Из багажника с любовью - Стрэнд Джефф - Страница 48

Сдавайся. Просто иди дальше. Тебе не найти меня.

Что-то ужалило меня в ногу. Может, я и в самом деле возле муравейника. Невероятно. Мне придется позволить этим мелким ублюдкам жалить меня, потому что, если я шевельнусь, она меня услышит.

— Эй! — кричит Минди. — Нам незачем это делать! Мы оба в заднице друг без друга. Как ты собираешься добираться домой?

Придумала бы что-нибудь получше. Вопрос транспорта не сильно меня тревожит.

— Если мне придется уехать без тебя, я соберу здесь всю полицию города. Лес будет просто кишеть ими. И ты не сможешь убежать.

Это уже получше. Но так как в ее планах было доставить меня в полицию или освежевать живьем, я все еще не слишком убежден, что стоит раскрывать мое местоположение.

Несколько секунд она молчит. Минди держит фонарь перед лицом, пока трет глаза, затем снова опускает его.

— Я люблю тебя! — выкрикивает она.

Я смеюсь. Теперь она просто в отчаянии.

Черт. Не стоило смеяться.

Она услышала?

Нет. Слава богу. Я вытираю кровь с губ и продолжаю наблюдать за ней.

Муравей жалит меня в поврежденную лодыжку. Он продолжает жалить меня, даже когда я медленно сгибаю колено…

Нет. Из-за этого хрустят листья. Я замираю.

Она светит прямо в мою сторону.

Такое ощущение, что сейчас у меня случится инфаркт.

Свет бьет мне прямо в глаза.

Теперь она светит на себя, держа фонарь прямо под подбородком, как человек, рассказывающий историю о привидениях.

— Привет, — говорит она, глядя на меня и улыбаясь.

И тут наступает момент полного унижения — мой мочевой пузырь не выдерживает этого. Я не обмочил штаны, когда она держала нож у моего глазного яблока, но сейчас чувствую мокрое тепло и жалею, что не помер тогда, лежа лицом в грязи.

— Я тебя вижу-у-у! — поет она.

Я не отвечаю. Может, она меня на самом деле и не видит.

Нет. Это совершенно нездоровый самообман. Она меня увидела. Она смотрит прямо на меня.

Минди направляет луч на лезвие ножа.

— Ты готов к этому? — спрашивает она.

Ее голос слегка дрожит. Она делает вид, что играет с жертвой, но нужды в этом нет, потому что я ранен и безоружен, а у нее мой нож.

— От страха отнялся язык?

Не могу позволить ей думать, что меня парализовало от страха.

— Не подходи сюда, — говорю я ей.

— А почему нет?

— Потому что, если подойдешь, я разорву тебя голыми руками.

Из-за моего опухшего носа слова звучат не так устрашающе, но я надеюсь, что мысль они донесли.

Минди идет в мою сторону.

— Тогда мне просто придется обрубить тебе руки.

— Таким ножом ты мне руки не обрубишь.

— Я не сказала, что сделаю это быстро.

По крайней мере, я могу убраться от этих муравьев. Я несколько раз хлопаю по штанам, чтобы убить тех, что меня кусают, и начинаю вставать.

— Не стоит ради меня вставать, — говорит Минди.

Не могу понять: Минди идет медленно из-за того, что ей кажется, будто так страшнее, или из-за того, что она не уверена, хочет ли вообще ко мне приближаться.

Я окончательно встаю. Моя нога ужасно болит, но я не позволяю себе упасть.

— Если подойдешь, умрешь.

— У тебя на носу что-то.

— Пошла к черту.

Она останавливается в десяти футах от меня.

— Ну так что будем делать, мистер Убийца Обухом?

— Разойдемся в разные стороны. И забудем, что тут что-то произошло.

Минди качает головой.

— Не вижу тут для себя награды.

— Не думаю, что за мою поимку дают награду. По крайней мере, уже не дают.

— Я не про буквальную денежную награду, — говорит она. Она не добавляет «идиот», но это подразумевается. — Я все равно буду пожинать лавры за то, что привела тебя.

— Или снимешь с меня шкуру живьем.

— Ага. Или так. Ты что предпочитаешь?

— Может, положишь нож? Мы сможем проверить, кто из нас на самом деле круче.

— Вот что я тебе скажу, Убивашка. Если я сейчас внезапно превращусь в слабоумную, я тут же обдумаю твою идею.

Я пожимаю плечами.

— Без боя я не сдамся.

— А я другого и не ждала.

Я поднимаю кулаки в воздух.

— Ну тогда давай. Если ты думаешь, что победишь меня, подходи и докажи это. Когда я отниму у тебя нож, думаю, я начну с того, что отрежу тебе язык. Это чертовски больно. В твоем языке куча нервных окончаний. Затем я располосую тебе щеки — сделаю большую и суперширокую улыбку.

Она не двигается.

— Потом займемся старой доброй расчлененкой, — сообщаю я ей. — Растяну твои кишки как можно дальше. Я не буду заставлять тебя их есть — это было бы грубо, но, может, заставлю немного их облизать.

Насколько я вижу, она не реагирует.

— Затем я вскрою твою грудную клетку и вырежу сердце. Я никогда не ел сердца. Думаю, стоит попробовать. Может, после тебя я продолжу это безумие с поеданием сердец. Что думаешь?

— Думаю… — она замолкает, но затем направляет луч фонаря прямо мне в пах, — …что ты обоссал штаны.

Она надвигается на меня с ножом.

Я к этому готов.

Она делает взмах ножом, но я отбиваю ее руку кулаком. Нож падает на землю.

Затем она бьет меня фонарем по голове, и я тоже падаю.

Она лупит меня фонарем четыре или пять раз, пока не пропадает свет и не разлетаются в разные стороны кусочки пластика. Думаю, одна из батареек выбивает мне зуб.

Глаза застилает кровь, но, кажется, я вижу, как Минди поднимает нож.

Да, нож определенно у нее.

Она склоняется надо мной.

Я пытаюсь сказать что-нибудь угрожающее. Но в итоге только сплевываю немного крови.

Она всаживает лезвие глубоко мне в грудь.

Я кричу. Хотелось бы перетерпеть боль и ужас без крика, но не получается. Мне нужно кричать.

Минди прижимает нож к моему горлу, и вдруг меня перестает волновать унизительность крика. Никогда в жизни я так не боялся, и если она узнает об этом, то сжалится надо мной. Может, она не сумеет убить испуганного и совершенно беспомощного человека.

— Пожалуйста! — пытаюсь кричать я, хотя это скорее бульканье, чем крик. — Не убивай меня! Пожалуйста, не убивай!

— Я давала тебе шанс.

Я неистово мотаю головой. Кровь каплями слетает с моих волос, словно вода с собаки, отряхивающейся после купания.

— Нет! Я исправлю то, что наделал!

— Ты чего? Я вообще тебя не понимаю.

— Я исправлю то, что наделал! Исправлю!

— Ты исправишь то, что наделал? Ты это сказал?

Я киваю. О боже, я тут до смерти истеку кровью, если она мне не поможет.

— Я даже не знаю, к чему это относится. Ты имеешь в виду, что исправишь попытку убить меня? Попытку убежать? О чем ты вообще говоришь?

Я не знаю, о чем говорю. Я просто не хочу умирать.

— Пожалуйста!

— Если я сохраню тебе жизнь, ты попытаешься еще что-нибудь выкинуть.

— Нет! Нет! Не выкину! Обещаю!

— Выкинешь.

— Нет, нет, нет, нет, нет! Я ничего не сделаю! Клянусь!

— Как я могу тебе доверять?

— Можешь!

— Но откуда я знаю, что могу тебе доверять?

Я должен заставить ее поверить мне. Я должен показать ей, что ничего не сделаю. Я сяду в тюрьму, если она так хочет. Но я не знаю, что сказать, чтобы она мне поверила. Я пытаюсь сморгнуть кровь, чтобы удалось посмотреть ей в глаза и показать, насколько я искренен.

— Хорошо, — говорит она. — Я возьму тебя с собой в машину. Но сначала перережу твои подколенные сухожилия.

* * *

Не уверен, что полностью теряю сознание, но, пока ползу по тропинке в темноте, я то уплываю, то возвращаюсь. Мои ноги поначалу чертовски болели, но теперь, когда я волочу их за собой, я их не чувствую. В коленях, однако, ощущений много. Мне кажется, что я их практически содрал. С ладонями почти так же.

Мы двигаемся очень медленно, но Минди, кажется, не теряет терпения. Она меня даже не пинает.

У машины Минди перебинтовывает мои порезы и раны клейкой лентой. К местам, которые больше всего кровоточат, она не очень хорошо приклеивается. Я едва способен забраться на пассажирское сиденье машины, но несколько уколов кончиком ножа в спину побуждают меня приложить максимум усилий.