Докторица (СИ) - Гордон-Off Юлия - Страница 15

Статус пилота связной авиации позволял мне многие вольности, в частности, обращаться прямо к командирам. Вот и здесь не стала мудрствовать и подрулила к старту, где предположительно должно располагаться начальство или как минимум должны знать, где его искать. Я заглушила мотор и вылезла из самолёта. Я уже настроилась отвечать любопытным, что у меня всё нормально, я только пообщаюсь с начальством и полечу дальше, что ничего заправлять или ремонтировать не требуется. Ведь посадка чужого самолёта на аэродром – это всегда событие и уж как минимум дежурный и техники должны меня встречать, но здесь до меня никому не было дела, от слова вообще. Кроме двух раскапотированных прямо на поле без всякой маскировки и какой-либо активной деятельности, я увидела ещё четыре самолёта с явными следами производимого ремонта, и только у одного копошился одинокий техник. По полю слонялись какие-то расхристанные персоны, из-за кустов доносились явно кухонные посудные звуки и какие-то крики на повышенных тонах. Вообще, впечатление запустения и какой-то безнадёги. Тем не менее, я не собиралась отказываться от своих планов, поправила берет, с командирским крабом, который надела на влажные после шлемофона волосы и двинулась к строениям предполагаемого штаба.

Командира мне увидеть не удалось, потому, как "он очень болеет после вчерашнего", застарелым перегаром на меня здесь не дыхнул только милый рыжий аэродромный щенок, который первым делом решил поиграть со штаниной моего комбинезона, но был поглажен и почёсан за ухом и по мягкому пузу, а комбинезон спасён от иголок его молочных клыков. С огромным трудом удалось найти начальника штаба, у которого удалось посмотреть книгу приказов и узнать, что звено, в котором есть истребитель с бортовым номером "тридцать четыре" действительно сегодня вылетало, а упомянутый номер у лейтенанта Юдинцева, ведомым у него младший лейтенант Москович, а Юдинцев сегодня сбил немецкий самолёт. Мне стало ужасно интересно, и мне показали их рапорты, по которым они сбили, как выяснилось, сто десятый "мессер", который упал в лесу по координатам, где я произвела посадку, и они настаивают послать поисковую группу, для подтверждения сего героического действия. Нет, ну не сволочи ли? Мало того, что обстреляли, так ещё и самолётов противника не знают. Это сколько же нужно выпить, чтобы принять моего Тотошку за двухдвигательный истребитель? У которого, к слову, скорость наверно больше, чем у "ишачка", и который бы не стал так от них уворачиваться, а развернулся носом и в передней проекции у него столько стволов и таких калибров, что обоим "героям" бы хватило пары залпов, чтобы крылышки во все стороны раскинуть.

Главное, что я нашла в книге приказов приказ, который по всем истребительным и штурмовым частям фронта разослали с подачи Николаева, о том, что у нас в связной авиации появился самолёт "ОКА-38", который является лицензионной копией немецкого самолёта "Шторьх" и что в связи с этим фактом категорически запрещено атаковать указанные самолеты, не убедившись предварительно в том, что самолёт действительно вражеский, то есть ведёт огонь по нашим самолётам и несёт вражеские опознавательные знаки. Под приказом в числе ознакомленных нашла закорючки Московича с Юдинцевым, а ведь приказу и пары месяцев нет. Хотя, если для них никакой разницы между "сто десятым" и Тотошкой, то для них содержание этого приказа бессмысленно, хоть к приказу даже приложены силуэты "Шторьха" в разных проекциях. Как бессмысленно и мне тут что-либо пытаться узнать или доказать. Это не полк и не подразделение, это толпа спившихся в спокойном тылу уродов, которые при этом ещё и на фронте числятся и бесполезно изводят еду, боеприпасы и ресурс техники. Когда я сообщила начальнику штаба, что всю нужную информацию я уже получила и собираюсь его покинуть, мне кажется, он этого даже не понял, так как, от всей души опохмелился поверх старых дрожжей, а спирт это такая штука, что его развезло прямо на глазах. Никому не интересная я прихватила рапорты Московича и Юдинцева, знаю, что это нехорошо, но решила их приложить к своему рапорту, им труднее будет отпереться, оставлять всё это без последствий я не собиралась, поэтому с чувством глубокого удовлетворения вылетела по своему маршруту.

По прилёте к себе, я уже иначе глянула на полк бомберов, где люди занимались делом, царил порядок и дисциплина и если бы к ним сел незнакомый самолёт, то командование узнало бы об этом практически сразу. Не говоря про то, что таких сивушно дышащих морд здесь найти бы не вышло, тем более в штабе. Молчу про маскировку, едва успеваю вылезти из кабины, как Тотошку уже заталкивают на место и маскируют. Рассказала в двух словах Панкратову о происшествии, кому, как не технику самолёта знать о таких подробностях полёта. К слову, одно пулевое отверстие в хвостовом оперении он нашёл, судя по дырке от ШКАСа. А я пошла в штаб писать рапорты и звонить в отдел.

По моим рапортам в полк выехала проверка, и там мало никому не показалось, по крайней мере, как слышала, всё командование полка сняли, и кажется, там единицы остались в прошлых званиях. Но почти откровением для меня стало то, что из-за этого рапорта на меня на полном серьёзе разобиделся Иван. Когда я у него попросила объяснения, оказалось, что я не проявила лётную солидарность и должна была всё решить келейно, не вынося сор из авиационной избы! И выпивку он за грех вообще не считает. А теперь из-за меня "настоящие" лётчики пострадали ни за что! Я завелась и высказала всё, что я думаю о пьяных уродах, которые не могут "Шторьх" от "мессера" отличить, и которым совершенно нет разницы два мотора или один и таких дегенератов называть хорошими лётчиками – это оскорбление, в том числе, даже в мой адрес. И я ни о чём не жалею и не раскаиваюсь! Но Ивана мои слова не убедили, так что мы с ним теперь в прохладных отношениях. А я за собой действительно никакой вины не усматриваю и считаю, что поступила совершенно правильно. И вообще, пьяниц не люблю…

На западе окружённой немецкой группировки идут тяжёлые бои, но немцы ни пробиться к своим, ни вырваться из "котла" не могут. После того, как наша НАГ взяла Любань, немецкая оборона посыпалась, вернее немцы стали сами отходить, потому что удержать наступление двух наших армий новгородской группы по железной дороге в направлении Ленинграда возможности у немцев нет, а со стороны Ленинграда началось наступление в сторону посёлка Коммунар. И если до этого я думала, что из-за наступления у нас в штабе и в отделе суматоха, то как назвать начавшееся теперь я не знаю. Даже неудобно, когда я вечером после отчёта о сделанном за день ухожу домой, а весь отдел продолжает гудеть…

Войска нашей Волховской группы тоже двинулись вперёд. Совершенно непонятно, почему немцы сняв войска с оборонительных позиций по всему фронту, фактически пустившись в бегство, почти дивизию эсэс оставили и она заняла круговую оборону в крепости Шлиссельбург-Орешек в истоке Невы. Дивизию пока блокировали, и на переговоры о капитуляции немцы не идут, впрочем, это мало кому портит настроение, ведь двадцать первого декабря войска нашего фронта соединились с наступающими частями ЛООРа, отличились части НАГ, некоторые части за это стали гвардейскими. И в постановлении правительства объявлено, что именно двадцать первое декабря считать днём снятия блокады Ленинграда.

Бомбардировщики готовятся к передислокации, на аэродроме в связи с этим суета, что и как будет с нами, не очень понятно, тем более, что наши части двигаются вслед отходящим немцам и очень важно не отстать, чтобы не дать немцам возможности спокойно перегруппироваться для удара в тыл Прибалтийских фронтов. Непонятно, куда мне девать Верочку, если будем передислоцироваться? Но пока штаб и аэродром функционируют на своих местах. Сделать пока ничего не могу, нагрузка сумасшедшая и времени что-либо делать, просто нет.