Эви? – спрашивает Кейли, слегка хмурясь.

– Нет, не твердыми, просто сладкими и пахучими, и немного ярче естественного цвета. Это было не только вкусно, но и красиво. – В глазах Кейли появляется восторг.

– Мама поцеловала ее, и у ее губ появился вкус вишни и ванили. Сестренка поцеловала ее, и ее губы запахли жевательной резинкой.

– Но, тетя Эви, а что, если им не понравится вкус их губ?

– Ну, вкус держался всего около трех месяцев, а со временем исчезал. Но всем нравился вкус их губ, потому что каким-то образом он был связан с химией в теле конкретного человека, и поэтому все само собой получалось правильно.

Кейли кивает и прижимается ближе.

– Ну, в конце концов об этой девочке и ее необыкновенной способности пошли слухи, и люди стали приезжать со всего мира, чтобы поцеловать ее и получить для себя сладкие губы. Довольно скоро толпы стали такими большими, что ее родителям пришлось брать плату, чтобы удержать толпу, и тогда они смогли бросить работу и открыть бизнес, который они назвали «Карамельные губы».

Кейли зевает, и я тоже.

– Маленькая девочка становилась все печальнее и печальнее из-за всех тех людей, которые приходили только для того, чтобы использовать ее способности. Родители видели, что с каждой неделей она становилась все более замкнутой и отстраненной, их милая-милая дочка чахла прямо у них на глазах.

Кейли снова зевает.

– И вот однажды ночью они переехали в далекую страну, и больше о них никто не слышал. Хотя в Австралии есть племя аборигенов, у которых, говорят, самые розовые, самые сладкие губы на континенте.

Я подмигиваю Кейли и встаю, чтобы натянуть одеяло до самого ее хорошенького личика.

– Ты придумала конец наспех, тетя Эви, – говорит она, но улыбается сонной улыбкой. – Я сочиню что-нибудь получше.

Я смеюсь.

– Ладно-ладно, маленький критик. Жду с нетерпением. – Я снова улыбаюсь ей, целую в лоб и иду к двери. – Спокойной ночи, солнышко, – шепчу я, выключая свет.

– Спокойной ночи, тетя Эви, – слышу я, закрывая дверь.

Я направляюсь к столу в кафетерии, за которым мы всегда сидим с Ивой, несу в руках школьный поднос и тут замечаю этого Денни Пауэлла, мальчишку, который никогда не упускает возможности унизить меня. Мой взгляд мечется влево и вправо, ища путь, который позволит мне обойти его. Не выходит. И потом, он заметил меня, и если я повернусь и убегу, будет еще хуже. Остается одно: пройти мимо с высоко поднятой головой, игнорируя его.

Я так поглощена своей задачей – пройти мимо, – что не замечаю, как он вытягивает ногу, и уже готова вздохнуть с облегчением. Держа поднос перед собой, я спотыкаюсь о его ноги, занятые руки сами тянут меня вперед. Я падаю на пол, и все макароны с сыром, тушеная морковь и желе оказываются на моей желтой рубашке с короткими рукавами, а брызги летят на лицо и волосы.

Мое тело переходит в режим выживания: я выпускаю из рук поднос, переворачиваюсь и, словно краб, отползаю назад, подальше от Денни, прямо по пролитой еде. Видя, что он по-прежнему сидит на своем месте и едва сдерживает смех, который уже прячется в его глазах и ухмылке, я медленно поднимаюсь на ноги, чувствуя себя так, как будто существую отдельно от своего тела.