Ее чудовище (СИ) - Огинская Купава - Страница 44

— Думаешь, книга в спальне? — Барон прищурился.

Я пожала плечами и заработала благодарный поцелуй — моей вялой ладошки коснулись теплые губы. Просто так, без всякого намерения выпить немного жизненной силы, которую я, кажется, уже сама взаймы у Эллари выпрашивала.

— Проверим, — пообещал Барон, поднимаясь.

— Я с вами! — предупредила его, неловко вскакивая с диванчика. А то вдруг бы он решил оставить меня тут одну…

Когда мы вернулись в спальню, леди сидела в кресле у окна, и руки ее сковывали зачарованные кандалы, отзывавшиеся на каждую попытку призвать магию кровавыми вспышками сдерживающих рун, что были выдавлены на толстых железных звеньях. Цепи глухо позвякивали. И в этом позвякивании чудилось какое-то злорадное удовлетворение.

Капитана в комнате не было, а стражники, сторожившие женщину, при появлении Барона вытянулись по стойке смирно.

Он этого даже не заметил, сразу же поспешил к низкому чайному столику, тонкую резьбу столешницы которого скрывал ворох каких-то бумаг – на верхнем из них виднелась какая-то непонятная схема.

Изучал их Барон недолго.

Потом собрал все листки в аккуратную стопочку, подровнял и с силой хлопнул по ней ладонью.

С тихим хрустом бумага разлетелась по столику и полу вокруг черной пылью.

Леди вскрикнула и рванула к Барону, судя по выражению лица, желая выцарапать тому глаза, ее насилу удалось удержать на месте.

Женщина не ругалась и не проклинала, только тихо, страшно подвывала.

По столешнице прошлась трещина, и дерево там, где лежали бумаги, обуглилось.

— Очень интересные чертежи. А сейчас ты скажешь мне, где книга, — предупредил Барон со страшной улыбкой, отряхивая руки.

— Книга? — На пороге показался капитан.

— Книга, журнал, тетрадь, в кожаной обложке, в тканевой или деревянной… — Барон повел плечом. — Скорее в кожаной.

Леди молчала, но упрямиться ей удалось недолго.

Барону понадобилось не так уж много времени, чтобы ее образумить. Всего-то и надо было вздернуть ее сына вверх, удерживая за шею и выкручивая прикованные к постели руки, и пообещать вот прямо сейчас избавить мир от этого умертвия.

— Хорошо! — прохрипела женщина. — Я отдам, только отпустите его!

Барон тут же разжал пальцы, с нарочитой брезгливостью отерев ладонь об одеяло.

— Ну?

Она попыталась подняться, стражи по привычке ее придержали.

— Не трогайте, — велел Барон.

Леди получила свободу.

Искомая книга лежала в папке под кроватью, вместе с пухлой тетрадью и каким-то древним дневником в кожаном переплете.

Начал Барон с книги. Просмотрел ее и остался доволен — это было именно то, что он искал. Потом настал черед дневника. Страницы его устрашающе хрустели, но не спешили рассыпаться под пальцами Высшего, пропитанные защитным составом.

Чем дольше Барон всматривался в незнакомые мне символы на пожелтевших страницах, тем мрачнее становился. За тетрадь он взялся совсем уж в плохом настроении, пролистал несколько страниц и скрипнул зубами.

— Что? — спросила я. Никто другой просто не решался соваться к злому Высшему со своим любопытством, насколько бы оправданным оно ни являлось. А мне уже все равно терять было почти нечего, я могла себе позволить подобное безрассудство.

— Она… — Барон осекся, длинно выдохнул, пытаясь справиться с гневом. Ничего у него не выходило.

— Все совсем плохо, да? — холодея, уточнила я.

— Лучше будет тебе все рассказать, — проигнорировав мой вопрос, глухо сказал Барон, обращаясь к леди Юдас. Та побелела, и губы ее дрожали, но взгляд Высшего женщина выдержала, не опустив головы.

— Я ни о чем не жалею, — только и сказала она.

— Это все очень прекрасно. — Я теряла терпение. — Но о чем именно вы не жалеете?

— Говори, — велел Барон.

И женщина сдалась. Виною тому было ли угрожающе близкое соседство Барона с умертвием или безысходность ее положения, но леди заговорила.

Слезливую историю о том, что ее сын Данэл всегда был ребенком болезным и в конце концов после очередной, особенно длительной и тяжелой болезни умер, я слушала с удивительным равнодушием. Я слишком устала, чтобы ей сочувствовать.

Если бы не Барон, я бы уже давно стала одной из безусловных жертв проклятия, не имевших никакой надежды на спасение. Одной из сотен горожан, менее удачливых и уже мертвых.

— У меня всегда была склонность к языкам. Я неплохо изучила наречие велари, хотя материала для этого было мало, — хрипло рассказывала она. — Мертвый язык оказался не сложнее веларийского. Они во многом схожи…

Она замялась, не зная, что говорить дальше, и сомневаясь, что говорить вообще стоит. Но выразительное покашливание Барона, присевшего на постель рядом с умертвием, подстегнуло ее лучше плети.

За десять или, быть может, пятнадцать минут мы узнали о том, что ее ныне покойный муж был коллекционером и собирал он в основном древние или редкие книги. А жена, как исключительный ценитель языкового разнообразия, с огромным удовольствием эти книги изучала и переводила. По мере сил.

Так, в один не самый лучший день, в коллекцию ее мужа попало древнее учение давно почивших последователей Мертвого Бога. Тех самых, от которых ведут свой род нынешние некроманты. На нашу всеобщую беду она не только смогла перевести написанное, но и поняла смысл.

— За пять лет, проведенные в столичной магической академии магистра Еноха, я кое-чему научилась, — дерзко пояснила леди, заметив всеобщее недоумение.

Потом ей в руки попал дневник какого-то сумасшедшего мага, жившего в эпоху становления Излома. В дневнике своем он детально описывал все необходимые этапы проведения обряда для воскрешения человека. Опирались его изыскания на ритуал создания армии Мертвого Бога.

— Я считала это кощунственным, — горячо заверила нас леди. — В дневнике не описываются возможные последствия, сам опыт проведен не до конца, все эксперименты провалились. Но результаты последнего эксперимента были неизвестны! Я подумала, что это хороший знак.

Барон быстро схватил дневник, открыл последнюю исписанную страницу, вчитался, и… все.

— На каком ты этапе? — спросил он хрипло.

— Что?

— На. Каком. Этапе?! — повторил Барон, и от голоса его дрожали стекла в окнах.

Я заерзала на пуфике у стены, взволнованная гневом Высшего. Мне все это уже совсем не нравилось.

— В это полнолуние должна была пройти завершающая стадия.

— Что не так?

— Это ритуал воскрешения, — Барон глянул на женщину с обжигающей ненавистью, — Мертвого Бога. И не был завершен он лишь по одной причине: хозяин дневника понял, что это за ритуал, раньше, чем провести его.

— Я думала… — Голос леди Юдас дрожал. — Думала, это какие-то древние суеверия. Думала, что там написано, как выкрасть человеческую душу из царства Мертвого Бога…

— Но Мертвый Бог, он же… мертв? Боги погибли вместе со старым миром, — с самоубийственной уверенностью закоренелого отличника проговорил один из констеблей. Под взглядом Барона он попытался откусить себе язык, что навлек на него гнев Высшего и вполне реальную возможность прямо сейчас отправиться вслед за Древними Богами, но скривился от боли и передумал.

— Желаешь закончить обряд? — ядовито спросил Барон. — Проверить, осталось ли что-то от Мертвого Бога?

Констебль отчаянно замотал головой.

— Я так и думал.

Дневник был разорван пополам и на пол упал уже горсткой пепла.

Такая же участь постигла и книгу, и тетрадь, где леди Юдас вела свои записи. На ковре лежало три кучки пепла, а Барон виновато посмотрел на меня.

— Дорогая, если станет больно, тут же скажи. Поняла?

Я растерянно кивнула и не успела удивиться или испугаться, а Барон уже нежно и деловито сжимал шею умертвия, а из-под его пальцев едва заметно текло белое холодное сияние, рассыпаясь и истаивая в воздухе, смешиваясь с солнечным светом и испаряясь. Леди заорала и бросилась на Высшего, но ее быстро скрутили и оттащили в сторону.

— Это плохая идея, — перекрикивая обезумевший вой, сообщил стражник. — Бэйс велел ничего не предпринимать без его разрешения.